Слушал монах осени исповедь

Музыкантом прослыла однажды природа,
Она всюду дышала чрез струны скрипок и арф,
Ее, первозданной, не слышали звона,
Никто не заметил на то ее прав.

Сквозь шорохи давно умерших листьев,
Тех, что душу свою на золото променяли,
Вдруг зашептали мягкие холстовые кисти,
Недовольные, что ценителей осталось мало.

Упавшее золото свинцом обращалось,
Но тем лишь краснее осень казалась,
Но на фоне рдяных покроев каплею нефти восстала
Резкая темная ткань церковного раба и вассала.

На протяжную лютню сменилась колоритная гамма,
Дрогнули осени плечи, колени ее подкосились.
И вдруг под музыку лютни она зарыдала,
Отныне держаться более не силясь.

Внезапно ее голос дробью расколол стонущий инструмент,
И струны вдруг отдельно стали верещать.
Никто еще не слышал столько ее бед,
Что вырывались из груди, яростно свища.

Созданный и кротким, и почтенным,
Монах с сердечной болью внимал исповедь земли.
Над осенью склонился он, смиренный,
И с радостью к груди ее приник.

Что мог сказать он, не знающий Создателя?
О грусть ль, скорби ль мог его спросить?
«Разве тот, кто сотворил меня, под чею властью я,
Неужто тоже вынужден в страданья душу облачить?

Не эта ль привилегия
Лишь людям мира нашего дана?
Неужто Боги наши чувства ведают?
Неужто им подчинены и их сердца?»

Монах в объятиях трепетных держал
Духовное тело, что слезы лишь росой на золоте выдавало.
И вот оно вдруг стало постепенно исчезать,
Лишь только лютню, разбитую в осколки оставляя.