Обеззаглавленная

Для Обеззаглавленная
ученица   класса Горация
школы альтруистической автопризнательности.
Директор предприятия:НЛП.


Этот край - спазм,
Ветхозаветный кластер,
Завари чай, станционный мастер.
Вновь учусь писать. Буквоед - букварь.
Где ворота в рай - седьмая печать.
Не уложишь спать себя в очередь.
Одинцовский плен, - план заката, хвои,
На одну овцу больше,
Круг сужается в вату,
И бараний тлен - празднество родов в уродов у уродов, не проклиная,
желая всего совершенства.
Будет-то ножницами, ножом, претупленное,
топленое сало, вареное. Вечер мается в свечке. Коронованная среда от травинки к травинке. Страдивари суконного леса вдоль обозримого горизонта, обеззлобленного. Наруби слов, на торгуй, свистни в ***, станционный мастер завари чай.
На столе разнузданнейшее пьянство, солнце из лекарства,
Тонна и труда закваска, без опаски.
По сноровке, - лист гадать не станешь.
Сколько много амальгаммы в ванне. Фатальные парочки как огаро-
явки играют в салочки с похмелюги. Город - пару ступеней, я любуюсь мгновением на башне среднего холма.
Халва, продается хурма да шаверма.
Сникерсы - также вкусные наверно,ибо по списку.
Торговля - морока от сока до сока  к сосцу. Она пожалуется отцу -
Строгому Ламе; керосин да лампады, он пожалуется маме, как не докуренный предок с маркой "Предок.". Валяю
Попсу, и смело
валяя, виляясь, я гну.
Устарею к утру, отойду на пописать по списку -
пучеглазое утро -
Наша кама-сутра - это правда! Память - кашевар,
ностальгичный дар алогичности фар до неприличия.
Мы уезжаем посасывать свежую травку, нашу травку -
питерскую затравку.
А ангелы будут свисать над процессом - это скульптуры балбесов. Горячо
Уже, почти горячо.
Массажисты замедленны, словно клип из фотоснимков. Юсуповские
Зеркала меж фонтанов Фонтанки, меж фронтонов её и
Надоконных статуй фригидной античности.
Полотенце одно на двоих...
генный триптих.
Был бы эпиграф:
"...истерзанный имперский клоун..."(я и А.Левшин).
Здесь гладили глаза дома, дневные фонари, что естественно погашены. Зеркала не маялись. Числа валялись, как тротуар из брусчатки. Обеззаглавленный своей водой, болотом скованный, лежишь весь ровный -
маяк, прибежище нас, - остальных. Времен Августа прений знак -
знахарь, словно веруя в Б.Г.
Готовимся принцесс объять, словами града пня. Проход - заход - зооход, хозтоваров масло.
Слоги сами сольются в слога и в слова. Весенняя доброта осеннего лепестка и листика Листа.
Тетрадный или а4 лист,
касс - самолет из-за борта, сквозь борта, - выстрелы новогодних хлопушек. Гекзаметр вялый и скучный.
Не сходится - надо заботливей предчувствовать. Самочувствие -
кривой, и огарок-окурок-отрок.
Сновидение - виденье -
Тоже глядится,
Глядишь, ПОГЛАЖИВАЯ...
Подсластив пилюлю чуток, - подсластим. Город извлекает град на себя,
Копя легенды перебегающие через океаны, не только их, но и местное:
- Извини, не я, не ты  - НЛП - и, понимай, как знай,
Как узнаешь в бездне веков. Ветка сирени - признак парковых блужданий без запар.
Обеспеченный угар.
Настраивай товар. Настаивай забавой время,
выкладывай слова на час дороже, на миг дороже ссор,
И выиграй ВСЕ хибары у подножия в бездорожии.
Надоело кружиться, словно вертится время на мангале секунды,
пепелиться, лишь после молиться, мириться с собой. Пусть покой,
как дыханье покоя - молитва - дыхание Бога, молоко светлых слов, даже снится пусть,в каждый день поселиться молоко от святого ягненка - кровь Его во спасение наше. Но звонит и глумится,
нарушая спокойствие наблюдения облаков, всё же вериться, веселиться
Нам не виселицей без оков, без оков веселиться пусть не снится,
А длится.
Скрестивши руки на костре, проходят бесы в неглиже и слез не различить разлук, не ведают себя.
В этом городе свет, все владеет законом,
Попечителей нет, есть Она от земли, у земли есть Эдем,
а Эдем - междуречье, загляни в свой шкаф, подними пару книг. Сластолюбец-герой,
На верху - беспризорно; весь бенгальский отстой на краю витража перешел на гранит, чуть задел
Межоконье, видишь, взгляд - суета, видишь, слово - земля.
Как танцующий век, как мигание заката,
Потускневшая даль, потемневший исток, но светлее душа до безобразия,
Обезьяна ушла, обезьяна пришла.
Не дели колокольни,
Не торгуй образами,
не кастрируй себя на один благовест,
Но скажи себе:"Да, есть Христос мироздания, и единая кровь,как едина любовь!".
И закрывший глаза, - открывает страницы, убеждая себя, начинает молиться:
"Ах, свеча, ты свеча, - воск дороже идей, не нужны здесь слова, не нужна менестрель.". Это вычурный "stop",пусть идет как идет.
Это мера царей виноградного сна.
Это Яблочный Спас, как туман над Ян-Цзы, нету крыш,
Лишь душа, лишь душа вся летела, покажи ей глаза, ей глаза покажи. Сияет
Миф о мифе - проходят скифы, Сияет
День на дне, без ночи в очи. А карфоген открыт
И демиургам власть, а карфоген закрыт и Демиургам
сласть,
одним миганием глаз, одним миганием дыхания.
Одним миганием свет тьму сменяет,
Но тень не за одно мигание -
вот искупление знания. Так. Так вот. Вот так.
Как еще можно?
- Знак. Фляк...Забава мандаринов от кожуры до пят. Иду строптиво. В зад,за страхом в ад,и растаюсь с их всепоглощающим пожаром.
Зажатый мат и шахмат тракт,
как лишний пятый акт...
Искусно пилигриммы наровят развлечь всю очередь за гримом, всю оперу самосправедливых, чтоб грим сменить, узнать о моде, чтоб грим варили в походных шалашах их, а сами с шалашовкой проводить водку дождя. И это грех
Прости меня заря, за то, что длинный,
в лилиях мины оправдания, дескать скала,
но мягче крыльев мотылька и не ходящий фавн. Поет пчела, поет и сердце жжет.
Вертикальная манна святого дождя...
Слова, слова, как сна игра,
По сердцу блик,тень потолка,
Как рваный день твоя душа,
Ищу обманы не спеша -
Во сне слова.
Есть карамель, есть угол мира за углом,
Где мы вдвоём - втроём.
У водоёмов та же тень и тот же город из затей, закрой глаза -
Слова в слова.
Шепчу молитвы, на зрачках Те облака, из поезда доверчиво скользнёт рука, я обнимаю зеркала - твои глаза. Слова витрин,
слова гардин из занавесочных картин
И постный чай, как Алладин -
Желание сна - только слова.
Не повстречать, не сжать-разжать, поцеловать,
Ты сон мой лишь моя красивая.
И смеяться меж пламен огня,
Говорить кто-кому судья-не судья, и лишь сила - кровь Господом дана.
Ощути себя, отмоли грехи, словно дождь
разлейся, у реки
стихи - рек реки.
Свет солнца, люстры свет - часы и воздух,
Мыльным пузырем от губ ребенка, учит нас летать. И красота небес,
как рать, что зверя изгоняет и это радость знать. А тот младенец,
что Геворк, чьи зрачки основа любого зрения,
Я ощущаю рвение своё понять то зрение,
через него воспрять.
Бей мальчик ритмы о диван,
Нюхай телефоны,
А жизни призрачный обман -
Забыто слово.
Как светится свет, как явен просвет, душа - это лебедь в кручине,
А ностальгия - постыдная штука причины,
как мокрая лавка,
Как стёганный пёс, одиночество - двойной способ берёз.
НЕТ, реальнее солнце иреальнее дня,
Роса по утру в паланкинах,
Движение слез - движения Бога,
Огня. Движение грез - строфа.
Стакан грёз испокон так внятен, понятен, ужасен,
Наливай, насаживай пятна,
пока стоишь в вираже,
но душа отразится только в душе,
лишь в сокральном Вине,
той сокральной вине.
НАливай,
заваривай чай станционный мастер,
ты кластер, от души до души - в нигляже.
Наливай слёз особую масть, где не требуешь,-требует власть власть.
И не сердце болит, не обложка, а живая строка, как живая вода.
Задержись, посмотри как свеча от свечи, как луна от луны, что от неба.
Посмотри - просто ходят -
смотри и спешат и молчат и проходят.
Посмотри, посмотри, любишь ты, посмотри - вековые столбы, цок подковы и грибные дожди, восковые дожди, трубочисты чисты, все живые. Узоры и заборы, - хоры.
Сотовые шпили, протыкая облака, - серые солнца земли.
Посмотри, не смотри, слово, белым, глуши, заглуши, не глуши, оторви и  не рви, белым, белым.
Грусть настольных ламп или просто вечер,
прейскурант и свечи-встречи,
или грусть осенних ламп,
осенённых славой опадания,
словно жизнь с начала, мимо почек.
До Москвы дошли индийцы,
До Москвы пришли стихи, новые страницы, -
Мотыльки.
И не хочется мне жизни прежней лиц,
и не хочется мне жизни прежней спиц,
пережитой спаржи, остановок, скважин.
Всё вокруг - стихи,
как и было,мимо,мило до тоски мыла,
и пчела, и новый год, Рождество Христово,
Христова Пасха,
круг, жвачка, обормот,
люди из лекарств и споров,сор слогов,
не ново - новый.
(Чешу руки, ощущаю боль ноги, сердца веру, что где-то мы, как то станем не лгуны.).
Напевай мотивы, вспомнив мандалину, стук бокалов о картины памяти,
стук любви о знамя.
Наливай, схожи груди, маются,
но не пей отравы,
годы же хотят твоих преград,
не прощай, не возвращай, отпусти, летай.
Светский мир - чаши выброшенных чашек из под кофе,
забавно выкуренные бычки -
не рыбы на дне колодца.
Бесовская яма, сжатые сны - стигматы,
луговые пятна.
Пусть осень душ вращается, ворочает постель,
шаг до любви - апрель. Зима, весна, окном, двором.
И карусели вновь на детском снимке в день похорон любимого, не веданого дедушки.
Прости меня,
Прости.
Прости меня, прости.
Прости.
Портьеры переулков, партупеи головастых,
не жду ответа, не оправдания свистка на "марш",
чтоб в райи, ады,
Лишь бы видеть перед зрачками зрачки Христа всегда.
От Красной площади до Красной площади,
от Патриарших до Чистых студёно ли, тепло,
ликует ли народ или в обычный будний ход, жизнь плывёт,
Течет, меняет, оставаясь та же,
Господи, твои колокольни, сады, колодцы-дворы,
Дары твои и ветродуи, флюгера любой любви,
струны струи, лучи, лечи.
Раздавали паспорта менты,
Ты прости им власть,
были резки, пошлы, лгали,
Ты прости мне пьянство.
Господи - ты любовь,
Ты всё,
Господи, глаза болят от чужих снов,
чуждый врет во мне и гонит руки в блуд,
Господи, прости,
Отпусти меня к Тебе,
отсуди мя.
Помоги нам Господя.
Засвидетельствуй закат на фотокамеру любимая, я знаю, что много пил, как сфоткать запах?
Кривлялся и пел. Пел и кривлялся.
Доброе утро воздух,
непритязательно обаяние стюартов,
Луч рискует вскрыть только один иллюминатор,
Доброе утро дню, аминь.
Доброе утро воздух.
Что приходит на ум, что уходит в зигзаг,
в многоточие, растворяется в мираже сегодняшнего сна.
Патетичность кладбищ там,
где музыка в стенах,
тишина в зеркалах кальки,
асфальта.
Музыка стен - арфа и саксофон.
Не мрачно, вера, не рви в тиши колодцев, целуй оконца, узкость тени в плену воздушного занавеса - двухмесячный,
я в нём гном.
Афера пойманного звука,
звучит костром,
апокалипсис прошлых тем,
цемент, мазут со сливками,
И каждого из нас - сфотканный таракан в стакане, как доказательство, что Кафка живой, коль уж мы его обсуждаем на повестках.
На лево нет хода, ходики в стороны камня коня,
звон не разочарованных. У всякого - каждого всяко свой скромный Манхетен.
Нырки в басейны листрогонии,
Та, под раковиной, занавеска в Нарнию - было же предположение.
Не сомнения, - бес сомнений и не ветрено,
приветливо - нечего делить,
но не скучно.
Тютчев тоже же мазал, без оправданий.
Преображаемся...
Взаимопонимания взаимопроникновения,
с новым списком сношения,
обильное омомовение, внимательно рассеивающийся ,
или лишь лень подталкивает... к соли стирального порошка... к сладким пирожкам...
Китайские иероглифы в Японии.
Манна масс. Овеществления осуществление. Написанная суета
должна отразиться и воплотиться,
Биомасс брожение толка, обеспечиваем биозаказ, якобы тоже работа.
Умываемся каждый, три раза в день, встречаемся - пересекаем.
Секунды секутся.
Приток барахла.
Опять барахла бахрома.
Мох.
Муха, - подобие пчелы.
Волны в чужой стакан,
Город дымит в себя, речная
волна рассекается катерком,
Кто не вдвоем, не втроём, -
             вдвоем.
Верится, вертится время, Вертится, верится и стремится без нуля обходится.
И это еще не весь сон?
Господи, как много нас, все под углом.
Раздираемый сомнениями,потом,
что потом, что в гротах?
Что у зверя в пасти иль у мота?
Или пасть моя? Моя рвота?
Или впасть в края, где зевота?
Мухи облетали луг, комары стелили кровь - южный круг.
От восхода - в кровь любовь,
От заката - снег любимых черт,
В наших разных будках каждый по своему добр и тверд.
Поэтический стук - ход коня по кругу,
и зрачки ищут рук, ищут друга.
Цельный весь - весь простой,
Не обозначив старость, автописьмо, письмо в покой.
Петербургский, японский разлив,
"Я спросил у менялы..." -
за Есениным Пушкин,
И у ясеня тоже он спрашивал.
Радость чистого листа, радость глади речной, океана.
Станционный мастер - ты покой.
Серый город скрытый дождем,
Ощущения - сны, - мой влюбленный предок,
Как тринадцать лет, -
Тринадцатый век.
Пахнет водой японской от моего тела,
А Казах Даулет принял запах этот за пот.
Но влюбленность воздух, память хвои и Бог, мой Спаситель, Наш Спаситель.
Тайна страха - даже не воздух, просто весна выдает - и весной порой гниет.
Серый город и в нем солнце светит, покоем.
Как проснется звезда, окунется вода в себя, отзовется, простится, и тебе улыбнется вода твоя.
Пусть мы сменим города,
но к тебе вернемся всех Граздан река,
Сурб Саркиса пирамид треугольных купола,
Ереван мой навсегда. Пусть мы сменим города,
Пусть не мутится вода,
восхищение стекания стекла - хрусталя,
Образа Его чистота - Твоя Душа.
Расплетается  коса, по косе плетет пчела тайну меда,
двойственность его сот, тройственность начала.
Улыбайся обормот - Обеззаглавленная в рот поцелуй завьет, на сотни йот влага,
Красота глаза глазу.
Станционный мастер, завари чай, твоя маза.
Голоса в Голос, все слова, как единый волос,
голоса сразу на слова в фразу:
обеззаглавленный водой в тебе уже Он не изгой, и навсегда теперь с тобой Его воля,
Любая доля ныне - Его воля, и радость значит любой бой, -
Стало быть бес боя, ибо нет той крови, что была бы вне Его крови,
И не лей напрасно радость крови, не затемняй ясность-густоту, - Осака впустила солнце в море, через реки в океан лучи.
Счастья тебе сон земли,
Счастья тебе дом и любви,
Счастья тебе все: дни, часы, зонты, звонки, звонарь и тебе счастья.
Станционный мастер, чай согласия,


Закончил в комнате "кишки" шоу Ужасов, в парке Universal, Осака, Япония, 14.09.2015..

В стихотворении используется фраза из стихотворения Есенина и реальность.