Такая судьба. Гл. 2. 15. Корсаков

Такая судьба. Еврейская тема в русской литературе (2015). Глава 2.15.

     Для характеристики эпохи, о которой мы ведем речь, очень показателен такой факт. В 1893 г. цензура запретила к постановке трагедию П. Корсакова (1790?-1844) «Маккавеи», написанную в 1813 г. При всей экстравагантности выходок, которыми насыщена история этого ведомства, запрещение произведения, ранее разрешенного, через 80 лет после его создания – факт, мягко говоря, неординарный, и чтобы оценить его в полной мере необходим исторический экскурс.
     В XVIII  и начале Х1Х века, как мы знаем, еврейская тема идентифицировалась с библейской, а в преддекабристскую и декабристскую эпоху служила прозрачным прикрытием аллюзий на политические события русской жизни. Наиболее характерным примером могут служить переложения псалмов, составившие центральную часть творческого наследия поэта-декабриста Федора Глинки. Особую популярность завоевало «Переложение псалма 136», известное также под названием «Плач плененных иудеев». Оно стало органической частью вольной русской поэзии, а его заключительные строки «Рабы, влачащие оковы, / Высоких песен не поют» распространялись еще до того, как получило известность все стихотворение.
     Читатели понимали, что упоминаемые здесь рабы – отнюдь не иудеи, а все граждане Российской империи, обделенные возможностью петь «высокие песни».  Немногим позднее Глинки юный Лермонтов написал стихотворение «Жалобы турка». И здесь ни у кого не было сомнений, что «свободные намеки», которые призван был понять читатель, заключаются в том, что край, где «стонет человек от рабства и цепей» – совсем не Турция, а отчизна самого Лермонтова.
     Трагедия Корсакова «Маккавеи», созданная в ту же эпоху, когда писали Глинка и Лермонтов, конечно, была насквозь пронизана аллюзиями. Драматург стремился воспроизвести дух библейской поэзии и показать героизм еврейского народа в борьбе за свободу, но показать так,  чтобы сквозь библейские образы зрители того времени могли узнавать деятелей современности и проникнуться живым сочувствием к народам, воюющим с Наполеоном.
     Но цензура 1890-х  гг. восприняла «Маккавеев» так, как их автор и представить себе не мог. Она увидела в изображенных в ней  евреях  современных  евреев и расценила пьесу, исходя из нынешнего состояния еврейского вопроса. Вдумаемся только в мотивировку наложенного запрета: «Возникший с тех пор еврейский вопрос — стремление шестимиллионного еврейского населения империи освободиться от наложенных на них законом ограничений — делают трагедию господина Корсакова далеко не невинным зрелищем. На каждой странице можно прочесть такие аллюзии к борьбе евреев с иностранным влиянием, к притеснению еврейского народа, которые из невинной в 1813 г. трагедии делают весьма тенденциозную в настоящее время пьесу».