Зарецкий

   Что у нас в романе идет следом? Да вызов Онегину. Но на первый план при этом выходит тот, кто передает вызов Евгению, - Зарецкий, которого в шестой главе автор представляет так (стрф.4):
В пяти верстах от Красногорья,
Деревни Ленского, живет
И здравствует еще  доныне
В философической пустыне
Зарецкий, некогда буян,
Картежной шайки атаман,
Глава повес, трибун трактирный,
Теперь же добрый и простой
Отец семейства холостой,
Надежный друг, помещик мирный
И даже честный человек:
Так исправляется наш век!
         Читая это легкое описание, учитель и школьник представляли себе этого «честного человека», которого втянули в «нехорошее дело»…Человек, вестимо, такой, каким и подан он здесь. Но у Пушкина почти всегда за легким тоном скрываются совсем не легкие обстоятельства.
   В самом деле, уже многое обманчиво легкое при  внимательном чтении оказывается зловещим: Зарецкий-то был "буян", "глава повес", "трибун трактирный".   И куда сие подевалось? - вправе мы спросить. А может, «бывших буянов» и не бывает?
     Кстати, если мы спросим Инет, кто был прототипом Зарецкого, то сразу же прочтем, что это Загорецкий (!!),   во многом списанный с графа Толстого-Американца, ставшего прототипом героев некоторых писателей тогдашних.
  Позвольте, но у Пушкина Зарецкий все-таки. А Загорецкий = это у Грибоедова. В  «Горе от ума» он вовсе не добрый малый. Он с восторгом подхватывает сплетню о сумасшествии Чацкого и несет ее в массы.
      Выходит, Пушкин прямо «украл» персонаж у Грибоедова,  положив начало таким «кражам» в русской литературе. Но он не подсуден, ибо фамилия героя изменена.  Однако  «красть» у Грибоедова блистательно продолжил великий наш сатирик – Салтыков-Щедрин. Его «Современная идиллия» прямо начинается с этого:
     «Однажды заходит ко мне Алексей Степанович Молчалин и говорит:
    - Нужно, голубчик, погодить.
    Разумеется, я удивился. С тех самых пор, как я себя помню, я только и делаю, что гожу».
      Здесь «годить», оказывается, означает нечто вроде нашего «не высовываться», т.е. не выступать противу властей предержащих. А Молчалин далее является как активный борец с «интеллигенцией» - вплоть до кровавых ее допросов. Такую «готовность» к новым подвигам усмотрел в нем Щедрин.
   Вот и Пушкин нам тоже говорит уже вполне открыто об этом «добром малом» (стрф.5):
Бывало льстивый голос света
В нем злую(!) храбрость  выхвалял:
Он, правда, в туз из пистолета (!)
В пяти саженях попадал….
     (Эти пять саженей вдруг заявят о себе в дуэльном поединке).
     Но в стрф. Шестой продолжены разоблачения Зарецкого, чтобы уж школьный-то учитель понял наконец, кто таков этот молодец:
Умел он весело поспорить,
Остро и тупо отвечать,
Порой расчетливо  смолчать,
Порой расчетливо повздорить,
Друзей поссорить молодых
И на барьер поставить их.

    И к этому «доброму соседу» отправляется Ленский, веруя в его честность и порядочность… Но тут не грех и вспомнить, что Онегина Зарецкий мог ославить «опаснейшим чудаком» еще после «декабристских» реформ его. А любить Ленского, залетного немца, ему тоже наверняка не приходило в голову.
   В Инете прочел, кстати, не один упрек в адрес Зарецкого-секунданта: нарушил-де множество дуэльных правил еще до поединка и во время его.
   И что из этого следует? А то, что упрекать Онегина чисто по-современному да по-женски никак нельзя… Да и по тогдашним меркам, он в той обстановке выглядит такой же жертвой, что и его визави.
   Но подробнее об этом – чуть позже….(Чтобы не утомлять Читателя).