4 Байка о Зинке и Алёшке

Когда мы с друзьями возвращались из леса, сверкала молния и гремел гром. Вот-вот должна была начаться гроза. Наша подружка Иринка злилась, зачем она сегодня пошла с нами в лес. Её друг Вадик пытался шутить. А мы с Маринкой молча торопились успеть до грозы. Когда снова сверкнула молния, и на землю, как пули, стали падать тяжёлые капли, мы все решили, что лучше где-то спрятаться. Первым убежищем можно было считать дом деда Егора. Мы с Маринкой знали, что скорее всего Леший приютит промокших ребят. Как это бывало не раз. С надеждой мы с силой стали колотить в дверь. К нашей всеобщей радости, дед Егор оказался дома.

- Ну заходите, куда девать вас, бедолаг. Грозу переждёте, а потом домой торопитесь, некогда мне с вами лясы точить, - по своей привычке дед Егор опять ворчал и строго глядел на нас. Мы впервые вынужденно оказались в гостях у Лешего. Раньше мы пугали себя тем, что дома у него повсюду пауки, головы убитых животных, скелеты, кипящие котелки. Удивились, увидев его гостиную с большой русской печью, обеденным столом и парой табуретов, двумя жёсткими диванами, журнальным столиком посредине комнаты, картинами уральской природы - на стенах. Почему-то наше девичье внимание особенно привлекла одна картина, висящая в центре стены. На ней был изображён густой сосновый лес в летний солнечный день, между скалами текла быстрая река, а на переднем плане – на большой камне, поджав ноги, сидела девушка лет шестнадцати. В коротком красном платьице она казалась ещё тоньше и стройней. Её рыжие волосы хулиганисто раздувал ветер, её серые глаза весело щурились на солнце. Лёгкая, игривая девчонка как будто вскочит и босиком побежит по густой траве. Художник с автографом Алексей Светлов так изобразил пейзаж, что он казался солнечным даже в пасмурный дождливый день.
- А...  Вы картины мои разглядываете, девчушки? Ну какая вам приглянулась?
- Вот эта с девушкой. Она как будто живая, - не скрывали мы своего восторга.

- Понятно. Я тоже её очень люблю. И девчонку эту любил, - дед Егор тяжело вдохнул и с какой-то горькой усмешкой посмотрел в окно. Молния резко высвечивала небо и ярким светом отражалась на лице егеря. Мне показалось, в этот момент его карие глаза стали чёрными и печальными. – Эта девочка для меня была, как дочка. А для художника Алексея – любимая. Да, это его первая, а может быть, и единственная любовь, - дед Егор встал и принёс нам из другой комнаты фотографию красивого сорокалетнего мужчины. Его лицо было по-античному правильным и возвышенным: прямой тонкий нос, в чуть заметной улыбке припухлые губы, ниспадающая на лоб прядь русых волос и синие-синие глаза, обрамлённые длинными густыми ресницами. Но несмотря на внешнюю красоту, что-то в этом лице было отталкивающим. Мне показалось, мёртвая бледность и отсутствие эмоций.
- Дед Егор, эта девушка стала женой художника? – поинтересовалась Ирина.
- Нет, к сожалению, она так и не стала его женой. Я расскажу вам, почему.
 
Этих ребятишек звали Зинкой и Алёшкой. Как ниточка и иголочка, они всегда были вместе. В школе сидели за одной партой, жили в соседних домах и оба восторженно любили лес. Когда я приехал в Мухоморку, было лето, и ребятам оставалось учиться год в средней школе. Зинку я шутя прозвал козой-стрекозой. Ой, бедовая была девчонка! По скалам, по траве любила босиком бегать. Всё ей хотелось самые красивые камни отыскать и поделиться своей радостью с Алёшкой. А он сидит на берегу, за ней наблюдает и карандашом пытается поймать образ непоседливой подруги. И вот на одной картинке она улыбается, держа на ладони бабочку, на другой – хмурится, разглядывая камень, на третьей – смеётся от сильного порыва ветра. Девка-огонь была хороша, а в зрелой своей красоте могла стать рыжей бестией, сводящей мужиков с ума. Да только тогда в ней мало было женственности. Пацанка пацанкой. Плавала лучше иных парней, стреляла в десяточку, за своего Алёшку могла легко врезать любому обидчику, а какая была языкастая. Вечно с шуточками-прибауточками. Наверное, такую сумасбродную девчонку мог полюбить только Алёшка. Высокий худенький юноша с больными ногами с трудом ходил. А когда боль становилась сильнее, целыми днями мог не выходить из дома и передвигаться с помощью костылей. Я думаю, если бы не его больные ноги, от девок отбою бы не было. Он и сейчас красив, а тогда напоминал мне какое-то неземное создание, ну вылитый ангел со своими длинными белыми руками, русыми локонами и странными глазами. В солнечный день, казалось, в них отражалась небесная лазурь, а дождливый – бурлила синяя река. В отличие от Зинки, Алексей был замкнутым, молчаливым и малоподвижным. Я тогда не понимал, как этот парень может целыми часами тихо сидеть в углу и рисовать, рисовать, рисовать. Иной раз я даже злился на то, что мне приходится балагурить с его подругой. От щебета этой стрекозы я быстро уставал.

- Дед Егор, а мне непонятно, как живая девчонка Зинка могда полюбить такое безжизненное создание, как Алексей, - Вадик как-то вызывающе посмотрел на Лешего.
- Я думаю, они друг друга отлично дополняли. Да, Алексею, возможно, не хватало лёгкости и живости своей подруги. Но зато Зинка не дотягивала до его внутренней сдержанности, сосредоточенности и умению всё тонко чувствовать и глубоко переживать. В то время мне, как и многим односельчанам, казалось, что это Алексей нуждался в зинкиной поддержке и опеке. Ведь это она ему показывала удивительный мир природы. Эта зинкина жертвенность заслуживала нашего одобрения и похвалы. Но мы были убеждены, что после школы ребята разъедутся в разные стороны, Зинка встретит здорового сильного парня, выйдет за него замуж, нарожает детишек, а бедный Алёшка на веки вечные останется один. Но сейчас, спустя долгие годы, я думаю, это Зинка нуждалась в Алёшке, может даже, больше, чем он в ней. Это он ей открывал удивительный мир искусства, а его чистая тихая любовь пробуждала в ней неуёмную жажду жизни, желание быть ему верной спутницей. На самом деле Зинка боялась потерять своего Алёшку. И, думаю, вряд ли бы когда-нибудь променяла его на другого. Странно, тогда мы все считали своим долгом защищать этого юношу от любых напастей. Нам казалось, что без нас он просто пропадёт. Родители Алёшки были против странной дружбы сына с этой стрекозой. Иногда даже кричали Зинке: «Опять в лес? А если его ноги откажут, на своём горбу потащишь? И что ты к нашему Алёшке пристала! Всё равно же бросишь!» Ребята злились на родителей, часто у меня искали совета и утешения. А я жалел их. Уж больно они были светлые и добрые. Всегда им говорил гулять по лесу неподалёку от моей сторожки. Если что случится, тут же звать меня на помощь…

Дед Егор замолчал, и только слышно было, как за окном, словно обезумевший зверь, шумела гроза. И хотя молния уже не сверкала, но мы инстинктивно боялись включать свет и открывать форточку. Сидели в темноте молча, боясь прервать рассказ Лешего.
- Что-то случилось с ребятами? – осторожно спросила Маринка.
- Тот день был солнечным и тёплым. Но в воздухе стояла невыносимая духота. Я тогда ушёл далеко в лес за клюквой. Торопился успеть до дождя прийти к своей сторожке. И вдруг небо резко стало набухать свинцовыми тучами. Молния носилась, как бестия. Я ещё до дождя успел добежать до своей сторожки. Обрадовался, что не промок. Но через несколько минут, когда хлынула гроза, мне послышался какой-то дикий то ли плач, то ли вой. Признаться, я тоже испужался выбегать из сторожки. Думаю, ну мало ли какая живность погибает. Всех не спасёшь. А голос становился отчётливей и ближе, и кто-то отчаянно скрёбся в мою дверь. До боли знакомый человеческий голос! Я быстро открыл дверь, а там Алёшка по земле ползёт, весь мокрый, грязный и лицо в слезах: «Дядя Егор…Там…Зина…Молния…» Понял, что беда стряслась, поднял мальчишку на руки и бежать с ним, куда он покажет. Прибежали мы к небольшому пригорку возле реки, а там Зинка, прошитая молнией, лежит. Это уже позже, когда он пришёл в себя от шока, рассказывал, как в тот день Зина очень хотела пойти к реке, искупаться, а Алёшку уговорила взять карандаши и бумагу. Когда поняли, что будет гроза, успели добежать до пригорка. И вдруг молния одним ударом сшибла Зинку. А та, раскинув руки, только и успела крикнуть: «Алёшка!» И упала замертво. Алёшка к ней, но какая-то неведомая сила отбросила его на расстояние. Очнулся, ноги ничего не чувствуют. Так в шоке еле дополз до моей сторожки. После этой трагедии Алёшка совсем не выходил из дома, да и его никто особо не наведывал. То ли боялись его тревожить, то ли не знали, как утешить его. Я сперва тоже боялся приближаться к парню, но сердце каждый день ныло. Как он там? От горя и одиночества можно столько делов наделать. Решил к Светловым в гости наведаться. А возле дома Алёшка стоит, опираясь на костыли, и со злостью картины свои рвёт и в огонь бросает. Я тут же схватил его за руки и говорю:
 
- Алёшка, не для того тебя Бог талантом одарил, чтобы ты тут всё крушил и кромсал!
 Он равнодушно глядит на меня своими синими, опухшими от слёз глазами и тихо твердит:
- А для чего же, дядя Егор, чтобы Зинка погибла, а я дальше остался жить со своими дурацкими, никому не нужными картинками?!
- А ты живи и со своими картинками, и с Зинкой своей живи.
- Как это, дядя Егор?
- Зинка твоя очень хотела, чтобы ты художником стал, чтобы ты радовался жизни. Алёшка, попробуй нарисовать её такой, какой она тебе больше нравилась. Глядишь, и сам в себя поверишь. И Зинка на небесах будет счастливая.

После этого долго я разговаривал с парнишкой о жизни, об искусстве, о любви и, конечно, о Зине. И загорелся Алёшка идеей нарисовать свою возлюбленную. Но долго не получалось запечатлеть её. Казалось, она всё куда-то убегает, смеётся и дурачится. Снова уничтожал свои рисунки, но лишь для того, чтобы получилось ещё лучше. И сам того до конца не осознавая, день за днём оттачивал умение найти нужный ракурс, подобрать необходимые цвета, вдохнуть жизнь в свою работу. Однажды с грустной улыбкой он принёс мне эту картину с Зинкой. Я обрадовался: «Алёшка, какой же ты молодец! Зинка твоя, как живая. И природа такая красивая». А он мне: «Дядя Егор, я дарю тебе эту картину. Мне она ни к чему. Не могу смотреть на неё. Каждый раз слёзы на глаза наворачиваются». Вот так и стала Зина жить у меня дома. Когда хандра меня одолевает, гляну на неё, а девчонка как будто смеётся: «Мол, не тужи, дядя Егор. Как хорошо жить на свете!»

- Дед Егор, а что с Алёшкой? Он стал художником?
- После окончания школы он поступил в Петербурскую академию художеств и уехал в город на Неве, присылал мне письма о том, как идёт учёба, с какими художниками он познакомился, какие выставки посетил, что видел в северной столице. А летом он приезжал в родную деревню и гулял со мной по любимым местам в лесу, конечно, и на могилу к Зинке ходил. А потом я уехал из Мухоморки, Алёшке дал новый адрес, и он присылал мне письма. Но однажды от него перестали приходить весточки. Я почему-то надеялся, что ничего страшного не произошло, и в один прекрасный день через несколько лет я увижу своего любимца в целости и сохранности. Так и вышло. Нежданно-негаданно от него пришло письмо. Алёшка сообщал, что стал художником, работает преподавателем в каком-то художественном училище, активно участвует в выставках. Да и в личной жизни всё хорошо: недавно женился.
Как-то он приехал ко мне в гости. Когда на пороге появился высокий красавец в светлом костюме, с тросточкой в руке, я сначала не узнал своего Алёшку. Он стал шире в плечах и как будто ещё выше. А от прежней  замкнутости и нелюдимости не осталось и следа. Говорили с ним без умолку, на перебой, всех наших, мухоморских вспоминали. И вдруг он взглянул на свою юношескую картину, подошёл к ней и стал пристально всматриваться.

- Алексей, помнишь Зину-то?
- Дядя Егор, а как же не помнить. Зинка мне до сих пор помогает. Порой не знаю, как написать тот или иной образ, мучаюсь весь день, а Зина придёт ко мне во сне и подскажет, как лучше сделать.
- Алексей, так может заберёшь с собой эту картину?
- Да зачем? Живая она не на этой картине, а в моей памяти и сердце. Странно, дядя Егор, многих знакомых односельчан уже нет в живых. А я мало кого помню. А ведь почти все твердили, что Зинка меня бросит. Видишь, до сих пор не бросает. Только сейчас я точно знаю, что настоящая любовь сильнее смерти.