О Хармсе, его батюшке и Льве Толстом

«Есть несколько сортов смеха. Есть средний сорт смеха, когда смеется и весь зал, но не в полную силу. Есть сильный сорт смеха, когда смеется та или иная часть залы, но уже в полную силу, а другая часть залы молчит, до нее смех в этом случае совсем не доходит. Первый сорт смеха требует эстрадная комиссия от эстрадного актера, но второй сорт смеха лучше».
Д.Хармс. «О смехе».

Судьбы внешне очень витиеваты, но, в конце своём многое становится очевидным, и кажущиеся жестокие спирали судьбы складываются архетипическим узором. Так, его дед, Павел Ювачёв, состоял на вполне престижной должности дворцового полотёра в Николаевском (Аничковом) дворце в столице, где на тот момент проживала царская семья.
 


 Казалось бы, чего более. Выполняя привычную деятельность, возникала возможность видеть и сосуществовать с теми, кто был настолько близко к небожителям.. Но некий дух богоборчества сидел в душе сына дворцового полотёра. Судьба его отца больше чем примечательна. Так, в возрасте восемнадцати лет, в 1878 году, его отец окончил Техническое училище Морского ведомства в Кронштадте, получил чин мичмана (младшего офицера, сегодняшний аналог – младший лейтенант) и специальность штурмана и отправился служить на Черноморский флот. Но знакомство с сорокалетним подполковником Михаилом Юльевичем Ашенбреннером, создавшим революционный кружок,  изменило его судьбу.
Сложилось так, что Иван Павлович Ювачёв увлёкся идеей революции, и возглавил подобный кружок военных моряков на шхуне «Казбек», где занимался революционной пропагандой. Подобные кружки входили с сеть организации «Народная воля», и трудно не догадываться, чем грозило подобная деятельность. В 1882 году молодой прапорщик возвращается в Петербург и поступает в Военную Академию.
Отец И.П.Ювачёва жил в Аничковом дворце, где было достаточно не сложно совершить покушение, бросив бомбу на выезжавшую из двора карету Александра III. По счастью, покушение на царя  не состоялось. Но 2 марта 1883 года И. П. Ювачёв был арестован по наводке предавшего его С.Дегаева.  28 сентября 1884 года по «процессу четырнадцати» он приговорён к смертной казни,  но здесь судьба совершает спиральный вираж, и приговор смягчают на 15 лет каторги. 1884 - 86 годы, одиночные камеры Петропавловской и Шлиссельбургской крепостей совершают с ним редкое – он духовно преображается.
Арестованная феврале 1883 года  по тому же, что и И.П.Ювачёв,  «Процессу четырнадцати», а в 1884 году приговорённая, как и он, к смертной казни, с последующим помилованием (20 лет в Шлиссельбургской крепости), Вера Павловна Фигнер впоследствии вспоминала, что в 1885 году к Ювачёву пришёл товарищ министра внутренних дел (Дмитрия Андреевича Толстого)  генерал Пётр Васильевич Оржевский (на тот момент заведующий полицией и командир Отдельного корпуса жандармов).  Генерал застал Ивана Павловича в молитве с Библией в руках, и на вопрос, не желает ли он поступить в монастырь, заключённый ответил: «Я не достоин».
 
В 1886 году И.П. Ювачёва перевели из Шлиссельбурга на Сахалин, где он пробыл на каторге до 1894 года.
Первые годы он провёл на тяжёлых работах. Далее, как бывший морской офицер, он исполнял  обязанности заведующего местной метеорологической станцией, занимался картографией, напечатал несколько брошюр, посвящённых климату острова. Стал писать рассказы под псевдонимом Миролюбов. Сотрудничал с журналами и газетами, писал очерки для различных изданий, в том числе для «Исторического вестника».
В июле 1890 года на Сахалин прибыл Антон Павлович Чехов. Между ним и Ювачёвым состоялось знакомство. О Сахалине у А.П.Чехова выйдет в 1894 году книга «Остров Сахалин», а самого И.П.Ювачёва Чехов сделает прототипом героя в произведении «Рассказ неизвестного человека» (1893)  .
Романтическая история  И.П.Ювачёва с Марией Кржижиевской (повивальной бабкой чуть старше 30 лет), скончавшейся от чахотки там же, описана в книге «Восемь лет на Сахалине» . И.П.Ювачёв хотел на ней жениться. Книга «Святая женщина» также была посвящена ей. Впоследствии, о этих книгах Л.Н.Толстой скажет: «Как хорошо пишет», «Как просто, прочувствованно..».
 

Чуть позже, в одном из писем И.П.Ювачёву, Софья Андреевна Толстая напишет о его книгах: «Они захватывают такие интересные вопросы и области в человеческих жизнях, что все начали их читать. Вчера вечером прочли вслух «Шлиссельбургскую крепость» и «Монастырские тюрьмы».
И.П.Ювачёв становится капитаном первого парохода на Сахалине. Своим примерным поведением в 1895 году, И.П.Ювачёв заслуживает снисхождения, и его переводят в разряд «ссыльных в Сибирь» (это значит, что он мог поселиться где угодно – вплоть до Урала). Выбор падает на Владивосток. В 1897 году бывший военно-морской офицер совершает кругосветное путешествие. Пройдя через бюрократические мытарства, он получает право проживать в столицах, и в 1899 году он оказывается в Санкт-Петербурге, где служит в Инспекции Управления сберегательными кассами (мы говорим о том, что российская пенитенциарная система должна быть гуманной – но подумаем, может ли в наше время человек, имеющий судимость, устроиться на приемлемую работу?). И.П.Ювачёв становится членом-корреспондентом  Главной физической обсерватории Академии Наук, издаёт несколько книг с описанием Шлиссельбургской крепости, Сахалина и несколько религиозно-нравоучительных книг, изданных Обществом Трезвости.
 


В 1902 году он женится на Надежде Ивановне Колюбакиной (дворянке из Саратовской губернии), которая заведовала «Убежищем для женщин, вышедших из тюрем Санкт-Петербурга». По воспоминаниям, И.П.Ювачёв, находившийся в дружеских отношениях со Л.Н.Толстым, задал ему вопрос – скоро родится сын, как его назвать? Лев Николаевич подумал и ответил: - «Даниилом назови».
Сын Даниил родился 30 декабря 1905 года. Сам он впоследствии так опишет сам процесс своего появления на свет:
«Я сам родился из икры. Тут даже чуть не вышло печальное недоразумение. Зашел поздравить дядя, это было как раз после нереста, и мама лежала еще больная. Вот он и видит: люлька полная икры. А дядя любил поесть. Он намазал меня на бутерброд и уже налил рюмку водки. К счастью, вовремя успели остановить его, потом меня долго собирали».
Ещё в школе Даниил  придумал себе псевдоним - Хармс,  который периодически менял, причём даже в подписи под рукописью -  Хармс,  Хормс, Чармс,  Хаармс,  Шардам, Хармс-Дандан и т.д.
Сам псевдоним «Хармс» происходит от французского «charm» (шарм, обаяние), и от английского «harm» (вред, напасть). В принципе, это и определяло смысл творчества Даниила Ивановича.
Хармс учился в санкт-петербургской немецкой школе (Петершуле), где приобрел хорошее знание немецкого и английского языков. В 1924 г. он поступает в Ленинградский электротехникум, откуда через год его исключают за «слабую посещаемость» и «неактивность в общественных работах» (а творчество его было по тем меркам явно антиобщественным). Таким образом, ни высшего, ни среднего специального образования писатель получить не смог. Но он интенсивно занимался самообразованием, особенно увлекался философией и психологией. Жил исключительно литературным заработком.
Хармс считал, что неизменное имя приносит несчастье, и брал новую фамилию как бы в попытках уйти от него. Из этого заключаем, что уже с детства в нём проглядывали шизоидные черты, но, в то же время, заметим и ожидания трудностей в жизни (не явная ли тень отца здесь прослеживается в этих ожиданиях? И, как в качестве подтверждения, мы читаем в его дневниковых записях:   "Вчера папа сказал мне, что, пока я буду Хармс, меня будут  преследовать нужды.  Даниил Чармс .
А вот ещё одно воспоминание о его суеверности, на сей раз от А. И. Порет (именно ей он посвятил такое стихотворение – «Передо мной висит портрет Алисы Ивановны Порет. Она прекрасна точно фея, Она коварна пуще змея, Она хитра, моя Алиса, Хитрее Рейнеке-Лиса»).
Вот что писала о нём его знакомая: «..был очень суеверен. У него были на все приметы, дурные цифры, счастливые предзнаменования. Он выходил из трамвая, если на билете была цифра 6, или возвращался домой, встретив горбуна. Человек с веснушками означал удачу. Молоко на даче пил, только если были закрыты все окна и двери наглухо. Даже небольшие щели на балконе затыкал ватой. У нас в доме у всех близких друзей были свои чашки. Даниил Иванович пил только из так называемой «петровской» чашки, зеленой с золотом и крупными цветами. Однажды я вынула ее из шкафа, и она на глазах у всех прыгнула с блюдца на пол. Даниил Иванович немедленно ушел, мрачно сказав мне в прихожей: «Ужасная примета - это конец». Так оно и было».
В общем, типичный шизоид с элементами демонстративности и параной (вообще-то противоречие)..  Но объяснить такое поведение можно – за странностью поведения можно было скрыть внутреннюю ранимость и незащищённость, и именно её-то параноидальный характер Хармса и скрывал.
Внешность Хармса. Это особый случай, где внешность и творчество взаимосвязаны: «высокого роста, сильно сутулился, лицо у него было очень ровного серого цвета, глаза голубые, русые волосы гладко зачесаны назад и низко опускались хвостиками на воротник. Он любил хмуриться, и между бровей была глубокая складка. Постоянной принадлежностью его лица была трубка. Маленький тик заключался в том, что он гладил себе переносицу согнутым указательным пальцем правой руки. Назло неизвестно кому он ходил в гольфах, носил крахмальный, высокий воротник, галстук типа «пластрон» и булавку в виде подковы, усыпанную синими камушками и бриллиантиками. Ботинки он чистил всегда и был очень опрятен – в отличие от А.И. Введенского, его друга, который всегда был в пуху или небрит, или недомыт по техническим причинам» .
Комната Хармса тоже была полигоном для творчества. Вот как описывает его «берлогу» его знакомая, Алиса Порет: «Комната его была так наполнена всякими затейливыми придумками, что описать её нет сил. Проволоки и пружины тянулись в разных направлениях, на них висели, дрожали и переплетались какие-то коробочки, чертики, символы и эмблемы, и все это менялось по мере появления новых аттракционов. Было много книг, среди них разные раритеты – Библия на древнееврейском, огромная толщенная книга «Черная магия», какие-то старые манускрипты. Окна были заклеены бумагой наглухо, запах был чудовищный, на голове у больного – дамская шляпка с пером, поверх какой-то коврик с бахромой, на руках разные перчатки» .
А вот ещё одно упоминание А.Порет о внешнем виде Даниила Ивановича:
«Когда Саше Введенскому было не на что выпить, он держал необыкновенные пари. Например, Хармс должен был дойти от нашего дома до Литейного проспекта, приодевшись в канотье без дна, так что волосы торчали поверх полей; в светлом пиджаке без рубашки, на теле был виден большой крест; военные галифе моего брата, и на голых ногах ночные туфли. В руке сачок для ловли бабочек. Пари держали на бутылку шампанского: если Хармс дойдет до перекрестка и никто не обратит на него внимания, то выиграл он, и - наоборот».  Даниил Иванович дал себя одеть и шел по тротуару очень спокойно, без улыбки, с достоинством. Мы бежали по другой стороне улицы и, умирая от глупого смеха, смотрели - что прохожие? Никто не обратил на него внимания, только одна старушка сказала: «Вот дурак-то». И всё.
Два удивительно непохожих человека – отец и сын. Иван Павлович – человек XIX века, классический убеждённый революционер, переродившийся в Вере и писательстве. Его фигура исключительна тем, как многое ему довелось пережить, испытать. Именно пережитым он был интересен Л.Н.Толстому. Но, полагаю, был бы жив Ф.М.Достоевский, история Ювачёва, так созвучная биографии самого Фёдора Михайловича, не могла бы его не заинтересовать. Но это лишь вероятности, так как Ф.М.Достоевский умер в начале 1881 года.
Сын – причудливый, непохожий на то, что было ранее в литературе. Этот, присущий молодости поиск самовыражения через бессмыслицу в бездуховном времени, отрицание прежнего посредством авангарда, «Объединение революционного искусства» (ОБЭРИУ). Неадекватное творимой реальности, творчество авангардистов и склонность к эпатажу вряд ли могли найти отклик у современников.  Так, как продиводействие «обэриутам», ленинградская молодёжная газета «Смена» от 9 апреля 1930 года, опубликовала статью "Реакционное жонглерство"  с подзаголовком "Об одной вылазке литературных хулиганов".  В ней писалось, что «литературные хулиганы» ничем не отличаются от классового врага (творчество Хармса и его товарищей равно классовой враждебности). 
В истории мы можем найти почти булгаковские совпадения (или лукавую усмешку Времени?). Так, введший в практику вивисекцию (проведение биологических опытов на живых животных), Рене Декарт (тот самый, который мыслил, следовательно существовал – Cogito ergo sum) пришёл к выводу, что животные – лишь бездушные механизмы, и опыты на них гуманны, а вот человек – другое дело.. Через двести девяносто лет после смерти великого французского мыслителя в нацистской Германии расцветёт буйным цветом вивисекция на живых людях. Предложенная в конце XIX века психологом Джеймсом Маккином Кеттелом идея евгеники (порода человека), была доведена нацистами до абсурда в концлагерях Бухенвальда (гормональные опыты над гомосексуалистами), Дахау и Аушвице (опыты с переохлаждением человека – гипотермией, разработка вакцины от малярии с последующим опробованием её на узниках), опыты с воздействием горчичного газа на человека в Заксенхаузене, опыты со стерилизацией людей (Аушвиц и Равенсбрюк), воздействие ядов и фосфора на человека (Бухенвальд), изучение воздействия перепадов давления на человека (Дахау) и пр.
Но вернёмся в старый добрый XVII век, где в 1650 году в Стокгольме умирает великий мыслитель Рене Декарт (де Карт), открывший вивисекцию всего лишь на животных. В 1649 году он, как тогда было модно, стал  придворным философом у шведской королевы Кристины. Официально он умер в 1650 году от пневмонии, неофициально – был отравлен мышьяком, по-крайней мере, на то указывала симптоматика его смерти. Он не любил писать на письмах обратный адрес, и его друзья не знали, где он находится. После смерти, во Францию был отправлен корабль, на котором разместили его богатую переписку и работы. Корабль тонет, листы трудов Декарта спасают из морской воды. Они почти чудом сохраняются. Хуже дело обстоит с телом Декарта.  Так, странным образом (ухмылка Истории или «булгаковщина»?) его тело кладут в гроб, но без головы. Голова великого философа, открывшего вивисекцию, вернётся к телу лишь в начале XVIII века, а до того будет «путешествовать» по кабинетам, где череп философа хранится, как драгоценность (или передающееся красное знамя?). Само тело лишь спустя 17 лет, в 1667 году, было перевезено в Париж (без головы),   и захоронены в часовне аббатства Сен-Жермен де Пре.
Вернёмся к Даниилу Хармсу. Как оказалось, лукавая История любит абсурд не менее авангардистов. Так появляется известный детский писатель Даниил Хармс (который детей не любил, вообще-то..).  Хотел ли он быть детским писателем? Вряд ли. Но творчество ОБЭРИУэтов не было понятно для большинства людей, и было за что..   Нужно сказать, что при жизни Хармса были опубликованы лишь ДВА его стихотворения для взрослых (по одному в сборниках «Союза поэтов» за 1926 и 1917 годы. Больше – ни строчки. Серьёзные вещи не печатаются. А писал он каждый день, в день 3-4 страницы.. Вот и объяснение внешне смешным и гипертрофированным метаморфозам его героев, но они оказываются трагическими, это отражение человека в кривом зеркале реальности.
Заметим, что его отец, И.П.Ювачёв, хотя и не понимал творчества сына, не критиковал его, принимая как есть то, что сын писал.  Следует заметить то, что между отцом и сыном была глубокая связь и полное понимание при всей, казалось бы, внешней непохожести. Иван Павлович, со свойственной ему душевностью и даже мистицизмом, погружался в проблемы сына, и не критиковал их, не отрицал, но принимал. Парадокс в том, что отец-революционер политический, породил сына- революционера литературного абсурда, который, вообще-то, в своих произведениях обострял бессмысленность и абсурдность многого в новой жизни двадцатых – тридцатых годов. И, следовательно, Хармс, сам того не осознавая полностью (да и до этого ли ему было тогда?) оказывался в политике.
Довольно странно выглядело творчество Хармса в жизни. Его внешний вид доводил до казусов. Так, однажды его задержали, так как он подозрительно выглядел, как шпион.

Литературный авангард, который представлял Хармс, был слишком близок к идеям анархизма, причём анархизма в главном. Прежде всего, это касалось изменения литературного изложения – появляется полудетское восприятие мира (в 90-е годы XX века повторённое движением «Митьков»), ниспровержение прежних устоев. Так, вываливающиеся из окна старухи, спотыкающиеся и падающие друг об друга классики русской литературы, всё ломало прежние устои, создавая странный, шизоидно-непостоянный мир, возможно, причудливость которого становилась слишком знакома для психиатров (а во время своего второго ареста в 1941 году, Даниил Хармс старался симулировать шизофрению). Народное, лубочное повествование в произведениях Хармса завораживает своей ни-на-что-не-похожестью, гиперболичностью. В его небольших рассказах много парадоксов, пространственно-временных смещений, это антимир. Очень важный момент его творчества – ниспровержение прежних авторитетов. Прежде всего, это касается рассказов о классиках русской литературы. 
В то же время, в творчестве Хармса было нечто гениальное, в котором просматривалась иная литература, иные направления. Стоит ли упоминать то, что его творчество оказало существенное влияние на представителей многих литературных направлений (движение художников «Митьки», Б. Гребенщиков, Дм. Пригов, В.Пелевин и др.).

В конце 1931 года Хармса арестовали в связи с «вредительской деятельности в области детской литературы» (да и как искусство абсурда могло быть понятно людям, не похожим по мировосприятию на мировосприятие Даниила Ивановича?). Благодаря помощи отца с богатым революционным прошлым, вместо трёх лет Хармс обошёлся несколькими месяцами ссылки в Курск. 
В 1940 году умирает Иван Павлович. В архивах Государственного музея городской скульптуры обнаружено следующее заявление: «Просим вашего разрешения на захоронение народовольца-шлиссельбуржца, члена секции научных работников, персонального пенсионера Ивана Павловича Ювачева, на Литераторских мостках на Волковском кладбище. Даниил Ювачев-Хармс. 20 мая 1940 года. Г. Ленинград, ул. Маяковского, д. № 11, кв. 8».
В 1941 году Даниила Ивановича снова арестовывают «за пораженческие настроения». Он симулирует шизофрению, дабы избежать расстрела. Официально он умирает в блокадном Ленинграде в психиатрической больнице в феврале 1942 года.
Проблема была в том, что у Хармса было вИдение человека, созвучного своему времени в плане разрушения прежних идеалов и авторитетов. Так, в его творчестве присутствовало и ниспровержение общепризнанных «классиков», восприятие которых оторвалось от реальных личностей и «заидеализировалось». Но самое главное, творчество Хармса подлинно трагично, это творчество маленького человека в тоталитарном обществе. Абсурд у него выступает определённым способом видения мира и своеобразным протестом против линейного восприятия большинства.
Рассмотрим известные, «хармсовские» литературные анекдоты «о классиках», абсурдные, но настолько полюбившихся многим русскоязычным людям. Вспомним «классический» литературный анекдот Хармса:   «Лев Толстой очень любил детей. Однажды он шел по Тверскому бульвару и увидел впереди Пушкина. "Конечно, это уже не ребенок, это уже подросток, - подумал Лев Толстой, - все равно, дай догоню и поглажу по головке". И побежал догонять Пушкина. Пушкин же, не зная толстовских намерений, бросился наутек. Пробегая мимо городового, сей страж порядка был возмущен неприличной быстротою бега в людном месте и бегом устремился вслед с целью остановить. Западная пресса потом писала, что в России литераторы подвергаются преследованиям со стороны властей»..
Удивительным образом сын человека, дружившего с великим литератором, сочиняет о нём литературные анекдоты. Это ниспровержение идеалов отца? Или отношение к человеку, который, по факту, дал имя самому Даниилу Ивановичу..  Вопрос интересный. Очевидно одно – литераторы эти стали существовать в своём, абсурдном, микромире, но вполне уверенно и самостоятельно. Как подтверждение этой мысли – многочисленные подражания Хармсу. 

В 90-е годы по «31» каналу телевидения периодически шла передача «Жизнь замечательных людей», где в шутливой форме рассказывали о том, как Лев Толстой любил уезжать в Священный Синод за очередной анафемой, а пока он там был, художники-передвижники передвинули в его Ясной Поляне всю мебель, или как дрались два бородатых старца, отнимая друг у друга горшок с землёй. Старцев звали Франц и Иосиф, и так появилась Земля Франца-Иосифа и т.д.
 
Неизвестное митьковское творчество с упрёком в сторону Альфреда де Мюссе (французский романтик первой половины XIX века)

Наконец, многие «литературные анекдоты», подающиеся часто как произведения Даниила Ивановича, на деле являются продуктом творчества начала семидесятых годов прошлого века (1971-72 гг.) художников Н.В. Доброхотовой-Майковой и В. Пятницкого.
Вот один из таких анекдотов:
«Федор Михайлович Достоевский хотел научиться показывать карточные фокусы и репетировал перед женой, пока несчастная женщина не потеряла терпение и не крикнула мужу: - Идиот! - подсказав тем самым сюжет знаменитого романа».
Наталья Владимировна Доброхотова-Майкова писала:
«..Потом мы не могли остановиться. Стоило открыть рот, новая история возникала как бы сама. При этом, как нарочно, под рукой оказался блокнот подходящего размера. Кажется, его выдали на конференции кому-то из знакомых, а он мимоходом оставил у нас. Все, что сочинялось, записывали сразу набело, и так же Пятницкий рисовал картинки. Все рисунки - его. Текстов, кажется, моих больше. Есть общие. Мои, как правило, длиннее, Володины – гениальнее» .
Лев Толстой, патриарх русской литературы, олицетворение прежнего, дореволюционного мироустройства. Изменилось общество, и Хармс изменил видение самого Толстого, сделав его странным героем не менее странных историй. Тот, кто нарёк Даниила Ивановича, стал ему персонажем, добрым, странным, но персонажем, в новом мире, в котором ниспровергнуто всё старое. Что стояло в мире, к которому стремился Иван Павлович Ювачёв? Абсурд. И если сам И.П.Ювачёв нашёл гармонию в боге и духовности, то сын оказался в ситуации несуразности и бессмысленности. Он и не пытался, собственно, искать гармонии. В его мировосприятии, творчестве, внешнем виде, поведении, всё нарочито несуразно, и юмор его понятен не всем. Вспомним слова Хармса: «Есть сильный сорт смеха, когда смеется та или иная часть залы, но уже в полную силу, а другая часть залы молчит, до нее смех в этом случае совсем не доходит». Его юмор гораздо глубже наносного абсурда. Это метафорическое видение новой жизни 20-х – 30-х годов XX века.
Для меня история отца и сына Ювачёвых одинаково трагична. Да и связывала их глубокое понимание друг друга. И ушли они из нашего мира исторически совсем рядом – отец в мае 1940 года, сын в феврале 1942.
Трагическая  история отца - революционера и сына - литературного анархиста и новатора. Отец хотел покуситься на императора, сын покусился на линейность восприятия в тоталитарном мире.