Когда ему становилось грустно...

Когда ему становилось грустно,
Он забирался на конек крыши,
По пожарной лестнице, мог и выше,
На охраняемую территорию
                кто пустит.

И сидел  там, так   долго,
Что звезды гасли, заря загоралась,
И ничего другого не оставалось,
Как быстренько спуститься на пол.

Знакомые  считали  его  лунатиком,
Но  лунатизмом  он  не  страдал вовсе,
А если бы  его кто  спросил,
Он ответил бы,что считает себя романтиком.

Жизнь людей он считал возней мышиной,
Во  всех  её   ипостасях,
И это толкало его,бежать от них подальше,
Хоть к черту на кулички,как хотите,судите.

На крыше,рядом с проносящимися стрижами,
Где, казалось, до звезд рукой подать,
Никто ему  дурного слова не мог сказать,
И он  ощущал себя  свободным, донельзя.

А  люди с высоты птичьего  полета,
Казались ему  муравьями, не  больше,
При мысли о жизни там внизу,становилось горше,
И его все больше притягивала эта,так называемая
                свобода.

Он  и  не спустился  бы  никогда  вниз,
Если бы научился питаться  мошками,как птицы,
Проводил бы время в созерцании от зари до зарницы,
И это его мировоззрение,а сроду никакой не каприз.