Великому Бунину. Cамо наслаждение...
сдерживая дрожащие губы, как будто после обидного сна.
Я стал на колени, обнял её ноги,
целуя их сквозь юбку и плача, словно перед богиней на пороге.
Она подняла мне голову – и я опять узнал, почувствовал её знакомые,
несказанно-сладостные губы – счастья венец –
и смертельно-блаженное замирание наших сердец.
Я вскочил, повернул ключ в дверях,
ледяными руками опустил на окнах белые пузырчатые занавески,
ветер качал за окнами чёрное весеннее дерево, скрипевшее, будто чей-то тихий плач,
на котором, как пьяный, мотался и тревожно орал грач...
Отец просит об одном, –
тихо сказала она потом,
лёжа в оцепенении отдыха, как в первый раз, тогда –
подождать венчаться хотя бы полгода;
подожди, всё равно моя жизнь теперь только в тебе одном, хочешь –
делай со мной что хочешь...
Потом –
необожжённые свечи стояли на подзеркальнике, украшая дом,
разными странными фигурами глядело с мелового потолка какое-то лепное украшение,
матово белели неподвижно висящие занавески... рядом было само наслаждение.
–––––––––
Иван Бунин. Жизнь Арсеньева.
КНИГА ПЯТАЯ. (Отрывок.)
XVII
-- Что же ты все молчишь, ничего не скажешь мне? -- безразлично сказала она, сдерживая дрожащие губы.
Я стал на колени, обнял ее ноги, целуя их сквозь юбку и плача. Она подняла мне голову -- и я опять узнал, почувствовал ее знакомые, несказанно-сладостные губы и смертельно-блаженное замирание наших сердец…. Я вскочил, повернул ключ в дверях, ледяными руками опустил на окнах белые пузырчатые занавески,
-- ветер качал за окнами черное весеннее дерево, на котором, как пьяный, мотался и тревожно орал грач...
-- Отец просит об одном, -- тихо сказала она потом, лежа в оцепенении отдыха: -- подождать венчаться хотя бы полгода. Подожди, все равно моя жизнь теперь только в тебе одном, делай со мной что хочешь. Необожженные свечи стояли на подзеркальнике, матово белели неподвижно висящие занавески, разными странными фигурами глядело с мелового потолка какое-то лепное украшение.
Свидетельство о публикации №115082404829