Прошение

Шорох листьев,
       как будто от сброшенной наземь глуши.
Я пишу не спеша.
                Так, наверное, пишут прошения.
Упаси меня, Господи,
                от запустенья души.
Страшно быть одному,
                но страшней еще опустошение.
В твоей роще осенней 
                пронзительная тишина,
точно замерло все на земле,
                ожидая  решения.
Обнажи мою  душу,
                пусть будет обнажена.
Обнаженность  ее
                воспрепятствует опустошению.
Ты меня отдаешь
                на простой человеческий суд
по дорогам брести,
                собирая колючки да ямины.
Наполняй меня, Господи,
                я твой открытый сосуд,
в твоей роще опавшей
                стою за твоим подаянием.
Что для ближних своих
                я успею еще написать?
Что отпущено мне?
                Даже если останусь  мишенью,
удержи  меня, Господи,
                голосом быть в небесах
на земле, где живу
                и где мучаюсь за прегрешения.
В светлой роще твоей,
                словно в душах во время поста,
что руки не поднять
                и в расход не пустить на поленья!
Наполняй меня, Господи.
                Страшно, когда пустота
иль когда не твое,
                а чужое вокруг наполнение.
Наполняй меня радостью,
                что разливает рассвет,
долгожданным дождем,
                под которым ликует ватага,
и печалью полей,
                где остался родительский след,
и предчувствием слез
                от предчувствия духа святаго.
Наполняй меня рощей,
                в которой теперь  тишина,
тайной темных ночей 
             вместе с тайной поведанной вечери,
наполняй меня женщиной,
                пусть она мне не жена,
но однажды любовью
                со мной оказалась повенчанной.
Наполняй меня речью,
                а если пошлешь тиражи,
как  послал эту рощу
                в осенний расцвеченный полдень,
упаси меня, Господи,
                от запустенья души.
Мне мои тиражи
                обязательно нужно наполнить.