Серебром

Серебром, затихая, шаги устилают – ковёр,
Ядовито духами овеет барочный узор,
И шаги мои лягут на алую плесень ковра –
И не сделать ни шага, и только шелка говорят.

Говорят мои пальцы – перчаточный лайковый бред,
Мы умеем смеяться – в своей бесконечной игре,
И умеем взвиваться – огнём – и шутами – шутить
И  в огне декораций – выламывать к чёрту пути.

Я серебряной шпагой свой огненный сон обведу,
Пережжённой бумагой былое чернеет на льду,
И ковровая плесень, и черные раны аллей –
Кто-то снова воскреснет на чёрном ночном корабле.

Корабли увенчали роскошество шляп-париков
В моём черном Версале на грани горящих веков,
Где холодные волки прожгут изумрудами глаз,
Из-под кружева чёлки сочится кровавая мгла.

В этом адском предместье, где чёрных путей полотно
Мы сплетали все вместе – не ведая – долго – давно –
Перекрещены судьбы железнодорожных путей –
Мы нисколько не люди, мы – лица с сожжённых картин.

Мы – холодные лица, которые не изменить –
В волосах притаимся, скользнём скорпионами в сны –
И впиваясь под кожу багровыми иглами жал,
Мы качаемся в лонже над миром разбитых зеркал.

Зеркала перебиты, и все отражения лгут,
Сочиняют кульбиты шуты на кровавом лугу,
И изнеженный отрок играет в своё бильбоке,
И глаза его – чёрны, и алая вязь на щеке.

В сердце вышиты руны кровавой иглой – навсегда,
И холодные струны к рукам нашим тянет звезда,
И смеётся надменно тот мальчик, который – я сам,
Видя пламя на сцене – и слыша чертей голоса.

На каких-то подмостках какие-то тени стоят,
И желтеющим воском стекает с них солнечный яд,
И какие-то позы – и что-то хотят нам сказать –
Только всё несерьёзно – и  веер прикроет глаза.

Огнегривые шали закроют чужой небосвод,
В инфернальном Версале никто никогда не умрёт,
Все воскресли когда-то – с цветком антрацита у век,
И не будет расплаты за наш окровавленный век.

Мы – лучи гильотины, мы лезвия алых катан,
Дамы в чёрных мантильях с малиновой вышивкой рта,
И холодные лорды – лазурь и заснеженный взгляд –
Что построили город инферно столетья назад.

Мы нисколько не люди – мы их механический страх,
И никто не осудит, никто не сожжёт на кострах,
Изощрённо взовьются шелка, оплетая шаги –
По расщелинам улиц, под шёпоты нашей игры.

Мы играем во мраке – никто не заметит теней –
В белом пепле и лаке и в алого шёлка – вине,
Проходящих сквозь стены в проёмы иной пустоты,
Окровавленной Сеной питаются наши мосты.

Наши взгляды взирают на всё – через пену веков –
Из какого-то рая изгнали голодных волков –
Это глупая сказка для тех, кто в преддверии сна
В черноте полумаски увидит – как лезвие – нас.

Может быть, это проще – всё путать и всё искажать –
Чернолицую площадь терзает кровавая ржа,
Из разбитых фонтанов течёт чья-то алая боль –
Мы ножами по ранам идём между чьих-то гробов.

И колотится поступь о бремя людской маеты –
Так танцующе просто ломать и зонты, и мосты,
Выходить из провалов, из серых теней и из ран –
И вода станет алой, и  огненной станет игра.

Наши лица – безлики, и маски слетают пыльцой,
И стекаются крики, летя мотыльками в лицо,
Но никто не узнает, никто никогда не поймёт,
Как скользили мы снами, по струнам скрипичных аорт.

Замыкают аорты резные цветочные рты,
Все следы наши стёрты, и огненный голод остыл.
Распадаются тени на веер изменчивых фраз,
Куклы пали на сцене под чёрными солнцами глаз.

Мы уходим обратно – в Версаль среди чёрных садов,
Где кровавые пятна стираются лунной водой,
Где под чёрным осколком в дарованным нам небесах
Ждут голодные волки с тоской в изумрудных глазах.

И где кружево пальцев оближут их алые рты –
Стая чёрных паяцев идёт по лучам пустоты,
Стая чёрных камзолов – и кипенно белых чулок –
По дороге из соли, сминая перчатки и боль.

И сердца мы уносим в ладонях – в пыли париков,
И скитается осень – за нами – с глазами волков,
И кровавые листья плащами нам веют – вослед,
Нашей стае нечистых, идущей по чёрной золе.

В нашем чёрном Версале нас ждёт зазеркальный вертеп,
Мы закружимся в зале, на чёрном паркетном кресте.
И холодные веки – и лунный отравленный свет –
Мы такие навеки – в заветной своей синеве.

И в аду из сапфиров – разбитых на наши глаза –
Мы кружимся над миром – на чьей-то крови и слезах –
И колотятся ставни сердцами на адском ветру –
И мы снова восстанем – мы снова придём ввечеру.

Мы придём, мы примчимся – по пламени синей луны
И я маленьким принцем приду – среди прочих – иных,
И я буду играть в эти игры – всегда – иногда –
В стае бледных вампиров, в их мире из чёрного льда.

И в агонии бала – среди кринолинного льна,
Разрисует кинжалом портрет моей сути луна,
И запретные руны проступят в оправе зеркал –
В этом замке безумном, затерянном в тёмных веках.

И я буду смеяться – я буду безумно шутить –
Бледнолицым паяцем, ломая паркета кресты,
И впиваясь ногтями в сей мир – в его пламенный шёлк –
Я восстал – я восстану – я снова приду – я пришёл.