Чудесный доктор

Шизофрения, говорите вы?
Нет, доктор, это небылица.
И вы мне не нужны, как и больница.
На этот раз вы не правы.
Хотя, конечно, мне поверить не легко.
Рассказ мой странен, необычен,
В деталях, может быть, и не приличен,
Но я не стану заходить уж слишком далеко.
Дождь лил, как говорится, из ведра.
Всё было мокро: окна, стёкла.
Всё, что могло промокнуть, всё промокло.
Потоки лились с самого утра.
Я, как всегда, сидел за письменным столом,
Писал стихи о том, как хочется напиться,
Замёрзнуть, сгинуть, удавиться,
Чтобы не видеть ельцинский содом.
Всё началось с того, что зазвонил на стенке телефон.
Я вздрогнул, сознаюсь, мне стало страшно.
А как же, доктор! Я же знал прекрасно,
Что от сети давно от отключён.
Так я сидел минуты три,
Звонок упорно повторялся.
Я ждал чего-то, колебался,
Потом со страхом отозвался:
«Я слышу, дьявол, говори!»
Но это женщина была.
«Откройте дверь, — она сказала, —
Я вся промокла и устала.
Я в дверь стучала и звала».
Вы скажете, что это бред,
Рефлексы головного мозга,
Что бьют они сильней чем розга,
Но это, право, не ответ.
Мне трудно, доктор, говорить.
Об этом просто не расскажешь
И не напишешь, не покажешь,
Всё это нужно пережить.
Я отпер дверь. Она вошла.
Входить так могут только боги —
Её следов не оставляли ноги,
Как-будто под дождём она и не была.
Конечно, вы хотите знать,
Была ли женщина красивой?
Была, а как же, но богиней
Я не берусь её назвать.
Она менялась на глазах.
То очень нежной становилась,
То словно на меня сердилась,
То я читал во взгляде страх.
«Я не надолго, я на час.
Таких как вы на свете много.
Так что не стойте у порога,
Ведь я пришла к вам из-за вас,—
Сказала женщина — я знаю, вы больны.
Вам жить осталось меньше года,
К тому же скверная погода,
Я это сокращает дни,
И я решила вам помочь.
Вернее к вам меня послали.
Из будущего я. Мне там сказали,
Что будет тяжела для вас сегодняшняя ночь».
Я знал, что дни мои давно уж сочтены,
Что на лекарство нет надежды,
И с этим свыкся. Как и прежде,
Я просто доживал оставшиеся дни.
Таким как я уж нечего терять,
Поэтому я не следил ни за собой, ни за словами.
Я предложил ей сесть, а сам глазами
Её стал, не стесняясь, раздевать.
Я скульптор по профессии, и формы тел
Для глаз моих совсем не безразличны.
Такие действия, конечно, неприличны,
Везде быть должен такт, уменье и предел.
«А я, как вижу, нравлюсь вас,
И это говорит, что я не опоздала, —
Сказала женщина. — Ну что ж, хорошее начало,
Я это вижу по глазам.
А что вы скажете теперь,
Когда я догола разденусь?
Вы на меня не броситесь, надеюсь?
Мы здесь одни, закройте дверь».
Я захотел подняться и не смог,
Все мышцы у меня окаменели.
Лишь мысли в голове шумели,
Терзая без того уставший мозг.
А женщина меж тем сняла чулки,
Они на ней держались без резинок,
И села рядом, продолжая поединок.
Так могут поступать лишь злейшие враги.
Она снимала, не спеша,
Что женщины под платьем носят
И что мужчины снять их просят,
Когда мужчину жаждет женская душа.
Она меня дразнила наготой.
Сейчас подобное стриптизом называют,
Но стриптизёрши так не возбуждают,
А тут был замысел иной.
«Вы скульптор — оцените грудь:
Чашеобразная, большая,
Стоит как будто бы литая,
К такой бы головой прильнуть.
А много ль видели вы ног,
Таких изящных, ровных, стройных,
Любви и зависти достойных?
Кто в мраморе их повторить бы смог?
А ягодицы, талия, живот,
Им позавидовала б Ева,
Всевышним созданная дева,
Сорвавшая греховный плод.
Смотрите, это всё для вас.
Вы окунитесь в это тело,
Его впитайте до предела,
Побудьте с ним хотя бы час».
Она меня к себе звала,
Она себя мне предлагала,
При этом несомненно знала,
Что я недвижим как скала.
Что было дальше, не понять,
Моё сознанье помутнилось.
Да, своего она добилась:
Я начал, доктор, оживать.
Мне снова захотелось жить.
Во мне всё к жизни потянулось,
Как будто бы от сна очнулось,
И захотелось вновь любить.
Не знаю, сон то был иль явь,
Но только я здоров как прежде.
И ночью не молюсь надежде.
Я, как ни странно, ожил вновь.
          февраль 2004 г.