4 продолжение Киев. Сталин. Жизнь

СУМЕРКИ В ВИШЕНСКОМ ЗАЛИВЕ

Я здесь один.
Сижу.
Друзей зову на пир.
И их не нахожу…
Гужу.
Плевать на целый мир!
Бутылка на корме.
До всех нет дела мне.
За исключением друзей…
Но где они?
Лишь в памяти моей…

Налью по рюмке всем!
Идёт пока коньяк,
Потом пойдёт шмурдяк,
Как пили мы в Золотоноше
При замполите Гоше…

Чин-чин!
Буль-буль!
Ква-ква!
Мотор один, не два...
И вёсел два, а не четыре...
Всё в порядке!
Друзья далече, печень сохраню.
Завтра начну с зарядки…                1977


21
        CONTRA SPEM SPERO!

Часы спешат, и жизнь спешит,
Прощай, моя былая резвость!
От жира мой живот трещит,
А в голове — от водки трезвость.

И уж не тянет от вина
Скакать на вороном в пампасы,
Прожита молодость до дна,
Но, может, что-то есть в запасе?

И, может, как в былые времена
Я лейтенантом вскинусь по «тревоге»,
Душа открыта всем ветрам,
Насквозь свободен, крепки ноги,
И там, за горизонтом, даль
Притянет снова нежным светом…

Ах, хорошо-то было как
Быть от студенчества корнетом!

Того, что ждал - не получил,
На что надеялся — не сбылось…
Что ж, будем дальше жить
В надежде на святую милость…              1979 


22
         У МОГИЛЫ ОТЦА

Меж нами было всё, что только быть могло
Между отцом и сыном.
Всё в памяти моей осталось навсегда,
Я сам тебя сужу
Возле твоей могилы.

Я буду строго к тебе — ты так меня учил,
Хоть, может показаться, не учил ты вовсе.
Ты слишком занят был, но повод не давал
Перемывать кому-то твои кости…
 
Ты хамства не терпел, и свинства не прощал,
Хотя к себе, на чей-то хитрый взгляд, бывал не слишком строг,
Для нас ты — настоящий офицер,
Хоть и не бабник, знавший в бабах толк.

Ах, водка, водка! В меру — хорошо,
Когда не в меру — однозначно плохо…
Как жаль, что ты себя в нас не нашёл,
В нас, сыновьях своих. И водка вышла боком...

Прости, прости, не буду слишком строг,
Порой не меньше пропиваю,
Но, папа, почему же ты не смог
Подумать, что я что-то понимаю?

А, может, в том и смысл-то весь
Того водораздела: там - отцы, там — дети?
Его ты угадал, возможно, и был прав:
Все дети – мальчики не ценят тех отцов,
Что позволяют вить из себя сети…

Ты не был «супермен», ты штанг не поднимал,
Но ты и к слабым никогда не относился,
Легко ты наши руки разжимал,
А силой духа с кем угодно бы сравнился…

Года ушли, ушли и силы,
Весенний ветер уж не бьёт тебе в обличье,
Лишь в голове твоей могилы
Качает скорбную табличку…

Прости, прощай, отец родной,
Вспять жизнь не повернуть,
я это понимаю.
Каков ни был, отец ты мой.
Тебя дороже я не знаю…          1980, апрель



         1981—1985


                23
ВЫКСУНСКИЙ ШТУРМ

Вновь на Выксу нас зовут
Брежнев и «панфары»!
Вновь поедут голодать
От ИЭС гусары!

Поистёрся галифе цвет,
Хакийно-красный,
Но мы едем голодать
В Выксу
Не напрасно!

Канцлер Шмидт и иже с ним —
А кроме них — не купишь,
Вместо труб хотят казать
Всем нам крупный кукиш.

Ну, а мы обманем их,
Да и плюнем сверху,
Многослойную свернём,
Скрутим,
Сварим,
Обернём
Швом, что шалью девку.

И, чтоб кукиш нам казать
Охоту всем отбили
-- Едем в Выксу!
Поднимать
 Тє Эс Цэ - четыре!         1981, ноябрь

ТСЦ-4—трубоэлектросварочный цех №4 на Выксунском металлургическом заводе, где в 1981-1984 годах Институт электросварки им. Е.О.Патона устанавливал изготовленное им сварочное оборудование для производства многослойных труб диаметром 1420 мм. В составе бригады был и я, старший инженер, наладчик телевизионных систем слежения за движением сварочных головок   
               

                24
              КИЕВУ

Люблю тебя, родной мой город,
Люблю до слёз, до синяков
Твой вид с Днепра в холмах зелёных
Под Лавры звон колоколов!
Люблю твоих пейзажей сини,
И чистый плеск Днепра воды…
Я горд, что городов России
Зовёшься материю ты!

Сто раз тебя изжить хотели,
Рубили, били, рвали, жгли…
Но из углей своих священных
Как Феникс возрождался ты!

Живи вовек, мой славный Киев,
Во всей Вселенной ты — один!
Здесь зарождалась Русь, Россия,
Ты — мой отец, и я — ваш сын...    1981, 31 января

                25
          РЕВЕ І СТОГНЕ ДНІПР ШИРОКИЙ

Мой перевод Т.Г.Шевченко с украинского на русский.

Несмотря на то, что эти два языка схожи, прямой перевод, слово в слово, возможен редко. Особенно, чтобы сохранить “цвет, запах и вкус” описываемых событий и явлений. Над переводом знаменитых первых куплетов “Причинной” я бился, правда, от случая к случаю, лет десять. И вот что у меня получилось в результате.

  Реве і стогне Дніпр широкий,             Ревёт и стонет Днепр широкий
  Сердитий вітер завива,                Сердитый ветер вербы гнёт,
  Додолу верби гне високі,                Горами волн швыряясь в берег,      
  Горами хвилі підійма.                н в дебрях стонет и ревёт.

  Ще треті півні не співали,               Ещё и третьи не пропели,
  Ніхто ніде не гомонів,                Нигде не слышен шум людской,
  Сичі в гаю перекликались,                Лишь ясеня в лесу скрипели,
  Та ясен раз у раз скрипів...             Да филин всё кричал с тоской...
   
Раз в жизни мне довелось испытать «на своей шкуре» всю гениальность шевченковых строчек. Дело было так…
Как-то в конце июня, кажется, 1981 года, собрались на рыбалку я и Владлен Владимирович Зорин, д.т.н. Я - на «Херсонке», В.В. — на «Прогрессе-2». С собой взяли Виктора Сокирко, моего соседа, работника Совмина.  Набрали червей, пива, вина, водки, и - вперёд, на Вишенки! По дороге раза два сходились бортами, поднимали по рюмке «за успех предприятия». А над нами собиралась гроза. Она разразилась как-то неожиданно, и сразу с огромной силой. Начался страшный ливень, видимость упала метров до 15. Я предложил пристать к левому берегу, где  знал отличную бухту на выходе стоков с Бортнической аэрационной системы, но Зорин рванул к правому, до которого было ближе. Мы разошлись, и в условиях ливня потерялись. Я поднял тент, вошёл в бухту где, попивая «Изабеллу», дождался конца ливня. Дело шло к 22 часам. Я вышел из бухты, рванул к правому берегу, но «Прогресс» там не нашёл. «Наверное, джентльмены ушли в Вишенки». Минут через 20 я уже был там, причалил к левому берегу. Но там — только незнакомый большой деревянный «дуб», и больше никого. А туча, поливавшая меня на траверзе Бортнической «говнянки» развернулась, и, ставшая чёрной, как смола, попёрла прямо на меня. Ветер, перешедший чуть не в ураган, поднял у левого берега большую волну, стал прибивать «Херсонку» к берегу. Я что есть сил налегал на вёсла, чтобы отойти на глубину, достаточную для запуска двигателя, но, пока я, бросая вёсла, дёргал за верёвку стартера, волна и ветер вновь и вновь прибивали меня к берегу. Ударил ливень. Я поднял тент. Увеличившаяся  парусность сделала мои усилия отойти от берега абсолютно тщетными. Положение стало ужасным, ибо ни отойти от берега, ни повернуть лодку к волне носом было невозможно, а ветер дул даже не наискось, а прямо в берег. Передо мной встала очень неприятная перспектива ночевать в затопленной лодке…

Я поднял голову к небу и крикнул: «Господи! Да что же ты делаешь? Ты же мне лодку утопишь! Выручай, сам не справлюсь!» Ветер немного изменился, стало возможно вести лодку вдоль берега вверх против течения, что я и делал, надеясь неизвестно на что, ибо в трёх метрах ничего не было видно. Только вспышки огромных молний помогали мне. И вдруг — вход в заливчик, метров 10 в размерах. Бог с ним, что мал, главное — что он шёл параллельно берегу, и вода в нём была спокойна. Я завёл туда лодку, бросил якоря. Глубина — по колено. Плевать, главное — волны нет! Разделся догола, бросил одежду на откинутый «Вихрь», залез под тент, включил аккумулятор. У-у, полный кайф! Тепло, светло и сухо! Вот только «Изабелла» кончилась…

Буря стихла минут через 20, через полчаса наступила полная тишина. Небо…очистилось, словно и не терзало меня так жестоко! Показались Луна и звёзды, а лодка перестала покачиваться. Воздух, как  после всякой  жестокой июньской грозы, был кристально чист и густо наполнен озоном и влагой. Я достал спальник, оказавшийся сухим, и «заснул сном праведника». Утром проснулся от хохота и чьего-то стука по носу лодки. «Эй, капитан! Ты как сюда попал?». Возле лодки стояли мои приятели, сама же «Херсонка» полностью лежала на песке. Понятно: во время грозы ветер загнал в заливчик воду, а после она ушла…

В ту ночь  я навсегда запомнил, как ревёт и стонет широкий Днепр!
                1981--2005