Великому Бунину. Cказочно-давняя ночь!

  В ноябре я уехал домой. Первого, в морозную лунную ночь, поскакал в Писарево в полночь, точь-в-точь.
Как вижу, как чувствую эту сказочно-давнюю ночь!
   Вижу себя на полпути между Батуриным и Васильевским,  в ровном снежном поле.
Пара летит, коренник точно на одном месте трясет дугой, дробит крупной рысью по снежной воле, 
пристяжная ровно взвивает и взвивает зад,
мечет и мечет вверх из-под задних бело-сверкающих подков снежными комьями – просто снежный парад,
порой вдруг сорвётся с  дороги, ухнет в глубокий снег,
заспешит, зачастит, путаясь в нём вместе с опавшими постромками, нагоняя бег,
потом опять цепко  выскочит  и опять несёт,
крепко валёк рвёт... *
    Всё летит, спешит –
и вместе с  тем точно ждёт – стоит: 
неподвижно серебрится вдали, под Луной, чешуйчатый наст снегов, как застывшая волна,
неподвижно  белеет  низкая  и мутная с  морозу Луна,
широко и  мистически-печально охваченная  радужно-туманным кольцом, как и в юности, 
и всего неподвижней я, застывший в этой скачке и неподвижности,
покорившийся ей до поры до времени,  оцепеневший в ожидании,
а  наряду с  этим тихо летящий в каком-то воспоминании:
чувствую в себе кого-то лихого, старинного, куда-то скачущего навстречу судьбе –
в кивере и медвежьей шубе!
––––   
*Валёк – валик (деревянный или железный), палка для прикрепления постромок к экипажу.
–––––––––

Иван Бунин. Жизнь Арсеньева.
КНИГА ПЯТАЯ. (Отрывок.)
VI
   В ноябре я уехал домой. Первого, в морозную лунную  ночь, поскакал  в Писарево.
Как вижу, как чувствую эту  сказочно-давнюю ночь! Вижу себя на полпути между Батуриным и Васильевским,  в ровном снежном поле. Пара летит,  коренник точно на одном месте  трясет  дугой,  дробит крупной рысью,  пристяжная  ровно  взвивает  и взвивает  зад,  мечет и  мечет  вверх из-под задних  бело-сверкающих  подков снежными комьями  ... порой вдруг сорвется с  дороги, ухнет в глубокий снег, заспешит, зачастит, путаясь в нем вместе с опавшими постромками, потом опять цепко  выскочит  и опять несет, крепко рвет  валек... Все летит, спешит -- и вместе с  тем точно стоит и ждет:  неподвижно серебрится  вдали,  под луной, чешуйчатый наст снегов, неподвижно  белеет  низкая  и мутная с  морозу луна, широко и  мистически-печально охваченная  радужно-туманным кольцом,  и всего неподвижней я, застывший в  этой скачке и неподвижности,  покорившийся ей до поры до времени,  оцепеневший в ожидании, а  наряду с  этим тихо  глядящий в какое-то воспоминание...
чувствую  в себе  кого-то  лихого, старинного, куда-то скачущего в кивере и медвежьей шубе.