Крылатость

Крылатость

Крылатость – редкое явленье, роскошь…
Она была крылата.
Еще умна, красива, безрассудна,
Смеялась голосом разбитого стекла. И в казематах,
Где жила, ночами, разметавшись по подушке,
Смотрела сны, как будто из окна.
Мы встретились в каком-то неопрятном дне…
Презрев незыблемый закон уединенья,
Я сделал шаг куда-то далеко во вне,
И, кажется, сказал: «Вы обронили перья».
«Ах, перья? Да… благодарю,
Ну что ж, оставьте их себе на память»,
«Позвольте? Как? Я не могу,
Я не умею для себя такое брать».
Тогда она смеялась. Долго. И обидно.
Смеялось все в чертах ее умильных,
И зазвенела фраза: «Вы забавный!
Какая жалость, что у вас нет крыльев».
Нет крыльев… нет… Но разве это повод?
Ведь я и так… ведь я такой…
Вдруг дернулся, как будто оголенный провод
Внезапно для себя задел рукой,
И просипел: « Эй ты! Но! Хватит смеха!
Я не люблю, чтоб кто-то оскорблял…
Не крылья, как известно, красят человека».
Вот только что? Я этого не знал.
Заплакал поздний вечер нервным ветром,
Вздохнул уставший город во грязи…
Она задумчиво ударила ответом:
«Ты странный… что ж… тогда иди…».
Ночь. Не спится. Сигареты одна за другой,
Пепел размазан по простыне и одеялу,
Одной руке помогаю другой трясущейся рукой
Дотянуться до краев наполненного стакана…
Сон не придет. Куда ему, в такой-то шабаш!
Мысли вот-вот продавят преграду лба,
Хватит! Довольно! Она смеялась…
Крылья! Она ведь совсем одна…
Звякнули стекла, тоскливо заныла рама,
Кто-то шагнул с подоконника мне навстречу.
Вот и все. Закончилась мелодрама.
Стоит, откинув крылья за плечи.
«Я не поздно? Прости. Пролетала мимо,
И так уж вышло… а ты не спишь…»
«Ничего - ,отвечаю, собравшись с силами,
- почему-то я знал, что прилетишь».
Вот вам история, протертая до изнанки.
Душа в душу, и умрем в один день…
Две шашки разом прыгают в дамки,
Два тела делят одну тень.
Эйфория! Вино! Забавы ради
В небе крыльями расписаться!
Кружится голова… Вы знаете?
Вам приходилось с таким встречаться?
Каждое утро смотреть, как она одевается,
Прячет крылья под тонким парусом платья…
Выпивает свой кофе, на прощание улыбается,
И пропадает, чтобы ночью вернуться опять!
Так продолжалось долго. Даже очень.
Недели, годы, дни сменялись вперебой,
Пока очень длинной, холодной ночью,
Я не нашел ее рядом с собой.
Только записка с парой строчек,
Сырыми, будто из октября.
Прирученных пальцев знакомый почерк:
«Теперь я с другим. Он крылат, как и я»

***
Выхожу в вязко-туманную рань,
Накинув на плечи нечто греющее…
Сутулюсь. Неужто опять январь,
Отвратительной белизной веющий?
Ноги едва шевелят снегом.
Горло душит надрывный кашель,
Что со мной? Почему, где бы я не был,
Всюду свои… и везде не наши?..
Вот сигареты. Но невиданной мною марки.
Вот люди. Но понять не могу, о чем говорят.
Почему все любимые привокзальные парки
Сложились в какой-то унылый ряд?
Раскачиваюсь на ветру. Вот-вот, не поверите, рухну!
Где ж ты сила?! Безумная, дикая!
Глядишь, так возьму и умру,
Бессмысленно… даже без крика…
Да что ж это я? Наверное, болен.
Как еще объяснить, что руки безвольно висят?
Догадка сворачивается хриплым воем
Сколько мне? Сорок? Пятьдесят???!!!
Нет.
Нет.
Не ври мне, зеркало.
Не шути так, паспорт. Иди ты к черту!
Что превратило в такого мелкого,
Крупнокалиберного, полнокровного?
Время. У него всегда особенный повод,
Сделать не так… не то… не это…
Где-то, возможно, найдется город,
Там любят бездарных и старых поэтов.
Но здесь им навряд ли найдется место
На бледное солнце слепо жмурится…
Вижу, фигура, как от ареста
Прыгает, пляшет от улицы к улице.
Преодолеть, пересилить себя. За ней!
Продавить ледяной кислород пространства
Грудью, чтобы изо всех щелей
Горланило, вопило естество.
Силуэт размазывается, прячется… Ату его!
Настигнуть, рвануть за лицо. Кричать,
Сплевывая по частям наболевшее…
Куда ты? Догнать! Догнать!!!
Прячется, боится… Не уйдешь!
Я тебя по ветру вычислю!
Стой, говорят тебе! Врешь,
Что быстрая.
Я уже очень близко. Руку вытяни,
Да и схватишь, как вора средь бела дня,
Ныряешь в двери? Куда?! Замри!
В те же двери бросаю тело себя.
Голос, до самой рвоты знакомый:
« Уходи! Не надо!». Надо, любезная!
Жестокие пальцы срывают покровы,
Ай-да! Экая ты облезлая!
Перья слиплись, крылья в костях поломаны.
Что ж тебя так, ангел ты мой блаженный?
Стоишь. Мерзнешь. Холодно? Холодно.
Тело отказывается возвращаться к движениям.
Помнишь меня, брошенного тобой?
Помнишь, как тихо всхлипывал треснувший рай?
Теперь обвисший, морщинистый и седой,
А тогда? Ну? Вспоминай. Вспоминай!
Вижу – вспомнила. Бросилась в дрожь от глаз до пяток.
Руку костлявую, желтую, тянет к моей щеке.
Пахнет спиртом, нашатырем… Миг так краток.
Отдергивает. Взгляд застревает в дверном косяке,
Губы начинают ворочаться, ползать,
Во рту язык елозит по небу, как жало,
Слова… сухие, скрипучие, вынуждают узнать,
Как эту жизнь старуха бескрылая проживала.
Крылья, крылья... перья, порхания…
Любовь. Одна? Нет. Тьмы и тьмы.
Счастье легкости, обожание…
И все сначала, опять, до весны…
Я думал, что избранный? Нет, увы.
Примерно пятый в четвертом десятке,
Обычно, каждый второй выл,
Всегда каждый третий выглядел жалким…
И вдруг все умчалось прочь,
Черной бедой объятое,
У нее умерла дочь.
Такая же, безудержно крылатая.
***
Вот он, я. Из морщин, вперемешку с седыми прядями,
Привалился к стене, растираю ладонью лоб…
Вот она – руки исчерчены ссадинами,
На плечах повисает обглоданный молью салоп...
Нас так много, безнадежно живущих, живучих,
Одиноких в собственной схожести, в общей стае,
Обреченно заблудших, но, все же, куда-то идущих,
Невозможных, не тех, которых однажды не станет.
Без оглядки – туда! Там, кажется, что-то было,
Толи солнечный всполох, толи кто-то играет с огнем,
Непонятно одно – почему так надрывно болело
Только то, что болеть никогда не могло?
Я всю жизнь утопал в этой вязкой трясине прочего,
И руку всю жизнь пожимали другие руки,
Отчего же тогда в наконечнике многоточия
Никого, кроме этой уставшей, бескрылой старухи?
Ничего за душой, кроме метки об имени-отчестве,
Мир калек, убежденный в своем величии,
Где любая тропа совершенна в своем одиночестве,
Где любое лицо абсолютно в своем безразличии.
Вот опять, в полутьме, в полусне начинает казаться,
Что сидишь на задворках, скрючившись, просишь милостыню.
Если не было встреч, значит просто не нужно прощаться,
А крылья, ну что ж… дай Бог, когда-нибудь вырастут.