II. Волхвы

Вжимаясь в верблюжьи горбы,
сквозь холод, песчаную вьюгу
идут за звездою волхвы,
во тьме окликая друг друга.

Два года дорог и костров,
колодцев, беспамятства сна,
пропитанных пылью шатров
и долгих бесед допоздна:

о яркой звезде на востоке,
зажжённой в ночи января,
о предсказанном месте и сроке
рожденья Младенца-Царя,

о том, что родная земля
всё дальше, но ближе дыхание чуда,
что сменили пустыню сады и поля,
озёра, речные запруды,

что пасмурно небо и белая наледь
на чёрных воздетых ветвях,
а зима продолжает крахмалить
свое полотно на промёрзших камнях.

Вот и город. Дороге конец.
Волхвов  измождённые лики.
Царский полночный гонец
зовёт в полутьму базилики.

Где Царь Иудеи? К Его колыбели
колени хотим преклонить.
Город есть малый в земле Галилеи -
в Вифлееме пути обрывается нить.

И снова ведёт их дорога
в поля, мимо тёмных дворов.
Все чаще сжимает тревога
руки на свёртках даров.

Безлюдье зимы. Только псов
потревоженных лай вдалеке.
Сторож рассветных часов,
мзду зажимая в замёрзшей руке,

в город впускает нежданных гостей,
запах халвы и индийского перца,
ткани, хурджуны, обрывки вестей -
что ещё надо, чтоб сердцу согреться?

Скрипнула дверь. Заплясал огонек
от порыва  холодного ветра.
Замолк за жаровней бессонный сверчок.
Склонились волхвы над ларцами из кедра.

Молчали мудрецы. Лишь где-то звонко
ломался лёд. Над спящим миром
звезда сияла и дыхание ребёнка
отогревало ладан, золото и смирну.

Застыла вечность, словно часовой,
безмолвной  тенью у порога
и ангел в дом с поникшей головой
вошёл и предсказал всем дальнюю дорогу.

Звезда свечой мигнула раз,
всех провожая до дверей,
потом другой, и яркою слезой из глаз
ночных небес за пустоту полей

упала, как будто бы и не было её.
Рвал ветер снеговые облака,
поникшее и жалкое жнивьё,
и мокрый парус в лодке рыбака.