Директор цирка

Светит фонарь иссохшей лимонной долькой,
Над ним луна развивает лазурный локон,
И локон мой – в зеркальном аду белеет,
В чаду трюмо, в трёхгранной ночной аллее.

И я прохожу аллей – бравада трости –
И ночь камзолом ласкает точёный остов,
И звёзды мне зажгут сигаретный росчерк
В зеркальной дымке сиреневой летней ночи.

И я прохожу – на пальцах патина тени,
Перчатки лунного света мне ночь наденет,
Сплетут шаги мои – чёрный тростник и ветер,
И свет звездой играет на сигарете.

Моих сапог эбеновый лак – певучий,
Хрустят чечёткой опавшие листья-сучья,
И трость в ночи сыграет роль дирижера,
Когда я пройду среди лунных теней-танцоров.

Аллея кружится в чёрной ночи – спиралью,
Мои шаги шелестят в бесконечном зале,
В саду зеркал, где в каждом – луна безумна –
И я, мой взгляд, в котором – лазурь и луны.

В котором струны ночи дрожат от ветра,
И ноты гаснут – искрами сигареты,
И звёзды холод свой затаят в бездонном
Старинном куполе, в адской ночной короне.

Под этот купол – над чёрным цирком инферно –
Взойду – ресницы лестниц от пыли серы.
И пыль, и прах, окрасят перчаток жемчуг,
И пыль, и прах, плащом упадут на плечи.

И мой носок исчертит искусно – плиты,
И я рассыплю чётки своей молитвы –
Молитвы чёрной, молитвы запретным силам,
Молитвы тем, что во мраке меня крестили.

И вспыхнет пламя под куполом – алый вестник,
И цирк – очнётся, из пыльного сна – воскреснет.
И рой зеркал раскроет свои объятья,
Чтоб в этом цирке снова мог выступать я.

Я был – паяцем, я был – цирковой директор,
Текли по венам – века – золотые реки,
И я менял трико на камзол – и снова –
На пыль песка выходил – для людского лова.

И сколько зрителей в ложах на нас смотрели –
На наши фортели, лица в мертвенном меле,
А мы летали под куполом, крылья спрятав –
Играли – в смертных, в клоунов и акробатов.

И чёрный клоун смеялся багрово, жадно,
По сцене вился дымок из камина – ада,
И пахло серой, когда танцовщицы в масках
Мели по сцене метелью кроваво-красной.

И мы ломали души – хрустальный морок,
И каждый раз – за нами дымился город,
Хрустальный мяч у жонглёра в ладони хрупкой,
Хрустальный взгляд у каждой ожившей куклы.

И куклы шли – ожившие страхи чьи-то,
Мы шли охотой на безупречно чистых,
И наши юркие пальцы впивались в горла –
Что могут чистые против бесовски гордых?

Гордыня наша горела в глазах и пальцах,
Хранили души в серой пыли паяцы,
И дальше шли, усмехаясь надменно-красно,
Рисуя тенью на белом лице гримасы.

И тени нас оплетали и шли за нами,
Мы их бросали – как ветви – в родное пламя,
Мы их сжигали на наших кострах безумных,
И угли долго белели в ночи, как луны.

Безбрежный мир расстилался узорным лесом,
Все были – принцы-демоны, все – принцессы,
Короной адской венчал нас горящий купол,
И шла в горящую вечность когорта кукол.

Прошли века – вуалью века скользнули –
И я открываю эру – уже иную.
И я зажигаю от сигареты – свечи,
Во имя цирка, который пребудет вечно.

И я зову выходить из зеркальных скважин
Всех нас – принцесс и принцев, гонимых жаждой.
И пламя глаз замечется в лабиринте,
Когда я выйду к кукольной чёрной свите.

И я скажу – пора – и открою окна,
Билеты будут готовы уже сегодня.
И вспыхнет адское пламя – бездонный купол,
И затрещат суставы оживших кукол.

Они воскреснут – я оживаю тоже,
Директор цирка сядет в парадной ложе,
И остов мой, в камзоле ночного цвета,
Очертит пламя от звезды-сигареты.