Василий Фёдоров. У поэзии пора раздумий...

У ПОЭЗИИ ПОРА РАЗДУМИЙ...

   — «Эстафета поколений»? Своевременно, пожалуй! Массовое, стихийное увлечение поэзией сейчас минуло. Общеизвестно, что уже не эстрада диктует успех поэзии, а её главные силы и молодой резерв отнюдь не исчерпываются пятью-шестью именами. У поэзии ответственная пора — пора раздумий.
 
   После, казалось бы, головокружительного успеха кое-кто из поэтов начал размышлять об истинном и случайном в творчестве, о глубинах русской поэзии. Быть может, именно поэтому на наших глазах рождается «Пушкиниана» — поэмы и стихи о Пушкине. О России Пушкина и Блока, Горького и Ленина.
 
   В такой творческой обстановке легче определить своё точное место в строю — иначе, говоря, кому передать «эстафету»...
 
— А созрело ли молодое поколение, чтобы принять из рук мастеров «эстафету»? Вы как-то писали или говорили, что у молодых вас тревожит крен в интимную лирику. Робость перед сложными социальными проблемами. Несовершенство формы.
 
— Хочется вспомнить слова Горького из письма Федину. Горький писал, что «одержимость, обречённость — неизбежна, необходима для человека, который всем своим существом любит дело и предан ему». Именно эта одержимость, по словам Горького, и создаёт таких монолитных людей, как Пушкин и Достоевский, Шелли и Лермонтов, Ленин и Гарибальди. «Нужно только различать два вида «одержимости»: внешнюю, от разума, которая обнаруживает полное равнодушие к ценнейшему, живому материалу искусства — к Человеку. И подлинную...»

   Как часто молодые равнодушны и этому «ценнейшему, живому материалу искусства»! Их талант и темперамент, их «одержимость» ограничиваются на самом деле узостью интимной лирики. Происходит «короткое замыкание» — для многих молодых социальная правда жизни ещё не стала плотью. А сегодняшний мир сложен. Осмыслить его нелегко. Не умея осмыслить, они «переключают» всю сложность жизни, всю эту серьёзную нагрузку на поэтическую форму, пытаются дать выход слову, не исполненному высокого гражданского содержания. Отсюда и пресловутая «теория подтекста», и полунамёки, и намёки на неправду жизни. Однако за этими смутными местами нет реальных ощущений. Нет Человека.

   Тут не грех обратиться к опыту классической поэзии, которая всегда была поэзией чёткой социальной окраски, отчеканенной мысли, точно выраженного чувства. Меня всегда поражает Лермонтов. Сколько же в нём непостигнутой сложности! Глубины! Какая философия, открывающая нам духовные терзания общества, современного поэту!
 
   У нас нередко подражают поэтам, пользующимся успехом. Те, кто так бездумно плывёт по воле волн, попробовали бы подражать Лермонтову. Думаю, что ничего не получилось бы. Ведь тут надо подражать уму и таланту... Подражание форме и есть та внешняя «одержимость», от которой пытался оградить молодых Горький.
 
   Опасность для поэзии молодых я вижу ещё и в том, что поэзия развивается не вглубь, а вширь. Мы выпускаем много первых книжек, ещё не ставших судьбой поэта, искусством. Вспомним хотя бы первую книгу Тихонова «Брага», которой так восхищался Горький, и сравним с некоторыми нынешними изданиями. А ведь авторитет печатного слова велик. Так нередко узакониваются ученические ошибки...
 
   Своё имя поэта, обретённое благодаря книге, — это рывок над средним уровнем. «Разлив» поэтического слова. Сверши такой рывок — и тебя сразу заметят, будут читать.
 
   Кому передать «эстафету»? Конечно, вопрос не праздный, но несколько лобовой. Впрочем, я назову имена поэтов, работающих зрело, талантливо, — назову тех, кто близок моему мироощущению. Владимир Соколов. Как он вырос! Те, кто вчера ещё пытался снисходительно писать или говорить о нём, сегодня могли бы поучиться у поэта гражданскому мужеству, совершенству. Николай Рубцов, для которого как раз первая книга — и судьба, и имя, и залог будущего. Феликс Чуев... Правда, он прямолинеен по-солдатски, туго затянут, так сказать. Но такая строгость полезна в начале пути. Молодой поэт берёт с собой в дорогу только то, что нужно ему, необходимо, — и ничего лишнего.

— А как складывалась ваша творческая биография, Василий Дмитриевич? Уж коли мы взялись за родословную советской поэзии, то, естественно, этот вопрос обойти нельзя!
 
— Первая книжка издана в сорок седьмом. К тому времени у меня, разумеется, было стихов не на одну книжку! Кстати, я считаю, что поэт имеет моральное право издать свой труд, лишь располагая немалым запасом стихов.
 
   Время было сложное. Время назидательной, несколько прямолинейной поэзии. Может, потому-то лучшие мои стихи в книжку не вошли, а были изданы спустя несколько лет, после XX съезда. Социальные сдвиги, как известно, питают поэзию.
Многие из нас, в частности и я, в начале пути испытали на себе влияние Маяковского и Есенина. Да, представьте, для нас это было совместимо — то, что разделяло этих больших поэтов эстетически, для меня не имело никакого значения. В Маяковском покоряла общегосударственная мысль, широта интересов. В Есенине — стихия чувств, философия души, её раскрытость.
 
   Крайне близки мне Исаковский и Твардовский. Мне кажется, что такие стихи Твардовского, как «Я убит подо Ржевом», поэмы «Василий Тёркин» и «Дом у дороги», должны стать для поэтической молодежи художественными образцами. Так же, как и прекрасное творение Исаковского «Я шёл к тебе четыре года. Я три державы покорил...», например. По крайней мере для себя я иных образцов не знал.
   Да, мы шли к поэзии через годы и державы, через испытания войны, потому-то обидно за многих молодых, не покидающих годами литературного клуба и не желающих ничего знать, кроме собственной персоны. Одному из них я не раз говорил: поезжай-ка на несколько лет на мою родину, в Сибирь. Поработай. Погляди, как земля живет. Чем люди дышат... Ведь стихам способного поэта явно не хватает соков жизни, дыхания времени... языка. Но, увы...
 
   А сам я езжу неутомимо. Даже не за сюжетами, а за языком... И иначе своей жизни не представляю. Собираюсь весной в Сибирь, в родную деревню. Как это Горький говорил? «В люди, мол, иди. В жизнь». Напрасно принято полагать, что подобный совет ныне старомоден, почти неприличен. Как хотите, а я считаю: это никогда не рано — и никогда не поздно. Но мало ходить «в люди». Надо ещё осмысливать то, что видишь, один из малого сделает нечто великое, другой из великого сделает пустяки. Кювье по косточке восстанавливал мамонта, мы же порой из мамонта создаём только мамонтову косточку...


ВАСИЛИЙ ФЁДОРОВ

Журнал «Смена». - 1968. - №6. - с.10.
Статья в разделе: «По-Горьковски»