Прошу послушать. Часть вторая

ПРОШУ ПОСЛУШАТЬ
 Часть вторая


       I. ВСТУПЛЕНИЕ

Летопись свою продолжить
Время, видно, подошло,
О годах суровых вспомнить,
Хоть и много лет прошло.

Не свидетель – современник,
Так как был в войну я мал,
Но, людских рассказов пленник,
Их в себе хранить устал.

Ненавязчиво послушать
Приглашая всех, прошу:
Если не к душе – не слушать,
Может, что не так скажу.

Но надеюсь тайно – сердцем
Земляки поймут меня,
И, пока не хлопнет дверца,
С ними буду счастлив я.

Вновь по выцветшим страницам
Своей памяти брожу
И по маленьким крупицам
Смысл для жизни нахожу.

Смысл такой: пока есть силы,
Память не ушла, как сны,
Рассказать успеть, как было
В дни жестокой той войны,

Как страдали люди после,
Заживляя пепел ран,
Как считался уже взрослым
Восьмилетний мальчуган,

О защитниках, что страшно
Много гибло в ту войну…
Думаю, что не напрасно
Память сверстникам верну.

Всё – из правды, всё – по чести,
Я придумкам не мастак,
На одном замешан тесте
С теми, кто прошёл тот мрак.

Оккупации откушал
В материнском подоле,
А взрослел – смотрел и слушал,
Роясь в пепле и золе.

Только с этим смыслом рвутся
Строчки-слёзы в мой блокнот.
А события несутся!
Что ни день, то поворот.

Я все чаще замечаю,
Что мы, двигаясь вперёд,
Ту эпоху понимаем
С точностью «наоборот»:

То, что было плохо – славно,
То, что радовало – дрянь.
Русь черствеет капитально,
Созерцая секс да пьянь.

И мои заметки эти
Крутизной не восхитят,
Только правду скажут детям,
Коль те правды захотят.

       II. ГОРОД НАД ВОПЬЮ

На холмистом Приднепровье,
В живописнейшем краю,
Сын Земли, я в изголовье
Своей Родины стою.

Вопь внизу, река родная,
На обоих берегах
Город, в липах утопая,
Весь в заботах и трудах.

Город мой родной, откуда
На смоленской стороне
Ты для нас возник, как чудо?
Важно знать не только мне.

Ярцевчане раскопали,
Разглядели твой архив,
Пятна белые пропали,
Есть музей, мой город жив!

В нем прошёл я  к тем истокам,
Где начало город взял.
Тогда Хлудов по протокам
К перевозу путь держал,

Может из Дорогобужа
Ехал торным большаком,
Только вряд ли сего мужа
Мысль гнала за пустяком.

Лет сто тридцать тому было,
На Вопи был перевоз,
К нему Хлудова с охотой
Бог по случаю занёс.

Говорят, что будто Ярцев
Жил на перевозе том,
И ещё, как будто зайцы
«Пристань там мели хвостом».

Стало быть, и на охоте
Мог он душу разгулять
И от хлопотной работы
Малость дать поотдыхать.

Хлудов – человек богатый,
Он во всём искал резон,
И для фабрики хлопчатой
Подбирал местечко он.

С Ярцевым разговорился,
Тот возьми да предложи:
– Я в местах этих родился,
Стройся, место – для души.

– Да, мест лучше не бывает,
Красота: леса, холмы,
Днепр поблизости петляет,
А какие тут дубы!

Этот край хочу прославить:
Деревень кругом полно,
Фабрику мне тут поставить,
Видно, Богом суждено.

И поставил. За три года
Поднялись здесь корпуса,
И три улицы – народу
Для жилья  нашёл места.

И рассказывали деды:
– Хлопок прясть и ситцы ткать
И стекались бабьи беды
Сюда – долюшку искать.

Хлудов Алексей, хозяин,
Дело дал и мужикам:
Мастера со всех окраин
Льют чугун к его станкам,

Для людей казармы строят.
Нам немыслимо понять:
Как пятьсот семей, не ссорясь,
Могли вместе проживать?

Коридоры – метров триста,
И каморки – два на шесть,
Кухня, у печи лучистой
Баб, детей – не перечесть.

Сутки круглые топили
Трехэтажную ту печь,
Тут же и детей кормили,
Чтоб с ночной скорей прилечь.

Городскую жизнь отсюда
Начинал рабочий люд
И считал: пусть тут и худо –
В деревнях так не живут.

Постепенно разрастался
Тот фабричный городок,
Ярцевом так и назвался
С ритмом жизни под гудок.

А с двадцать шестого года
Городом его зовут,
Знал он горе и невзгоды,
Счастье знал, знал мирный труд.

Город – ключ к вратам столицы,
Рядом трасса Минск–Москва.
У любой его криницы
Пахнет Родиной трава.

Рядом с городом, у речки
Дед Пахом поставил дом,
В замечательном местечке:
Хвойный бор шумел кругом,

Берег левый  крут, как с печки,
Даль заречная, луга…
Ну, не мог Пахом без речки,
Ему надо берега,

Чтобы лодка и рыбалка,
Чтобы по лесу с ружьём,
Чтоб зимой и летом жарким
Был любимый пёс при нём.

III. ВОТ ОНА – БЕДА

Вот она, беда, не ждали,
Думали: «Не может быть,
Чтоб на нас враги напали».
Оказалось – может быть!

Сразу всё остановилось,
Все разрушены мечты,
Общим горем всё затмилось,
К счастью  взорваны мосты.

Много сказано про горе,
Про людских страданий шок,
Тех, в которых злая воля
Негодяев видит прок:

Растоптать, унизить рабством,
Для себя заставить жить,
У других отнять богатства,
Всех евреев истребить,

Затопив геенны печи,
Жечь в них  русские сердца,
Непокорные их плечи
Уничтожить до конца!

И попёр фашист, он прямо
Целит в сердце – на Москву,
Но стоит Смоленск наш с нами,
Делит с Ярцевом беду.

Ополчилась вся Россия,
С первых дней и мой отец
Влился в праведные силы
Русских пламенных сердец.

На прощанье обнял деда,
Долго маму целовал,
И, конечно, до Победы
Как дойти – не представлял.


Деда попросил серьезно:
– Сбереги семью, отец,
Страшной бойне невозможно
Предсказать – когда конец,

Ты для Ули – уши, батя,
А она – глаза твои,
До Победы без утраты
С Божьей помощью храни…

Вот и всё, прервалась радость,
Счастье светлое любви…
Всё прервалось. Только тяжесть
На плечах родной земли.

Ежедневные  бомбёжки
Вдоль всей трассы Минск–Москва
Всё изранили: все стёжки,
Город весь, людей сердца.

Не беда уже, а горе
Рушит жизнь, вся власть – войне,
Вырвался фашист на волю
Делать «орднунг» на земле.

Дудки! Маршем не сумели
Город наш пройти враги,
Восемьдесят дней кипели
Здесь, под Ярцевом, бои.

Рокоссовский, сын России,
Величайшим сгустком сил,
Чтоб Москва собралась с силой,
Путь фашистам преградил.

Но, под натиском нахальным
Негодяев и убийц
Наши, как то ни печально,
Отступали от границ.

Отступали, скрепя сердце,
С командирами и врозь,
Слезы женщин горьким перцем
Души жгли бойцам насквозь.

И однажды в вечер лютый
На порог ступил солдат,
Исхудавший и небритый.
– Вася!!!
– Уля, как я рад!

Дорогие мои, как вы?
Думал, не увижу вас.
Наша часть отходит к Вязьме,
У меня всего лишь час…

– Ты как, сын?  Ты там, где лихо.
– Батя, очень тяжело,
Часу не бывает тихо,
Много наших полегло.

Прёт и прёт фашист проклятый,
Давит больше всё огнем,
Каждый немец с автоматом,
Мы ж с винтовками орём.

Да и то их не хватает,
Как вот с ней врага сдержать?
Силы наши быстро тают,
А как трудно отступать!

– Может лучше в партизаны?
– Что ты, батя! Я – как все,
Буду в лоб стрелять поганым,
А подполье – не по мне.

Я на связи, с телефоном,
Телефон мой там, где бой.
Ну, – сказал почти со стоном, –
Что ж, прощайте, я «домой».

– Бог с тобою, Вася милый,
Жизнь для деток береги!
– Уленька, я до могилы
Буду  раб твоей любви,

Только надо от дороги
Вам на время хоть уйти,
У войны законы строги,
Мерзки, Господи, прости!

Снова в ночь шагнул Василий
Жизнь и смерть делить с врагом,
Чтоб под Вязьмой с новой силой
Гадов бить святым огнём.

Семьсот десять дней продлилась
Ночь над городом родным,
И во сне бы не приснилось,
Горек как военный дым.


IV. СПАСИТЕ!

В оккупации разлука
Горше прочей во сто крат:
Ни словца в письме, лишь муки:
«Жив ли наш теперь солдат?»

Дед Пахом к войне не годен -
Плоскостоп, глазами слаб,
Да и шестьдесят два года –
Ну, какой с него солдат?

«Выжить!» – так семью настроил
В первые же дни войны,
Во дворе блиндаж построил
Укрываться от беды.

Старший внук возле окопа,
Чуть заслышав дальний гул,
Тут же к деду: «Деда, копа!..»
И  в блиндаж скорей тянул.

А над минской магистралью
В небе каждый день бои,
Немцы –злобой, наши – сталью
Полнили сердца свои.

От бомбежек  окаянных
Внучек старший стал сдавать,
От испугов постоянных
Перестал ходить и спать.

Постоянные тревоги
Тех жестоких, страшных дней
Всех погнали от дороги,
Чтоб спасти себя, детей.

После краткой встречи с сыном
Дед решился тоже в путь,
Скарб – что бросил, половину
Прикопал в саду чуть-чуть.

Путь держать решил в деревню,
Ближе к вотчине былой,
Много лет в мозгах нетленно
Жил он с тягостной тоской.

Война мешкать не позволит –
Всё в движении: войска,
Танки, раненые стонут,
На восток – стада скота,

Беженцы пешком, на тачках
Немудрящий скарб везут,
И детей, давно не спящих,
Дальше от войны несут.

Километров двадцать вольно
Смог пройти людской поток, –
Злая весть кольнула больно:
– Впереди десант, дедок!

Поворачивайте срочно,
Здесь сейчас начнется бой!
– Мать честная, круг порочный…
– Дуйте в лес, старик, не стой!

Кто куда – поток распался,
Крики, слезы, кавардак.
Позади уж содрогался
От разрывов весь сосняк.


Через пару километров -
Через речку – мелкий брод.
Вдруг – разрыв, и будто ветром
Разом вздуло бродик тот.

– Немцы мельницу взорвали! –
Доски, бревна по реке,
Лошадь – вплавь, но удержали
Деток, вещи на полке.

– Господи! Ты наш Спаситель,
Мать–Мария, сохрани,
Сделай так, чтоб наш мучитель
Утонул в своей крови!

Миновали это лихо,
Дальше едут, кабы знать,
Где в войну бывает тихо?
Только б близких не терять.

Но до родины добраться
Дед с семьей так и не смог, -
Конь убит, пришлось остаться
В деревушке без дорог.

Чей-то ветхий дом  нашёлся,
Три картофельных гряды,
Да облезлый кот приплёлся,
Исхудавший от войны.

Каждый день, тревоги полный,
Здесь врагу принадлежал,
Иногда лишь ночью темной
Партизан народ искал.

Слух прошел – бои под Вязьмой,
Вон куда враги дошли…
Вскоре из бегов напрасных
В дом хозяева пришли.

– Что же, Васса, Уля, дети,
Видно нам домой пора,
Чему быть на этом свете –
У родного пусть двора.

Путь обратный разве легче?
Немцы ржут: «Вас, рус, капут?»
И под лай немецкой речи
На восток лавиной прут.

Дом родной стоял на месте,
Только  немцы шнапс в нём пьют
Да девчат лишают чести,
Песни пошлые орут.

Блиндаж дедов пригодился –
Крыша хоть над головой.
Дед, входя, перекрестился:
– Вот мы и пришли домой…

Гоуш, комендант немецкий,
Ярый, форменный нацист,
Признавал лишь бессловесных,
Хотя сам, ох, был речист!

Поголовно всех в работу –
Вот его, фашиста, месть,
Чтобы лишь одну заботу
Знали русские: что есть?

Никаких поблажек детям,
Женщинам и старикам:
«Все дольжни арбайтен летом,
Осенью и по зимам!»

Мыть, стирать, работать в поле –
Урожай для них собрать,
Спать с погаными в неволе:
«Или будешь умирать!»

Ждали всяких издевательств
Все, кто к немцам «в рай» попал,
Но таких вот надругательств
Всё ж никто не ожидал.

За несчастных три картошки
Люди целый день в поту.
С лебедой пекли лепешки,
Жмых варили и ботву.

Так пришёл порядок новый
В край родной любимый мой,
Ненавистные  основы
Он принёс для всех с собой.


V.РАССКАЗ МАТЕРИ

Да, сынок мой, лихо было,
Так уж лихо, мой родной.
Жать заставят - нету силы,
Немец с палкой за спиной.


Все голодные, ни крошки
До обеда каждый день,
А в обед – по поварешке
С тухлой рыбой дребедень.

Раз погнали нас на поле
Наши ж огурцы собрать.
Мы наелись ими вволю,
Дома дети, что им дать?

Ну, припрятали под кофты
Штук по десять огурцов,
Еле тащимся с работы,
Немцы смотрят хуже псов.

– Стой! – командует охранник.
– Руки вверх! – кричит другой, –
И под кофты к нам, охальник,
Лезет, лапает, хмельной.

Огурцы на землю ссыпал
И дубинкой по спине,
Что он нам, вражина, мекал,
Я не слышу, больно мне:

На полях на наших родных
Мы горбатились за так,
И детям нашим голодным
Жалко им такой пустяк!

Кто их звал сюда, паскудных,
Волю дал чинить разбой?
А на вас смотреть голодных –
Нету сил, сынок родной.

Плюнула я от досады
И шагнула прочь, домой:
«Чтоб вы подавились, гады!»
За руку схватил хмельной,

Четверым нам у дороги:
«Сесть на корточки! – приказ, –
Руки вытянуть! – и строго, –
Так сидите ровно час!»

Разве выдержишь такое
Издевательство весь час?
Спина, ноги – всё больное,
Сбоку смотрит вражий глаз.

Руки станут, будто гирьки,
Как опустишь – по спине
Две резиновых дубинки,
Аж звенит все в голове.

Лишь когда ты без сознанья
На дорогу упадешь –
Из порток польёт вниманьем…
Вот при немцах как жилось.

А другой раз брат твой, Лешка,
Пашин сын, в двенадцать лет
Влез в машину под окошком,
Пока немцев близко нет.

Взял и начисто всю срезал
Кожу в ней, в машине той,
Он по дурости не ведал,
Что всем нам грозит бедой.

Что тут было! Мы забились
В свой окоп, сидим, дрожим,
А каратели сбесились:
– Все на площадь, как один!

Автоматы в нас смотрели
Смертным холодом своим.
– Кто отдаст без канители
Нам преступника – простим.

Всех спасла золовка Маша.
Ох, бедовая была!
Кончилась бы жизнь там наша,
Если б не её слова,

По-немецки им сказала –
Что – не знаю до сих пор,
Только немцы нас погнали,
Посадили под запор.

Почти сутки там сидели,
Вдруг приходят пять солдат,
Выпустили, загалдели,
Потом выстроили в ряд,

И давай из автоматов
Поливать поверх голов,
Мы попадали со страху,
Думали – конец готов.

А они нас попугали
И ушли, а нам не встать…
Вот, сынок, как мы страдали,
Всех могли нас пострелять.

Ох, и отодрал дед Лешку,
Тот неделю сесть не мог.
Отчитал дочь: «Дашь поблажку –
Не пущу и на порог!

Неужели непонятно –
Жизнь что – стоит чепухи?
За Россию безвозвратно
Сыны – грудью на штыки!

Ты же, внук, ни за полушку
Жизнь свою отдать готов.
Пустяковую игрушку
Взять за гибель у врагов!»

Мать умолкла, слезы – градом
От воспоминаний тех…
Утро за отцовским садом
Красило уж соснам верх.


VI. В ОККУПАЦИИ

Дуб стоял возле дороги,
Богатырь, обхватов пять,
Рядом три сестренки строгих –
Три сосны ему под стать.

И под тем соседством дивным
До войны был пятачок,
Для гармошки был любимым
Тот заветный уголок.

Где гармошка – там и пляска,
Там и песня допоздна,
Молодым нельзя без сказки,
Что любовью рождена.

Много в том бору сосновом
Таких сказок родилось…
Только ярцевчанам новым
Здесь гулять уж не пришлось.

Полосою в триста метров
От шоссе: туда – сюда,
Всё спилили, будто с ветром
Буря вдоль шоссе прошла.

Сосны, ели и березы,
Дуб–красавец – все долой,
Только пни роняли слезы,
Претерпев такой разбой.

Появились партизаны, –
Вот причина  в чем была,
То ж для немцев – басурманы,
Не по правилам война.

И на каждом километре
Оборудован был пост,
Полосы те в триста метров –
Чтоб сберечь свой волчий хвост.

Помнил дед мой день тревожный,
Когда группу партизан
Немцы под конвоем грозным
Повели на котлован.

Котлован – карьер песчаный
В сотне метров от шоссе,
Окружили весь охраной,
Гнали жителей взашей.

Пулеметы сверху злобно
Заурчали с трех сторон,
Женский плач пронзил тревожно
Сердца тех, кто обречен.

Лишь один, как в рупор: «Люди!
Отводить не надо глаз!
Отомстите за нас, люди,
Расскажите всем о нас!»


       VII. СНАЙПЕР
      (Рассказ отца)

Покатился враг на запад,
Но, упорствовал, подлец,
Хоть и прищемили лапы,
Отдалял все ж свой конец.

Всю войну я с телефоном
Так и ползал с первых дней,
И за каждым переходом
Ладил связь, всегда: «Быстрей!»

Как без связи командиру?
Как бойцам подмогу дать,
Если новую квартиру
Есть приказ: «С рассветом взять!»

Вот и в тот раз вызывает
Командир, дает приказ:
– Связь, пока не рассветает,
К штабу  протянуть зараз!

– Есть, протянем куда надо,
Только б не назад, вперед!
Сделали, да вот досада -
Связь противник рвет и рвет.

Командир в землянке ходит,
Шлет проклятия врагу,
Не приказывает, просит:
– Я без связи не могу,

Наступление под утро,
Там десант, без связи – смерть…
– Понял, – говорю, – и круто
Развернулся – и за дверь.

Подчиненному солдату
Сам приказ даю: «Найди,
Где обрыв». А сам к ребятам:
Если что – чтоб подмогли.

Пять минут прошло, и десять –
Рядовой Петров молчит,
Телефон пуды стал весить,
Хоть убей, ну, не звенит!

Чувствую, не то тут что-то:
– Епифанов, вслед ползи,
Там какая-то стервота
Рвет нам провода, найди!

И другой пополз солдатик,
Молодой был паренек.
Выполнил приказ, касатик,
Только, видно, там и лег.

Через пять минут обратно –
Связи нет, опять ползи,
Без приказа тут понятно;
И ребята ж там в грязи.

– Стой, ефрейтор, очень важно, –
Командир притормозил, –
Знаю, ты боец отважный,
Но, вернись, прошу, чтоб жил.

– Есть вернуться, постараюсь,
Двое там моих ребят,
Видно немец их… Ручаюсь,
Он за них ответит, гад.

По полёвке телефонной
Сам в распутицу пополз.
Ночь – как будто уголь черный
К куполу небес примёрз.

Только частые пунктиры
Трасс свинцовых светят мне,
И любую дырку шире
Могут сделать в голове.

Сто шагов ползу, и  двести –
Вот и рядовой Петров,
Отдал жизнь свою на месте
Между рваных проводов.

– Прощай, братец, отползаю,
На свидание спешу,
Палачу и негодяю
Смерть твою  я не прощу.

Дальше носом землю рою,
Головы нельзя поднять,
Пот прошиб меня, не скрою,
Сердце тоже – не унять.

Ткнулся в тело – Епифанов,
Сжал в руке своей концы…
Эх, мальчишка, как ты рано!
Гибнут наши молодцы…

Притаился, жду минуту,
Вдруг, все стихло, впереди
Метрах в ста, в кустах как-будто
Огонька блеск среди тьмы.

Точно, курит  вражья сволочь!
Сколько их – один, иль пять?
Все в мозгах затмила горечь -
Пора  фрицу отвечать!

Только сделал он затяжку,
Нагло рожу подсветив, –
Тут уж я себе промашку
Никогда бы не простил, –

Приложился – бац! И точно
Пулю в лоб ему всадил.
Нахожу обрыв и прочно
Быстро связь восстановил.

Сам лежу, но, подмывает
Глянуть – кто ребят сгубил,
Потому как злость не тает,
Гада б я сто раз убил.

До кустов дополз втихую
И включил фонарик свой.
Ситуацию такую
Вижу: снайпер неживой,

Инвентарь злодейский рядом
С мощной оптикой лежит,
Тускло на груди награда –
Гитлеровский крест блестит,

И кинжал фашист не прятал,
Им он портил провода,
А из снайперской ребятам
Укорачивал года.

Крест с груди сорвал я «с мясом»,
И скорей в обратный путь.
Удалось мне этим часом
Смерть-подлюку обмануть.

Командир меня сграбастал,
Будто сына обнимал,
Сам седой весь и лобастый,
Он солдата понимал.

–Через час, сынок, атака,
Где бойцы? – Их больше нет,
Снайпер их сразил, собака,
Вот – с него добыл я крест.

Протянул в ладони потной
Крест железный я ему.
–Знаешь что, – сказал мне ротный,-
Отдашь сыну своему,

Знает пусть – за наше горе
Враг награды получал,
Матерей слезами море
Гитлер перенаполнял.

Вот, держи, сынок, хранил я
Этот памятный трофей…
Перед подлостью насилья
Никогда, сын, не робей.

На войне, сын, все другие –
И понятия, и долг,
Там в минуты роковые
Жизнь отдать – тьфу! Был бы толк.

Только  лирику особо
Не старайся в душу лить,
Размечтаешься – и сходу
Её можешь погубить.

На чеку там постоянно
Нервы, сердце, руки, глаз,
Правит ими неустанно
Их величество приказ.

За вояж ночной тот мрачный
Получил медаль и я.
Помню, будто день вчерашний,
Гибли как мои друзья.


      VIII. ДЕТСТВО ПОСЛЕВОЕННОЕ

Вечер. Я на печке с дедом,
Рядом с мудростью лежу,
Мне тепло и для беседы
Свой момент я сторожу.

За стеной метель лютует,
Вой в трубе над головой,
Будто кто в бутылку дует,
Чудится мне – домовой.

Жмусь к наставнику невольно,
Жутковато. Зато с ним
Интересно и спокойно –
Мы всегда с ним говорим.

И на все вопросы дед мой
Рад ответить мне всегда
С чувством, с толком, с расстановкой,
Только вот – клопы, беда!

Дед ворчит на них, негодных,
Правда, толку мало в том,
Этих тварей беспородных
Все терпели, каждый дом.

С чудо–сказкой забывал я
Домового и клопов,
Мне дарил мой дед познанья
С мудростью своих годов.

А теперь, когда и сам я
Принял трижды статус «дед»,
Мой черёд воспоминанья
Дарить внукам с малых лет.

Кто такой был Пётр Великий,
Как в садок ловить волков,
Как на солнце видеть блики –
Знал я с дедушкиных слов.

Но всегда с большой тревогой
Говорил дед о войне,
Наставлял, какой дорогой
Надо в жизнь шагать и мне.

Из сборника "Диалоги"
(на фото 1937года - отец и мать)
2001