Великому Бунину. Почти шестнадцать!
Мне ещё зимой казалось, будто я уже знаю многое, необходимое всякому взрослому человеку:
и устройство Вселенной, и какой-то ледниковый период со множеством льдов,
и дикарей каменного века, и жизнь древних народов,
и нашествие на Рим варваров, и киевскую Русь,
и открытие Америки, и французскую революцию с кличем: «За свободу дерусь!»,
и байронизм, и романтизм, где и Адам, и Ева, и король, и королева,
и людей сороковых годов, и Желябова, и Победоносцева,
не говоря уже о множестве навеки вошедших в меня лиц и жизней вымышленных,
со всеми их чувствами и судьбами – счастливых и искаленных,
то есть всех этих тоже будто бы всякому необходимых
Гамлетов, Дон-Карлосов, Чайльд-Гарольдов, Онегиных,
Печориных, Рудиных, Базаровых и иных...
Теперь жизненный опыт мой казался мне огромным, как у старцев седых.
Я воротился смертельно усталый, но с крепкой готовностью
начать жить отныне какой-то уже совсем "полной" жизнью.
В чём должна была состоять эта жизнь и где там мой удел?
Я полагал, что в том, чтобы испытывать среди всех её впечатлений и своих любимых дел
как можно больше каких-то высоких поэтических радостей,
на которые я считал себя имеющим даже какое-то особенное право – жить в мире всевозможных страстей.
–––––––––
Иван Бунин. Жизнь Арсеньева.
КНИГА ТРЕТЬЯ. (Отрывок.)
IV
В ту весну мне шел всего шестнадцатый год.
Мне еще зимой казалось, будто я уже знаю многое, необходимое всякому взрослому человеку: и устройство вселенной, и какой-то ледниковый период, и дикарей каменного века, и жизнь древних народов, и нашествие на Рим варваров, и киевскую Русь, и открытие Америки, и французскую революцию, и байронизм, и романтизм, и людей сороковых годов, и Желябова, и Победоносцева, не говоря уже о множестве навеки вошедших в меня лиц и жизней вымышленных, со всеми их чувствами и судьбами, то есть всех этих тоже будто бы всякому необходимых Гамлетов, Дон-Карлосов, Чайльд-Гарольдов, Онегиных, Печориных, Рудиных, Базаровых... Теперь жизненный опыт мой казался мне огромным. Я воротился смертельно усталый, но с крепкой готовностью начать жить отныне какой-то уже совсем "полной" жизнью. В чем должна была состоять эта жизнь? Я полагал, что в том, что бы испытывать среди всех ее впечатлений и своих любимых дел как можно больше каких-то высоких поэтических радостей, на которые я считал себя имеющим даже какое-то особенное право.
Свидетельство о публикации №115081703311