40 два

Я всё помню, забыть не могу, увы, наше лето, пахнущее дождём. Как когда-то давно распрощались мы, каждый врал старательно о своём. Ты сказала: «Напомни мне этот день, когда нам исполнится сорок два, когда сладко-пахнущая сирень нам подарит память, слога, слова».

Наши годы — старенький паровоз, убегают в дали, туман, под пласт. Там, где каждый из нас порознь вспоминает молодость в перифраз.

Мы врубали в землю свои кайло, в яму кинув медные пятаки, поклялись, что это наш общий взнос. Говорили с гордостью дурачки: инвестиции на семью, любовь.

Я теперь сижу у окна. Устал. Беловласый мальчик совсем без слов. Уже вырос. Но почему так жаль, что тогда не переступил порог? В даль уехал жёлтый автомобиль, все исчезли стрелки, исчез зарок. Нас сломала сотня безликих миль,

ну и что теперь?

Вместо лета — снег, вместо света солнца — внезапный дождь. И покуда жизнь продолжает бег
      вместо счастья — острая боль. И ложь.

Я хотел поднять вверх твою вуаль, прикоснуться к коже, сказать: «Привет».
На, банкноты! Яхты возьми, февраль! А меня туда, где услышал: «Нет», ты отправь. В избыток придёт любовь, топинамбур будет опять цвести… Там, где снова встречу тебя я вновь, будет солнце, лето и будем мы.

Беспорядочный и внушавший страх — я таким ли ждал наступивший год? Когда каждый день ищешь сложный знак, не заметив рядом с собой простой. От воспоминаний и от тебя мне епископ даже не смог помочь. Это будто качественный изъян, ни в какую не уходящий прочь. Каждый месяц выжатый как лимон, я лимонно-жёлтым ложусь в постель. Демагогия, схожесть чужих имён, словно фалда выдержанных недель. Гарнитура скучных моих годов без тебя окрасилась в серый цвет. Я с чревоугодием уж готов погашать в вине отзвук прошлых лет. И коллегий грустных с самим собой я конца не жду, я уже устал просыпаться челядью не с тобой, кулаки, надежды крошить о сталь.

Я гигроскопический, слёзы — внутрь, а глаза сухи, как пустынный луг. Что мне яркий зал, что мне перламутр, этикет, навязанных мне подруг? Со стены сорвал древний гобелен, авангард картин сжёг в большой печи, потому что счастье — с любимым день, а не в красно-глиняном кирпиче.

Я в надежде на что-то ищу тебя, пусть ещё не лето, не сорок два. Но мой список бед завершать пора. Точкой. Так что, прошу тебя, закодируй мысли, тревоги, боль, визуально видеть заставь цветы. Или все мечты мои к чёрту смой, опровергни веру и запрети. Вот, дойдя до точки, длиною в жизнь, обойдя все тайны, пропив дары, чрез поребрик, склон, по горе и вниз
я шагаю. Где-то здесь, близко — ты.

Караван мой пал, караванщик — мёртв. Где росли кувшинки теперь снега. С зебры белый цвет цветом чёрным стёрт — веско, некорректно и навсегда.

Я на кладбище. Снег, могила, крест. Прикоснулся к фото, сказал: «Привет, я пришёл сквозь время, теперь я здесь».

Да, мне сорок два. Но тебе же нет.