Семь Церквей Апокалипсиса 2

Глава вторая. Арест (девять месяцев назад) 94 год н.э.

Все произошло очень стремительно, и никто не смог понять, почему. Среди ночи в маленький домик на окраине Эфеса вломились три легионера, вытащили из постелей всех его обитателей, забрали с собой самого старшего, небрежно уточнив его личность, и были таковы. За ними тотчас же отправился жилистый худой мужчина лет пятидесяти в помятой старой тунике – похоже, спал в ней. Чуть позже из дома выскочила рыжеволосая старуха - тоже, видимо, в том, в чем застали ее незваные гости. У нее в руках был небольшой мешочек, старые полотняные пояса и два плаща. Догнав жилистого мужчину, она  сунула все это ему.
- Здесь финики, деньги и одежда. Позавтракает. Узнаешь, что и как, а утром я поднесу, чего будет не хватать.
- Спасибо, Квинта! Думаю, до утра его оставят в эргастирии (тюрьма – примеч.). Предупреди Домна и архонта, чтобы пришли выручать.
- Храни тебя Господь, Прохор! Ой, люди добрые, люди добрые!.. ой что ж это такое!? Врываются среди ночи…
Последних реплик, а точнее, причитаний Квинты Прохор уже не услышал, так как припустил за легионерами со всех ног, ориентируясь на свет факела, который держал один из солдат.
Но легионеры со своим пленником отправились не в городскую тюрьму, как предположил Прохор, а за город, вышли на римскую дорогу и несколько замедлили свое движение, видимо, давая арестованному отдышаться. Сами солдаты ехали на лошадях, а старик трусил за ними, со связанными спереди руками, от которых тянулась веревка к одному из легионеров. Она провисла, видно было, что солдатики расслабились. Заключающий отвязал от седла бурдюк явно не с водой, и они совсем остановились, чтобы приложиться к нему как следует. На Прохора, кравшегося в отдалении, и теперь перешедшего на спокойный шаг, никто не обращал внимания. Пользуясь этим, он приблизился к старику и быстро перепоясал его, подвесил на пояс мешочек и набросил на плечи плащ.
- Вот Квинта что-то собрала, - прошептал он.
- Храни тебя Господь, Прохор. И ее тоже.
- Так, я не понял, - легионер, державший веревку, обернулся на Прохора. – Это что такое?
- Оставь его, Вулпес. Пусть идет с нами, а то вернется в Эфес и поднимет переполох. Да и старика все-таки желательно довезти в Город живым. Этот о нем позаботится. Нам хлопот меньше.
- И кое-что сэкономим, - подмигнул другой легионер, передавая бурдюк товарищу. Потом ленивым взглядом оценил Прохора:
- Только если еще появится кто-то, кроме тебя, то копье  у меня меткое.
- Приму к сведению, господин, - поклонился Прохор.
- Очень хорошо. Договорились. Ты его кормишь-поишь, оплачиваешь ночлег и держишься от нас на расстоянии десяти шагов.
Прохор еще раз поклонился легионеру, приложив руку к груди, и попятился, отсчитывая десять шагов. Он понял, что дорога будет неблизкой. Просто Городом в империи называли Рим.
Легионеры пропустили два постоялых двора и остановились только в третьем. На вывеске заведения были нарисованы овощи и кусок мяса, из чего Прохор сделал вывод, что здесь должны неплохо кормить. Но когда он проинспектировал свои финансы, стало ясно, что ему не хватит ни на питание, ни на ночлег.
Впрочем, на улице набирало силушку летнее солнце, и насчет ночлега он не переживал – перебьется возле постоялого двора. Какая разница – спать за забором или под забором! Конечно, за оградой безопаснее, но бандитов и хулиганов Прохор не боялся. В юности он занимался борьбой, и, хотя уже давно не заглядывал в палестру, был уверен, что Господь его в обиду не даст. А место Старцу он оплатит.
 Легионеры были веселенькие ребята. На каждом постоялом дворе они прилично принимали на грудь, да еще запасались вином в дорогу, и поэтому оказались не столь опасны, как поначалу решил Прохор. А, может быть, он к ним привык. И они к нему. Заходя перекусить, веревку Старца они привязывали к скамье, на которой сидели, или к столу – как было удобнее - и забывали об арестанте до выхода из таверны. Прохор даже подумывал устроить Старцу побег на каком-нибудь постоялом дворе, однако Старец, заметив, что Прохор крадется к нему с кинжалом, позаимствованным у хозяина заведения, – ясное дело – перерезать веревку – запрещающе махнул головой и очень выразительно посмотрел на Прохора. Кинжала Старец не видел, но в душе ученика он ориентировался, как в своей собственной. А ученик знал учителя не хуже, и понял, что в свое время ему-таки здорово влетит.
 Прохор вздохнул опечаленно – Старец жаждал  пострадать за Христа и, видимо, скоро покинет этот  мир мучеником. Он повернул к Прохору седую голову, и ученик увидел, что на высоком лбу с большими  узкими залысинами и даже на кончике крючковатого  носа выступил пот – Старец очень напряженно  молился, ему было не до такой ерунды, как побег. Он сосредоточенно  разговаривал с Господом. В подобные моменты Прохор  всегда чувствовал себя мелким, суетливым мальчишкой, озабоченным какими-то земными глупостями, не имеющими ни малейшего отношения к великому делу спасения души и грандиозной миссии спасения мира – так он воспринимал молитву и всякое действие Старца. Впрочем, он почуял, что не останется на обочине вечности – Старец обязательно заключит его в свою молитву. Действительно, стоило ему только взглянуть на апостола, и душа Прохора легко вошла в радостный спокойный и свободный мир, где не существовало таких понятий как «ночлег», «арест», «усталость», где не хотелось ни есть, ни пить, где все были прекрасны и чисты, как ангелы.
И поэтому, ни Старец, ни Прохор не слышали, о чем в это время шушукались солдаты.
- Братцы, - почему-то понизив голос проговорил один из легионеров, - а вы заметили, что наш арестант съедает в день один финик и почти ничего не пьет?
- А нам какое дело, Вулпес?
Этот разговор произошел где-то на десятый день пути в районе Далмации. Вулпес ответил вопросом:
- А если он загнется, Апер?
- Да нет, шагает-то бодренько.
- А ест точно мало. Я за ним наблюдаю уже несколько дней. Еды он себе не покупал и не расплачивался ни разу. Этот – кивок в сторону Прохора, - что-то ему предлагал, но старик отказался. Вечером он вынимает из своего мешочка финик, долго держит его в кулаке и о чем-то думает. Так крепко размышляет, что аж пот выступает на лбу, а через часок финик ест. И все. Потом опять начинается мыслительный процесс.
- И воды не пьет?
- Пару раз пил, с утра.
- Интересно.
- Еще как, Веспертионис!
- А за что мы его арестовали?
- Я так же знаю, как и ты. Раз арестовали, значит, есть за что. Наверное, безбожник. В Городе разберутся.
Вулпес (лис –лат.) и Апер (вепрь –лат.) вполне соответствовали своим прозвищам – в манерах одного угадывались осторожные и хитрые повадки лисы, а второй в какие-то мгновения действительно напоминал могучего вепря, которому рассвирепеть – раз чихнуть. А вот почему Веспертиониса (летучая мышь –лат.) друзья прозвали летучей мышью, было непонятно. Он производил впечатление симпатичного уравновешенного человека. Впрочем, солдатская логика – еще та загадка. Именно он вдруг предположил:
- А может у него проблемы с иудейским фиском?
Тут все три солдата расхохотались.
Иудейский фиск был очень специфическим мероприятием, затеянным императором Домицианом для пополнения опустевшей казны. Кто-то подсказал ему, что иудеи некогда платили налог за своих первенцев на Иерусалимский храм. При разрушении Иерусалима его сравняли с землей, и императору показалось оригинальным заставить иудеев раскошелится на языческое капище, то бишь на святилище Юпитера Капитолийского. Естественно, иудеи увидели в этом новое издевательство захватчиков, а евреи-христиане и заподозренные язычники, принуждаемые к оплате нового налога, категорически отрицали принадлежность к иудаизму. В итоге император распорядился создать медицинскую комиссию для освидетельствования всех предполагаемых сынов Авраама на предмет обрезания. Многие соглашались платить налог, лишь бы не связываться с унизительной процедурой.
 
Вулпес и Веспертионис надрывали животики, и один показывал пальцем, а второй кивал на Аспера; а тот подбоченился, выпятил грудь колесом, задрал подбородок и под конец сделал уж совсем неприличный жест, после чего последовал новый взрыв хохота.

Старец и Прохор совершенно не обратили внимания на эту странную пантомиму.