Автопортрет, 1990
Иногда «молодой человек», но всё чаще «мужчина»,
А однажды пьянчужка сказал невозможное «дед».
На устах прибаутки, стихи да порой матерщина
И внезапное, Бог весть на что обращённое «нет!»
Обобщённое «нет», а потом раздражённое «хватит!» –
Мол, не нравится здесь, мол, быть может, уже не жилец…
Разведи же руками: природа последнее тратит
На последнее «я», но ещё далеко не конец.
Душный пух по ноздрям, голос мух по-над окнами – вот чем
По старинке богат городской надоеда-июнь.
Пыль, извёстка, песок – то-то счёты с наследием отчим!
Это жутко, и всё же не столь, как привычное «плюнь».
Я хотел бы тебе написать, рассказать про другое
И другим языком – языком, если хочешь, богов,
Только нынче не я – все живущие нынче изгои
Оскорблённой земли: пусть откликнется, кто не таков!
Кроме этого – руку на грудь – мне не нравятся толпы,
На полотнищах возгласы и громовое «позор!» –
Это ложкою полной того же Балды той же полбы
Снова каждому по лбу – и мы с тобой снова в затвор.
Мне не нравится здесь, но ещё не конец, и не сразу
Обретается вновь лучшей речи утраченный ключ.
Вот уже не одни междометия – целую фразу
Я шепчу: «Грудь пустует сухою слезой»… – Пух колюч,
Мел сыпуч, воздух жгуч – разгорается старая свара,
Ясно, с кем и за что, ясно, неблагодарный и злой:
Прах белёсый, горластая свора, струя перегара,
И медово одно: «Грудь пустует сухою слезой».
Свидетельство о публикации №115081301210