Алиска

  В детстве у многих была собачка. Такая, вот, маленькая собачка, откровенная паскудница, отравляющая безоблачное детство растущего человеческого существа. Пронзительно и громко тявкающая не по делу, грызущая и слюнявящая любимые игрушки, тяпающая неожиданно и больно невинное дитя, когда то решило проверить крепость и прыткость её хвоста. Такая собачка была у многих. В том числе и у меня.

  Звали этот бело-рыжий мохнатый клубок, имеющий в своей генной парадигме примеси болонки и ещё Бог знает кого, Алиской. Она сразу меня не взлюбила, стоило было только внести моей родне в, пахнущую новогодней сосной, запеченной курой и мандаринами, прихожую орущий свёрток, ещё вовсе не напоминающий пишущего эти строки. За окнами, на улице валом валил густой снег, а по чёрно-белому телевизору шла премьера, тогда ещё неизвестной никому киноленты «Ирония судьбы или с лёгким паром». Так вот, как только я, в форме квохчущего свёртка, был внедрён в метраж небольшой послевоенной квартиры, как эта собачка, своим хитроумием могущая поспорить со всем известным Одиссеем (который, правда, не смотря на свою соображалку, не мог целый десяток лет отыскать дорогу домой на, сравнительно невеликой, акватории), тут же, тявкнув для выражения своего неудовольствия, пулей полетела на кухню, где сфинксом уселась шерстяной задницей на свою миску с едой. Она потом ещё долго так делала, стоило только мне выползти утром из спальни и начать уверенные манёвры по-пластунски в направлении кухни, как она тут же оказывалась своим собачьим гузном на алюминиевой посудине с наваленным хавчиком, недружелюбно скаля свою клыкастую пасть. Хотя, какая у болонки-метиса может быть пасть? Так, пастёнка, не более, но мне было, наверное, страшно, потому что, по свидетельству старших поколений, я тут же менял свои планы по перемещению в коридорном пространстве, уползая в залу под дубовый раздвижной стол, откуда меня можно было вытащить, только залезши туда самому.

  Однако, когда я подрос, этот меркантильный клубок шерсти, в какой-то мере пересмотрел своё отношение ко мне. Всё дело в том, что меня часто кормили гречневой кашей с вкусно пахнущей печёнкой, которую Алиска весьма уважала. Когда меня сажали перед тарелкой со столь притягивающим её кушаньем за обеденный стол, это, невеликое размерами, но обладающее гигантским аппетитом, животное с потрясающе умильной мордой располагалось в поле моего зрения, дружелюбно виляя двухцветным хвостом и как будто даже подмигивала глазом, мол, мы же с тобой старые приятели, я тебя ещё вот таким помню, так, неужели не поделишься со мной небольшим кусочком? И я делился. И даже несколько раз за обед. И Алиска ловила на лету сочные куски печёнки, повизгивая от радости, и мы оба были счастливы. Но после обеда дружбе наступал конец. И, как только я шёл на кухню, она вновь мчалась к своей алюминиевой миске, чтобы, усевшись на неё, скалить на меня свою клыкастую пасть. Мне уже не было страшно, но почему-то было грустно, я уходил на двор играть с соседскими кошками.

  А потом, когда мне было уже лет десять, её усыпили. Она была уже совсем старая, лишившаяся всех зубов, поэтому не могла есть и сильно слабела. Усыпили её прямо накануне Нового года, день в день, когда впервые внесли в, пахнущую новогодней сосной, печёной курой и мандаринами, квартиру орущий свёрток, ещё вовсе не напоминающий меня. А я узнал об этом только через полгода, когда приехал к бабушке на школьные каникулы. Не уверен сейчас, плакал ли я, но точно помню, что всю ночь мне снилось, как я кормлю Алиску печёнкой, и она дружелюбно виляет двухцветным хвостом и как будто даже помигивает мне глазом, мол, мы же с тобой старые приятели, я тебя ещё вот таким помню, так, неужели не поделишься со мной небольшим кусочком?