Предчувствие как наваждение 1

     ПРЕДЧУВСТВИЕ  КАК  НАВАЖДЕНИЕ




    Это случилось внезапно. Лена наклонилась над швейной машинкой и её вдруг пронзила страшная боль, которая пронеслась молниеносно сквозь лоб и выскочила из затылка. В глазах потемнело, затошнило, и всё завертелось с бешеной скоростью вокруг неё. Она уже не понимала, где она и что с ней происходит, только голова сильно болела, стучало в висках и перед собой ничего не видела ясно. Всё было как в тумане. И была только одна настойчивая, навязчивая мысль: "Бежать, бежать, надо как можно скорее отсюда бежать". Словно какой-то второй голос говорил в ней. О работе не могло быть и речи. Лена хотела встать и куда-то уйти, но не было сил встать. Хотелось пить, от жажды пересохло в горле, но не могла сказать даже об этом, и попросить кого-нибудь принести ей воды. Да и просить никого не хотелось. Она чувствовала в себе только ненависть ко всему, что её окружало. Лена бессильно уронила голову на сложенные руки и сколько она пробыла в таком забытьи, не знает.
    Очнулась от того, что кто-то её тормошил за плечи. Спросили, что с ней, почему не работает.Как во сне ответила, что не может, голова кружится очень сильно и глаза ничего не видят. Её отпустили домой. Лена кое-как встала и держась за столы, стулья и стены, добралась до раздевалки, устало села на табуретку и заплакала. Она плакала уже второй раз за этот день. Черный день в её маленькой жизни. Первый раз плакала от обиды, от того, что её обвинили в краже платья, которое, как позже потом выяснилось, было затеряно, завалено другими платьями. Искать сразу не удосужились, а кинулись обвинять тех, кто не имеет длинного и острого язычка. Лена была так ошеломлена такой наглостью и злобой, так не ожидала такого поворота и такого хамства, исходившего от тех, кто её обвинял, что ей было невыносимо находиться рядом с ними. Её, которая никогда за свою жизнь ничего ни у  кого не воровала, и не имела к этому склонности, и не так была воспитана, чтобы воровать, её обвинили в воровстве первый раз в жизни. Она прямо остолбенела от этого и потеряла дар речи и не знала даже что сказать в своё оправдание. Только смотрела во все глаза и губы шептали: "Девочки, вы что, вы что говорите, почему вы так говорите, почему вы так думаете обо мне?" А девочки только смеялись и говорили что-то между собой на своём родном языке, которого Лена не понимала. Тут у неё к горлу подкатился какой-то комок и полились слёзы и она убежала в подсобку, чтобы не плакать при всех.
     Плакала она долго и решила, что уволится сейчас же, не будет она работать в таком коллективе. Потом её позвала мастер, чтобы продолжать работу. Лена еле добралась до своего рабочего места, и вот с ней случилось что-то такое страшное, что она больше уже не смогла работать после этого. Была пятница. Ладно, решила Лена, в понедельник напишу заявление, отработаю две недели как-нибудь, и всё, уйду, чтобы не видеть больше этих негодяек. Две недели была как в бреду, постоянное головокружение, тошнота, есть почти ничего не хотелось, не ходила, а как-будто плавала по волнам, было такое ощущение, что она как на пружинах вся, давление 80 на 60, в висках и в затылке какая-то непонятная тупая боль.
     И так продолжалось два года. Ходила к врачам, но всё без толку. Ни один врач не мог установить диагноз. Ни одно лекарство не помогало. Даже направление в больницу в неврологическое отделение и лечение там не дало пользы, а наоборот - только вред. От каких-то таблеток и уколов Лене хотелось лезть куда-то на стену. Ей было так плохо, что она не вытерпела там больше двух дней, на третий день сбежала из больницы с помощью мамы. И у неё в это время появились какие-то навязчивые мысли, что дальше будут в её жизни какие-то большие перемены, и не только у неё, а у большинства людей, и даже у всей страны. Всё время думала о том, что надо бежать, куда-то уезжать, что-то менять в жизни, и когда читала что-то и когда делала домашнюю работу. Была какая-то непонятная слабость во всём теле, усталость что ли, помимо постоянной головной боли и ещё сонливость, всё время хотелось спать.
      За полгода до окончания её странной болезни, в ней вдруг заговорил какой-то внутренний голос. Постоянно он говорил всегда одно и тоже: "Скоро всем придётся разбегаться. Все республики разбегутся. И всем надо будет разбегаться по своим республикам, по своим национальным квартирам". День и ночь этот голос не уставал повторять это изо дня в день. Лена уже устала от этого. Как-то поделилась этим наваждением со своей соседкой по этажу, но та, так же как и мама Лены, подняла её на смех: "Что ты Ленок, говоришь-то? Какие-то глупости ты думаешь. У тебя голова болит, вот и дурацкие мысли поэтому. Лучше голову полечи". Это было в 1982 году, летом, в Баку. А осенью умер Брежнев. А зимой в этом же году, в декабре, другая соседка принесла Лене маленький пузырёк с остатками какого-то лекарства, название которого нельзя было прочитать из-за того, что оно стёрлось, и соседка не помнила его название,но знала только, что помогает при головной боли. Сказала, чтобы накапала на пол-стакана воды всё, что есть в пузырьке и выпила после еды. Так Лена и сделала. Прилегла на диван потом и думала уснуть. Но не тут-то было. Ей  сделалось ужас как нехорошо, жарко, душно, вся вспотела, и она встала, чтобы выйти на балкон, но и двух шагов не смогла сделать, её затошнило, а потом вырвало, всё что было в ней, всё вышло, выворачивало все внутренности до потемнения в глазах. А потом, когда рвота закончилась, стало легче дышать, но в ногах появилась такая слабость, что Лена тут же упала на диван и уснула как убитая.
     Сколько она спала - не знает. А когда проснулась, было утро, она встала и пошла на кухню выпить воды. Присела на табурет и только тогда обнаружила, что голова у неё не болит и нет головокружения при поворотах головы, нет той противной тошноты и всё-всё вроде бы хорошо. Даже настроение какое-то веселое появилось. Лене хотелось петь и плясать. И всё бы было так хорошо и дальше, но с одним только но. Осталось где-то глубоко внутри какое-то предчувствие чего-то нехорошего, какой-то тревоги, какой-то беды, которая ещё будет, но о которой не хочется думать, не хочется говорить, но оно, это предчувствие как наваждение упорно в ней засело и этот внутренний голос никуда не ушёл.






  апрель 2000