Великому Бунину. Большой старый сад

  Так навсегда и осталась в моём воображении картина, представившаяся мне тогда: 
большой старый  сад,  весь  уже по  осеннему  проредевший, ждущий холода,
живописно обезображенный осенними дождями,
бурями и первыми заморозками с утра – зимы гостями,
свежее и яркое утро, ослепительный солнечный свет,
блещущий  на полянах с раннего утра – ясный рассвет,
тёплыми, золотистыми столпами падающий вдали среди стволов –
в сырой холодок и тень низов,
в тонкий, сияющий голубым эфиром дым ещё не совсем испарившегося утреннего тумана, в который ныряет он;
перекрёсток двух аллей и на нём – великолепный столетний клён,
который раскинулся и сквозит
на ярком и влажном утреннем небе, будто парит
своей огромной раскрытой вершиной, чёрным узором сучьев  меж ними
с кое-где повисшими на  них большими зубчатыми лимонными листьями...
     Сколько заброшенных  поместий, запущенных садов в русской  литературе
 и с какой любовью всегда описывать их каждый был рад!
В силу чего  русской душе так мило, так  отрадно  запустенье, глушь, распад?
     Сад за домом был, конечно, наполовину вырублен, хоть и рос там, посаженный в виде счастливых подков,
но всё  ещё  красовалось в нём много вековых  лип, клёнов,
серебристых итальянских тополей, берёз и дубов, 
одиноко и безмолвно доживавших в этом забытом саду свои долгие годы, видавший и засухи, и ливни, и молнии,
свою вечно-юную старость, красота которой казалась ещё более дивной в этом одиночестве и безмолвии, 
в своей благословенной, божественной бесцельности доживающий годы свои. 
Небо и старые деревья, у каждого из которых есть своё выражение всегда, особенно в потоке солнечного света –
свои очертания, своя душа, своя дума, живущая от рассвета до рассвета –
можно ли наглядеться на это?


–––––––––
Иван Бунин. Жизнь Арсеньева.
КНИГА ВТОРАЯ. (Отрывок.)
XIII
Так навсегда  и  осталась  в  моем  воображении картина, представившаяся мне тогда:  большой старый  сад,  весь  уже по  осеннему  проредевший, живописно обезображенный  осенними дождями,  бурями  и первыми заморозками, засыпанный гниющей листвой, чернеющий стволами и сучьями и пестреющий остатками желтого и  красного  убора,  свежее  и  яркое  утро,  ослепительный  солнечный свет, блещущий  на полянах и теплыми, золотистыми столпами падающий  среди стволов вдали в сырой холодок и тень низов, в тонкий, сияющий голубым эфиром дым еще не совсем испарившегося утреннего тумана, перекресток двух аллей и на нем -- великолепный столетний клен, который раскинулся и сквозит на ярком и влажном утреннем небе своей огромной  раскрытой  вершиной,  черным узором  сучьев  с кое-где повисшими на  них большими зубчатыми лимонными листьями...
Сколько заброшенных  поместий, запущенных садов в русской  литературе  и с какой любовью всегда описывались они! В  силу  чего  русской душе  так мило, так  отрадно  запустенье, глушь, распад?..
сад за домом был, конечно, наполовину вырублен, хотя все  еще  красовалось в нем много вековых  лип, кленов, серебристых итальянских тополей, берез и дубов,  одиноко и безмолвно  доживавших в  этом забытом саду  свои  долгие годы, свою вечно-юную старость, красота  которой казалась еще более дивной в этом   одиночестве  и   безмолвии,  в   своей  благословенной,  божественной бесцельности.  Небо и  старые деревья, у каждого из которых всегда есть свое выражение,  свои очертания, своя душа, своя дума, -- можно ли наглядеться на это?