Безымянной сестре

…Ты должна.
Хоть вернёшься едва ли,
Хоть "Не смей!"
Повторяет комбат.
Даже танки
(Они же из стали!)
В трёх шагах от окопа
Горят.
Ты должна.
Ведь нельзя притворяться
Пред собой,
Что не слышишь в ночи,
Как почти безнадёжно
"Сестрица!"
Кто-то там,
Под обстрелом, кричит...

Ю. Друнина, Ты должна


Этой ночью в окно ветер бился с упорством волчицы,
И метель разрывала на части тревожные сны.
В твоём сердце опять бушевали пожаром зарницы,
Орудийные залпы и будни минувшей войны.

А под утро приснился заснеженный луг у Херсона
И угрозой дышавшие чёрные хаты села.
И суровая ясность того, что судьба батальона
По пути на Берлин через эту станицу легла.

Полчаса до атаки, обед и дымок самокрутки,
Кто-то шумно смеётся, а кто-то притих над письмом.
Сколько раз перед боем ты видел такие минутки –
Может, именно здесь навсегда замолчит метроном?

Подошла артиллерия, значит, врагу будет жарко
И придётся немножечко легче «царице полей».
Кто-то рядом сказал: «Мужики, погляди, санитарка!» –
Молодая девчонка к вам шла по одной из колей.

Невысокая ростом, с рыжинкой в коротких косичках,
В полушубке солдатском, с румяным весёлым лицом.
Два ефрейторских знака, как угли, алели в петличках,
На боку – медицинская сумка с огромным крестом.

Подходя, одарила улыбкой: «Здорово, родные!»
И заботливо девичий взгляд заскользил по рядам.
И как птицы к теплу потянулись ответы живые:
«Будь здорова, сестрёнка! Ты в гости надолго ли к нам?»

И куда-то исчезло сковавшее всех напряженье,
Из всех мыслей возможных на свете оставив одну:
Каждый видел в пришедшей родное ему отраженье –
Кто подружку, кто взрослую дочь, кто сестру, кто жену.

Ты сидел в стороне и кислинку тянул самосада,
Фотокарточку милой за пазухой сжав в кулаке...
Но над степью притихшей грозой разнеслась канонада –
И заснеженный мир завертелся в последнем броске.

Батальонная цепь по команде пошла через поле,
Миномётным огнём огрызнулись околицы хат.
Стылый воздух прорезали первые выкрики боли,
Клич «За мной!» старшины и солдатский забористый мат.

Ты ступал, не сгибаясь, хоть страха кололи иголки,
И винтовочный штык, будто компас, указывал цель.
Сослуживцы вокруг принимали с разбега осколки,
Но тебя с гулким свистом пока миновала шрапнель.

А потом была вспышка – и сразу в глазах потемнело,
И земля из-под ног поднялась и ударила в грудь.
Ты ничком повалился на снег, лишь подумав: «Задело!»
В левый бок будто влили рекой раскалённую ртуть.

Промелькнул старшина, увлекая людей пистолетом,
И шум боя за ними поспешно сместился вперёд.
Ты остался один, лишь за ветром поблизости где-то
Было слышно, как раненый громко на помощь зовёт.

При попытках ползти боль в сознанье вонзилась, как спица,
И казалось, что этим мученьям не будет конца…
«Братик, милый, родной, потерпи, всё сейчас прекратится!» –
Санитарка с косичками мягко коснулась лица.

Прижимаясь к земле, под шинелью проверила рану,
Заглянула в глаза: «Будет больно чуть малость, родной».
Наложила повязку: «Осколок в санбате достанут.
У нас доктор хороший – плясать уже сможешь весной».

Она что-то твердила о марле, холодной и жёсткой,
А ты видел вблизи, как нелёгок спасительный крест:
На щеке у девчонки след пули запёкся полоской, 
А подклад полушубка навылет пробит в паре мест.

Она ростом тебе доставала едва до ключицы,
Ширина её плеч была вдвое скромнее твоих –
Только позже поймёшь, сколько силы в них может таиться,
Когда будет тебя километр волочить до своих.

И дотащит-таки, при рывках напрягаясь до стона,
Накрывая собой при обстрелах в открытой степи,
Сдаст на руки бойцам подошедшего вслед батальона
И пойдёт за другим, прошептав напоследок: «Терпи!»

…Этой ночью в трубе ветер выл, как лесная волчица,
И метелью дробились на части тревожные сны.
Очень хочется верить, что та молодая сестрица
Невредимой вернулась с полей отгремевшей войны.