Ольга

                У старины история – сказанья.
                Едва-едва переступив порог,
                Нам чудятся событий очертанья,
                Разглядывая призрачный чертог…
               
               
                I часть (1468 г.)


                1

Куда ни глянь, народа тьма  – торговый день в разгаре.
Качелей скрип, задорный смех  -  веселье на базаре.
Я в сарафане до земли, коса длиной до пяток.
Вокруг меня толпа бурлит – здесь свой царит порядок.
Смешит меня смех удалой, я весело шагаю.
Знакомый, незнакомый люд с улыбкою встречаю.
Я рада всем. Девице рад любой: и стар и малый.
Легка сама, душа легка, и всех я привечаю.

Вдруг, стало как – то тяжело и неуютно разом.
Я вижу - пришлый человек глядит, и косит глазом.
Под нос о чём то, бормоча, в меня он вперил очи.
Я шаг ускорила, бегу, боясь недоброй порчи.
Хоть и спешу, но за спиной, всё-то же бормотанье.
- Да стой, же стой! – раздался крик. - Ну что за наказание!
Все обернулись, и, смеясь, в тот час же отвернулись.
Я знала, «чёрт» меня зовет, и ноги подогнулись.

От страха глаз мне не поднять, и вот старик подходит.
Глазами сверлит, весь дрожит, но речь свою заводит:
- Я, как-то видел странный сон: людей и много крови.
Тебя в том сне, дым, гарь, огонь плясал в кругу огромном.
Не узнавал я город тот, так сильно изменился -
Он плакал огненным дождём, и в угли превратился.
Смогу я сгладить ту беду, но если  мне ответишь
В какой из русских городов ты в этот год уедешь?».
Я улыбнулась: "Сон твой плох. Скажи, куда мне ехать?
В селе росла, в селе живу, мне некуда уехать».
Вздохнул ведун и прочь пошёл, слезу рукой стирая,
А смотрела вслед ему, от страха чуть живая.

                2

Той же ночью меня посетила бессонница.
Спали все, но она, почему то меня, повела за околицу,
И на ухо шептала мне глупости разные.
Для чего повела? Разговоры то всё несуразные.
Вспоминала, зачем-то, дела мои прошлые,
И расспросы вела, что допросы дотошные.
Рука об руку шли с ней по утренним росам.
Как отвадить, и как проводить? – задавалась вопросом.

Тёмной ночью пытала расспросом бессонница.
Неприкаянна, и не нужна никому,
Не желает никто с ней знакомиться.
- Для чего ты пришла? – я спросила её. На минуту затихла вещунья.
- Я пытаюсь тебя оберечь, –  наконец, прошептала ночная колдунья,
 Днём ты всё занята, всё ты маешься. Ночью думай о жизни своей.
Чтоб смогла ты понять, как жить дальше,
И, может, тогда, не придётся тебе в жизни каяться.

Что за странность такая! Все лезут с расспросами.
Что? Откуда? Куда? Страшный сон!
Может быть, от, когда то исполнится?
Но откуда бы взяться у нас во дворах
Горю-Горькому, городу страшному,
Если едут у нас в города, да и то на базары лишь?
Так всю ночь до утра я ходила вкруг дома в раздумье,
Но ответ не нашла. А причина всему, посему – полнолуние!

Но прошло время летнее. Настю, красавицу местную
Замуж в город берут. Девку первую – подругу любезную.
Ей жених, не какой-то мужик без порток, а с деньгами достался.
Он увидел её на пиру, был в гостях и на чары девичьи попался.
Отказалась подруга моя в одиночку сбираться в дорогу.
Упросила она жениха в дом меня городской взять к себе на подмогу.
И Василий её, право, добрый жених, согласился, не смог отказаться.
Всё устроилось славно,
Пустили родные меня, и смогла я в дорогу сбираться.
Право, радость! Уедем с подругой мы в Новгород славный,
Город древний, торговый. Редкий город другой на Руси
По богатству найдётся ему, да и в знаниях  равный.
Позабыла на радостях всё: и зловещее вещее слово, и страхи.
Собирала в дому у себя скарб девичий: всё  платья, рубахи,
Сарафаны и ленты, добра нажила я немного.
Время даром не шло, торопилась, сбираясь в дорогу.
Не замедлило время, и в утро венчальное
На подругу было надето кольцо обручальное.
Отслужили в Софийском соборе обряд по порядку.
Замуж вышла девица-краса за купца, да за знатного.
Я стояла поодаль, сияла от счастья «почище» невесты.
Видно мне по всему – достаётся хорошее место.
Заприметила я, между тем, средь гостей, дюжих молодцев -
Хлопцев красивых. Видно знатных отцов те сыны,
На лихих скакунах прилетели они.
Кони славные под ними копытами били.
И меня заприметили дюжие хлопцы удалые.
К слову сказано будет, и я хороша,
Да те парни видать непростые, богатства немалые.
Что надеяться попусту? На чужие богатства не зарюсь я.
Буду жить, не тужить, так глядишь,
И самой в девках мне не ходить, а кому-то из них, да достанусь я.

Понадеялась зря на раздолье – сидела за пяльцами.
Всё глядела: на «гладь» - да шитьё, за иголкой - да пальцами.
От тоски, да от скуки зимней, вечерней, заскучали с подругой.
Что радости женщине с девкой сидеть за шитьём полотенец?
Да куда мне ходить, кроме службы? Сижу подле Насти.
Так сидеть бы мне век, да случилось несчастье.
Умерла моя мать в эту зиму, работой разбитая.
Я сама не своя, сирота, собираюсь в дорогу, печалью убитая.
А зима, будто  зверь, зверь свирепый, хватает за ноги.
Холод пятки дерёт, мочи нет обивать придорожных постоев пороги.
Проводить свою мать в путь последний – дочерня забота,
Крепко Настя меня обняла, и закрылись ворота.

                3

                Зима! Я царства твоего страшусь.
                Ты взгляд холодным привлекла гипнозом:
                К богатствам дивным, сказочным коврам,
                Сработанные мастером-морозом.
                Не верю твоим ласкам. Холодны.
                Страшусь тебя и жду приход весны.

Как ни тепла одёжа, я страдала.
Чем больше куталась, тем больше замерзала.
А сани тащатся едва по Чистополю;
Сижу в санях, ругаю жизнь, да свою долю.
На постоялый двор мы с ямщиком доехали едва живые.
И, чу! Не слышится ли нам? Грохочут песни удалые.
Смотритель здешнего двора махнул устало:
- Купчишки третьи сутки пьют, и всё им мало».
Семья и дом – купца-дельца: торг, да прилавок.
Товар, да прибыль: мать-отец, лишь был бы навык.
Я знала многих на Торгу. В гостях бывали:
«Гости заморские»,  «свои», что воск сбывали.
Торговый люд в хозяйский дом был вхож без счёта,
С утра погрузки, крик, да брань, скрипят ворота…

Припомнив дом, порядок в нём, я заскучала,
Тихонько в дверь купцов проезжих постучала.
Сидело четверо мужчин дородного сложения.
У топки молодой купец кидал в огонь поленья.
Те люди незнакомы мне, я заходить не стала;
Лишь извинилась, объяснив, - знакомых здесь искала.
Но только дверь  закрыла я, и отошла немного,
Как следом вышел человек, и замер у порога:
- Из Новгородского ль конца ты Славенского едешь?
Уж и не знаешь, где и как своих знакомых встретишь!
Не помню, как тебя зовут, прости за оправдание,
Но видел в храме я тебя у брата на венчании».
Всмотрелась пристально в лицо, но так и не признала,
А в подтверждение слов его, кивнула, и сказала:
-  Живу у Савина-купца, и вот пришлось расстаться.
Мне нужно навестить семью, да с мамой попрощаться.
Не стал стоять в дверях, ушёл, мужчина незнакомый.
Я, отогревшись, в тот же час пустилась в путь ведомый.
Давно я дома не была, где жизнь младую провела.
Но что за дом? В нём нет тепла, коль мама рано умерла.

                4

Печален, сиротлив стал дом.
Отец устало смотрит в дальний угол.
На лавке гроб. Послышалось: «Подъём!». 
Все молча  встали, похожие на кукол.
И стало чудиться, что вместе с той душой,
Что унеслась из маминого тела,
И наши унеслись. Царит кругом покой.
Моя душа на время точно улетела.
Процессия идёт.  Нема. От скорби лица наши словно маски.
Никто навзрыд не плачет, нет, лишь младшенькая утирает глазки.
Никто не верит, что Она ушла.
Она, что даже в горе  – пела и смеялась.
Она ушла. Душа её ушла. А тело? Тело – что от неё осталось?
Суров отец. И даже в этот час, не смог он выдавить слезинки.
Я вижу, он боится нас. Боится показать и капельку слабинки…
Но вот и всё! Опущен гроб. Отец обмяк, и, на семью взирая,
Её не видит он. Глаза пусты, он смотрит, никого не узнавая.
Мы понимаем - нужно уходить, замёрзли дети, и идти немало.
Но, нужно, нужно дальше жить! Да, жить! Во что бы то ни стало!

Зашли домой, расселись за столом.
Семья большая выглядит устало.
Смерть заходила не с косой, а с топором.
Как вор у нас сокровище украло.
Так принято, мы стали поминать: чего-то ели и где надо пили,
Так принято, мы стали вспоминать:
Как нас Она любила, мы любили.
Суров отец, но только в эту ночь я слышала негромкое рыдание.
Лишь в эту ночь, он волю дал слезам, оплакивая горько расставание.
И я проплакала всю ночь.
Как в тех санях, что давеча меня везли по полю,
Я ратовала на свою судьбу, потерю матери, неволю…

С роднёй простившись, собралась я в путь обратный.
Мне радости уж нет: и путь далёк и образ жизни не занятный.
Я молода, крепка, способная на многое.
Чего сидеть мне взаперти? Я не убогая…
Но выбран новгородский быт. Оставлен снова дом крестьянский,
И в жизни, к сердцу - путь открыт.
Крепись душа, характер твёрд, мужайся дух славянский!

                5

Ах! Как же Новгород хорош!
Собор Софийский, Торг, сады, палаты!
При всём своём величие ты пригож,
К себе притягиваешь  взгляды.
Великий Волхов - сила и краса,
Несёт в твой город: славу и достаток,
На Вече раздаются голоса
В защиту «старины», особый свой порядок.
Пропитан город вольностью своей, и я, приехав, тут же оживаю.
В сей город из-за «ста» морей стремятся гости, я то - это знаю.
И каждый  здесь находит, что искал.
И я найду, я верю в своё счастье.
Уляжется страстей накал, и в никуда исчезнут все напасти…
Но срок пришёл.
Исполнить нужно долг: домой уехать, навестить могилу.
Как быстро время пронеслось! Июнь. Я снова уезжаю, через силу.
Ну, что ж, перекрестилась. В добрый путь!
Сошла с крыльца, назад не оглянулась,
А Настя вслед кричала мне. Дала наказ, что б скоро я вернулась.

Пристала я к обозу, чтоб в дороге мне не сгинуть.
Товар везли купцы - видать, в дороге не погибнуть.
Какая странная судьба -  попутчики - подмога,
Ах, доля горькая моя  - перекати-дорога.
Хоть мир велик, да тесен он.
Среди купцов отважных,
я повстречала челнока, что видела однажды.
Он снова первым подошёл, с улыбкою радушной.
Я улыбнулась, но глядеть старалась равнодушно.
- И снова ты, душа моя! Прости, что докучаю.
Ты здесь одна, скучаешь ты, авось не помешаю».
И время быстро пронеслось с беседою приятной.
Боялась я, а видно зря, мой спутник был занятный.
Хоть молод был, да побывать успел он в странах многих.
Я, молча слушала рассказ, страшась народов «строгих».
Привыкла к новому дружку, но к счастью не влюбилась.
И на распутье трёх дорог с поклоном с ним простилась:
- Прощай, мой друг! Не забывай! Видать опять быть  встрече.
- Прощай и ты! Раз встрече быть, не смолкнут наши речи.

                6

Тот июнь, не забуду я век: грабежи, да пожары.
Разорение одно, словно выгребли всё лиходеи-татары.
Новгородский наш дом погорел, с ним хозяин. Беда!
Всё иное казалось игрушкой.
Поседела от горя Настюша, хозяйка моя,
Молодая годами – казалась старушкой.
Потеряла кормильца и кров. Дом её – кучка пепла и праха.
Из пожара баба вышла живая на свет, да хозяйства, считай:
Сиротина-дитя да исподня-рубаха.
Счастья короток век. Ей не жить в злате-серебре, ласке и неге.
Нет хозяина-мужа, терем сгорел. Отправляется Настя с дитём
В отчий дом на попутной телеге.

Пожалели вдову с сиротой.
С Новугорода вёз старичок в Кистему Настю с сыном бесплатно.
Но доставив её до родимых дверей, повернулась телега кругом,
Словно счастье, Настюшину жизнь, покидая, увы,  безоглядно.
Повстречала подругу свою на вечере, Настасья молилась.
Не узнать мою Настю. Красавицы нет.
До чего же она, и не только лицом, изменилась.
Не помощница Настя в дому,
С отчуждением глядит, только с сыном–малюткой играет.
Быть видать посему.
Прежней де/вицы нет. Ум у бедной Настюши блуждает.

Срок мой вышел гостить у отца, но куда и к чему возвращаться?
Да судьба в дом послала гонца. Снова в Новгород мне собираться.
Мне одной не скучать,
в путь-дорогу со мной Настя также пустилась.
Так в повозке одной я с Настасьей-вдовой и сыночком её очутилась.   

                7

Из всех дел людских,
Обида является делом последним.
Явившись на свет лишь остатком дурного наследия.
Сменились века, но обида людская
Прекрасно устроилась, нами людьми, помыкая.

Жизнь даёт новый шанс – и, как может, латает прорехи.
Нам в дороге посланец сказал: мол, приехал хозяина брат,
Он утратой убит, и ни в чём не находит утехи.
Брат хозяина – Славин Степан, чтил родителей свято.
Для него, потерявшего всех,
Приютить молодую вдову с сиротой – вся-то в жизни услада.
Повернулась удача лицом. Тот Степан мне знакомый.
Он послал за Настюшей и мной, да не просто за мной –
Предложил быть хозяйкой в дому,
Стать женой и вести дом огромный.

В дорогие одежды окутал меня славный муж, холит, кормит, балует.
Видно любит меня мой Степан.
Всё бы в радость, что крепко целует.
Да не в радость глядеть моей Насте на радость чужую.
Деверь также печётся о ней, но она отчего-то лютует.
Видят люди её, сознают, что умом недалёка,
И не жалуют Настю-вдову, стало сердце её, словно холод, жестоко.
Настя, даром умишком слаба, строит каверзы, козни.
Мой супруг дорогой и не рад, что дал кров и покой –
На беду и жильцы, что Настасья и гости.
Загрустили в дому, что ни день, то скандал – Настя челядью правит.
Муж в делах, да в разъездах, ну а я под замок,
Лишь он дом наш оставит.
Нет подолгу Степана в дому, а придёт, взглянет так,
Словно запертый в клети.
Я сама не своя, может, любит кого? Что же делать?
У нас будут дети!

Не замедлили слухи. Явились с девицами сенными.
Мол, бывает мой муж у вдовицы одной.
Принимает она лишь богатых людей.
Тех мужей, что с деньгами степенными.
- Иль креста на ней нет? Как же можно? – кричала я истово,
Кто она? Для чего прибирает  мужей, что воровка бесстыжая?
Мне не должно являться на людях. Буду ждать разрешения?
Срок большой и семья дорога. Мужа надо сберечь…
Не смирюсь! Не бывать по сему! Не даю на разбой соглашения.

                8

Я не в силах без дела сидеть – разузнала с трудом преогромным,
Где находится подлой разлучницы дом,
И отправилась к ней на допрос поздним вечером тёмным.
Не посмеет она отказать, мне – законной супруге…
Иль не пустит меня с животом,
Предоставив на смех кучерам, да дворовой прислуге?
На беду на мою, не посмела войти. У порога застыла.
Я хотела вести разговор  с глазу на глаз,
Но меня как ударом пронзило.
У крыльца, у чужого стоял конь супруга Степана.
Конь двора моего. Это правда? Люди зря не болтают –
Я жертва обмана!

Оробела, не смела войти, пригвождённой стояла.
Отпустила повозку свою, и пошла на ночь, глядя, не зная куда,
На ходу молча слёзы глотала.
Силы нет, мочи нет возвращаться к супругу.
И подруга была у меня – больше нет. Лишь одна безнадёжная мука.
Не подумала я о себе и забыла о чаде.
Срок большой, скоро роды, а я заплутала во мраке.
И не чаю, как вышла я по утру к хижинам бедным.
Оглянулась – очнулась я в миг, стало право обидно.
Погнала, как корову на бойню себя, на позор и обиду.
Гордость ход не даёт, не бродяжка.
Решила: останусь, а там будет видно.

На рассвете поднялся народ, собираясь на поле,
Расспросила я их: есть ли дом, где бы можно просить о постое?
Как один, все махнули рукой на стоящую рядом лачугу,
Мол, живёт там старушка одна, и я окажу ей услугу.
Пережив всю родню и детей, свыкшись с долей вдовицы,
Улыбалась та женщина, когда я ей плела небылицы.
Молча в дом приняла, да и, правда, какие  вопросы?
Я безбожно врала, улыбалась…  Глаза? В глазах были слёзы.

Знала старая женщина – я из богатого дома. До срока,
Прибрала мои «царские» платья в сундук, лопоча как сорока:
- Вот лохмотья тебе, в сих одеждах работает баба исправно,
А наряды ты свои не жалей. Помни, Ольга, о главном.
В час холодный, голодный, у тебя будет, Ольга, надёжа
Прокормиться самой и дитю, и подспорье твоё – твоя же одёжа».
Так и начали жить.
Помогала охотно старушка готовиться к родам.
Не скучали, работали, прошлое не помянув, будто обе безродны.
 
Потянулись нелёгкие дни: дни труда и печали.
Мы работали много: шили, пряли да ткали.
Вечерами смотрела в окно, где пузырь, вместо стёкол.
Со слезами вздыхая: осталась одна.
Как живёт, где сейчас мой супруг, славный сокол?
Если б рядом была, то его не спускала бы с виду.
Но разлучницу нашу, простить не могла и держала обиду.
Задурила мужчинам умы. Где её бабья честь? Нету слова…
Что за нравы у ней? Отвлекает мужей от родимого крова.
Ты вдова? Выходи, коли честная, замуж!
- Грех, какой, - вслух шептала слова. 
Век ей печься в аду. По делам ей  - недобрая слава.
Не залезть в душу к ней и взывать к доброте - нету толка.
Палец в рот не клади. Зубы знать у неё, что матёрого волка».

От тяжёлых раздумий отвлёк как-то раз хор печальный крестьянок.
Бабы шли за водой, тихо пели. Я вслушалась в песню селянок.

За всех обманутых тобой,
За всех обманутых, когда то,
Я ставлю перед образа свечу.
Пускай сгорит печаль от дыма-чада.

Трещит свеча, сгорит дотла.
Того и надо.
Мой милый в этот час с другой,
Гори свеча! А вместе с ней сгори досада.

И пели бабы хором:

…разбита, не подняться.
В окно смотрю на звёзды.
Нет мочи любоваться.

Мне ревность не подруга,
Досада не порука.
Я заклинаю пламя:
Гори печаль-подлюка.

Измена не игрушка.
Любезного забуду.
Прощай, мой друг неверный,
Твоей больше не буду.

Мне ревность не подруга,
Досада не порука.
Я потушила свечку,
Прощай печаль-змеюка.

Пели б разное, но о свече и обмане,
Были песни. Знать ревность с изменой хранятся в душевном чулане.
Со словами уходит из тела печаль, жаль - не видно.
Пели бабы, и я подпевала, хоть было до боли обидно.

                9

Время правду и ложь по местам расставляет,
И ошибкам бы не было места - только кто правду знает?
Со Степаном жила - не заботилась, что у меня за спиною,
Мне хватало домашних забот, став хозяйкой, женою.
А тем временем Новгород распря, как ржа разъедала.
Я ж, ослепнув от ревности, кроме себя ничего не видала.
Ни того, что над городом тучи лихие сгустились;
Ни того, что все жители между держав очутились;
Что кричали бояре на Вече,
Страшась за землицу свою облюбованную:
Мол, московский то князь возжелал упразднить
Вольность города, Ярославом дарованную.
Что на лагеря два разделись бояре - имущих сословия.
И в итоге, кричали одни: «За Москву!»
«Не хотим за Москву - за Литву!»
Возражали другие, и все назначали условия.

Я не ведала правды, и словно слепая-глухая,
Не желала, и знать, кто Борецкая Марфа такая.
А боярыня даром вдова. В её землях богатство и сила.
За посадником прежде была. Лишь свободе челом она била.
Марфа в дом собирала господ и вела за собою умело.
Её партия вышла вперёд, ей казалось – на правое дело.
Марфа город звала за Литву, посылала послов к Казимиру.
Раздражая, тем самым, Москву. Не вела пересылка та к миру.
Был Олелькович выпрошен - князь. Православный, родня Иоанна.
Но Москва, уж в ту пору сильна – не потерпит враждебного клана.
Михаилу показан быть «путь».
Отбыл в марте князь с челядью в Киев.
Вече ж, далее спорит, гудит.
А коль схватится люд, то - клубок ненавидящих змиев. 

Спорит город торговый, богатый, не ведая, чья сторона пересилит.
Уж не долго им вольными быть, «старину» «старина» и осилит.
Я ж тем временем слёзы лила. Виноватила бабу чужую без дела.
Мне б держать своё счастье в руках - я же только белугой ревела.
Роковая ошибка – и вот, я одна.
Где теперь мой соколик прекрасный?
Поедает досада меня - вдруг побег мог поспешный, напрасный?
Я б хотела назад повернуть, чтобы быть с верным соколом рядом.
Я мечтала о том, чтобы хоть на мгновение встретиться взглядом…
А теперь, правда, где? За дубовою дверью.
На останках любви вырастает безверье.
Мне б не помнить, забыть, что со мной прежде было.
Или нет? Я себе же самой возразила.

                10

Между тем, вышел срок. Дочка свет увидала.
Не от боли, от счастья, я в восторге кричала.
Всё тепло, нежность всю отдавала ребёнку.
Надо б было, как кошка лизала бы шёрстку котёнку.
Дочка тихой была, по ночам не кричала.
Мне бы спать, отдыхать, но я снов не видала.
Что за учесть дочурке дарована мамой?
Крова нет своего, только угол приёмный в лачуге дырявой.
Был мой радостен день, и надежда светила.
Божья матерь забыла меня? На исходе надежда моя, вера, сила.
Словно вынут из тела хребет, опустились и плечи, и руки.
Ноша жизни моя тяжела: счастья – горсть, горы – горя, да муки.
Надо гордость иметь. Раз ушла – возвращаться не к спеху.
Но и это не жизнь: изнутри жжёт нужда,
на подоле латать мне прореху.
Перстень свой золотой, обручально колечко,
От чужих глаз долой, схоронила за печкой.
Но пришёл им черёд. Распроститься пришло время с перстнем.
Продавала его – будто с кровью кусок вырывала из сердца.

Вскоре бабушка стала пытать дела мои прошлые.
Я не стала ответов давать на вопросы дотошные.
Коли радость была б – поделилась охотно.
И печали совместные, хлеба кусок с ней делила безропотно.
Не к чему старой женщине, телом и сердцем скорбящей,
Принимать горе-горькое. Хватит с неё нужды настоящей.
Как могла, как умела вопрос отводила:
С кем я раньше жила, кем была, что со мной прежде было?
Я молчала о прошлом, совсем забывая,
Тесен мир. Это миф, что округа большая.
Что известно двоим – на слуху,
Людям дай только повод к рассказам.
Мир большой?
Слухи мигом его облетят, не успеешь моргнуть даже глазом.
Я жила, не заботясь, о чём говорят у меня за спиною.
Знала, время летит, лето кончится.
Нужно чем-то кормиться зимою.

                11

Кормит летний денёк - зимний день. Мы готовили в зиму припасы:
Чечевицу, капусту, зерно. Всё, что было съедобно, запасы.
Засушили на нитках сморчки, пара кадок мочёной брусники,
В бочках – яблоки, репа, грибы, в зиму мёд прикупили мы дикий.
Невеличка-дочурка моя, мала-маленька дремлет в кроватке.
- Мама справится, - тихо шепчу. - Будет снова у нас всё в порядке.
Силы бабьи не велики, но медведицей стать я смогла бы.
Защитить от обиды дитё, мне помогут «когтистые лапы».
Дочка спит, далека от забот, не страшась ни грозы, ни метели.
Жаль не знает, не видит отец, что за диво лежит в колыбели.
Жаль, и я вдалеке от него. Невдомёк, сколько сёл и посёлков,
Он изъездил. И больше всего он страшился пророчеств и толков.
Если живы - заслуга его. Он молился за наше спасенье.
Сколько бед будет доля моя? На душе лишь печаль, сожаление.

                12

Подморозил октябрь дворы – окунулась в работы по дому.
И хозяйство моё хоть мало, да ведётся оно по-другому.
Ничего-то у бабушки нет: ни коня, ни коровы, лишь козы.
Две козы, что по старости лет, не удой нам дают – только слёзы.
Мне привычен крестьянский уклад,
Всё как прежде, но в сердце тревога,
Боль душевная вносит разлад. Я прощенье молила у Бога!
На коленях просила: Господь, отпусти мне мои прегрешения!
Дай мне разум, хочу я прозреть! Научи, подскажи! Дай терпенья!
Бог услышал молитву мою. Отпустила тревога, пропала.
Я другими глазами смотрю. Ольгой снова смешливою стала.
Вновь вдохнула я жизни глоток. Не бывать в этом доме унынию!
Я смеюсь, значит, снова живу. Выжгу боль трын-травою, полынью.
Уж и годик прошёл, как одна я тяну свою женскую долю.
Хватит, хватит реветь по углам. Наревелась я досыта, вволю!
В ожидание болела душа, онемев от  потока страданий,
Но в надежде, что доля моя, не черёд бесконечных скитаний.

                II часть

                1

Утро доброе, мира тебе! Дочка спит, её пестует дрёма.
Предвкушая событий черёд, я спешу поскорее из дома.
По дорожке витой к роднику с нетерпением взбираюсь я с ходу.
Звоном праздничным вёдра сулят: Ты не зря побежала по воду.
Я спешила, не глядя окрест. Мигом подле воды очутилась,
Но случайно взглянула вперёд, и рука с ношей вниз опустилась.
Я увидела…сон? Наваждение? Явь! Вдоль реки конь шагает устало.
Правит всадник конём не спеша – муж любезный. Я тихо вскричала.

То не звон сотрясал тишину, это весть по округе летела:
- Ольгу счастье нашло!  Она верила, знала, терпела.
В реку с шумом катилось ведро за ведром,
Я ж, как вкопанный столб, чувств лишённый, стояла.
Дела нет до всего.
Глаз не в силах отвесть, я за путником лишь наблюдала.
Звон и грохот коня испугал, он, всем корпусом дрогнув, метнулся…
Всадник поднял глаза на меня,
Чуть всмотрелся, и словно проснулся.
Я шептала: Родной, это ты? В моей жизни ты вновь появился?
Всадник вскрикнул.
Стрелой подлетел, и к коленям моим опустился.
Села я. Позабыв обо всём, целовала ему и лицо, и одежду.
Муж мой – жизнь и судьба! Снова я обрела и любовь, и надежду.
И смотрела в родное лицо, слёзы счастья на щёки роняя.
Всю печаль, что была у меня, выгоняла, его обнимая.
- Расскажи, как меня ты нашёл? Это чудо, что мы повстречались.
Как же много воды утекло, с той поры, как с тобой мы расстались.
- Я искал тебя, где только мог, так надеялся, Ольга, на встречу.
Время шло, и вот, сбившийся с ног, обратился за помощью к Вечу.
И дошёл до Совета Господ с просьбой мне подсобить в изыскание.
Думал, я, что тебя потерял, но себе не искал оправдание.

Я смотрела, как муж говорил, но не слышала даже словечка.
Сознавала, сколь времени, сил он искал, как болело сердечко.
Всё ли можно в словах описать?
Да и нужно ли? Крепче прижалась –
Вот и время пришло нам вставать.
Час прошёл? А казалось, что самую малость.
Посадил меня муж на коня, сам понёс следом вёдра с водою.
Моя жизнь снова смысл обрела. В мыслях я попрощалась с бедою.

Вот и всё! Вещи собраны, дочь на руках.
И старушка хлопочет, провизию в путь собирая.
Нам бы в город до ночи поспеть. Первым муж на порог.
Вот зовёт, двери в новую жизнь отворяя.
Понимаю, что надо идти. Оглянулась, прощайте «хоромы»!
Вам спасибо, что нас сберегли!
На прощание присела на нашу постель из соломы.
Обняла свою бабушку так,
Чтобы сердцем к ней крепче прижаться.
И старушка в ответ обняла – Вот, пришлось нам с тобою расстаться!
Наконец, мы с дочуркой в пути, бабка машет рукой нам в дорогу,
Вслед и я помахала, а та, крестит нас, с пожеланием Бога в подмогу. 

                2

В город поздно уж въехали мы,
Да по улицам ор до небес, словно стая ворогов
Налетела на избы мирян, с воем гонит людей с их порогов.
Возмущение по городу катит, штормовою волной накрывая.
Слышу гул недовольства, что несётся, вперёд нарастая.
Что же это такое? Наступила опять полоса неурядиц?
В этом граде не только в неделе –
В году череда нескончаемых пятниц!
Муж отводит глаза, с извинением: «Все дома поведаю, Ольга!
Что бы здесь не стряслось, не случилось потом - перетерпим.
Лишь бы наша семья неразлучной была бы, и только».
Я доверилась мужу. И, правда,
Если б в городе нас поджидала кручина,
Не осмелился б муж и отец вывозить из села.
Да на те беспорядки должно быть причина.

Вечевая усобица! Разделила на части она новгородцев.
Год назад решились отправить посла с челобитьем они к инородцам.
Заключён с королём договор.
В Городище предписан наместник хоть греческой веры,
Но прибавьте тиунов, дворецких к ним - 50 человек полной меры.
Миром дел не решив,
Князь направил посла в Новугород с размётными письмами.
В Тверь отправлен посол подсобить,
В Псков и Вятку отправлен посол с приказами-вызовами.
Дьяк Степан Бородатый, что вещал стариной, взят в поход -
Притязания князя должны получить разрешение.
Но не действовал мирный подход.
Подходило к концу и княжье терпенье…

Мужа выслушав, я подивилась: «Народу то, что не сидится?
Новгородский купец,
Что воробышек прыткий, ему лишь бы, где поживиться.
Если делом ты занят, и дело твоё –
Торговать иль своим иль заморским товаром,
То и нечего всю свою жизнь перемешивать с этим базаром».
Головой мой Степан закачал: - «Всё гораздо серьёзней.
Да и спать нам ложиться пора, а не речь говорить ночкой поздней».

                3

Но опять не давала уснуть мне бессонница,
Хоть моя голова от усталости в сон так и клонится.
Сути я не могла разуметь. Что известно мне? Толки.
Мне отгадки никак не сыскать, как в стогу не найти мне иголки.
Что за «пряник» предложен, кому,
Что вдруг Вече решило подняться,
И забывши свою старину, своей волей литовским соседям отдаться?
Вот народ говорит:
«Недорода хлеба в Москве отродясь не бывает.
Видно, счастье её бьёт ключом, да из речек её вытекает.
И стекаются к ней
Товары и грузы из дальней заморской да ближней землицы.
Год от года все краше и краше облик всеславной княжьей столицы».
Прирастает с богатствами - слава Москвы, да могучая сила.
Князь великий отныне запомнит навек:
Что Литва его вотчину через бояр приманила,
Что пришлось князю войском идти
На мятежных своих же сограждан,
И что помощь Москве отовсюду была -
Не по духу предатели веры своей  - всем и каждому…

Как уехал на Торг мой Степан, я не слышала, поздно проснулась.
Дочка встала, с ней нянька сидит.
Ах, я дома! Я снова вернулась!
Отпросившись, бегу я на Торг - мужа видеть хотелось.
Вот навстречу чудак-человек. Мне знаком?  Я получше вгляделась.
Невысокий седой мужичок, но с косым и приметнийшим «глазом».
Вещуна я узнала, и он, как узнал, подошёл сей же часом.
- Здравствуй, милая!
Помнишь мой сон? Мне, конечно же, Новгород снился.
Не узнал я его красоты, да того он во сне изменился.
Не завидная доля его. Впереди его ждут разграбления,
Почитай как столетия два, он себе не найдёт избавления.
Раз уж встретил тебя, мой совет – как дитя подрастет, уезжайте,
А в запасе твоём, года два, а потом, лишь себя поминайте.

                4

Новугород, который уж год лихорадит волна потрясений.
Предстоит Вече вновь принимать  ряд болезненных мер, изменений.
Кто ж согласен отдать с «закромов»: земли, деньги, разные почести?
Град, не просто какой – Господин, свою гордость смерил. Эко новости!».
Нет единства в строю? Знать, потерян вовек. Век отмерен покою, довольствию.
Не осилит наш город - амбиций разброд, да зависимость от продовольствия.
С  мужем так порешили, знать время пришло!
Снова в путь! Да и много ль нам нужно?
Стёпа продал товар, поклонились друзьям, отстояли вечернюю службу.
Дом - то я да семья! Дом - то место, где любят, помогут!
На своей то земле места ль нам не найти? Что не может один - двое смогут!