Преподобный Иосиф Волоцкий

Мало кто из культурных и духовных деятелей Древней Руси был столь противоречиво оценен современниками и потомками, как преподобный Иосиф Волоцкий. Квинтэссенцией негатива можно считать позицию князь-инока Вассиана Патрикеева и, например, Н. А. Бердяева. («учитель беззакония», «законопреступник»  «антихрист» «представитель православия жестокого, почти садического», «роковая фигура не только в истории православия, но и в истории Русского царства»). А позитив  - это окончательная оценка Церкви Русской, выразившаяся в канонизации игумена Иосифа.
Житие его описано достаточно подробно тремя авторами – учениками преподобного Саввой Черным и Досифеем Топорковым, племянником святого Иосифа, и неким анонимом.
Кроме того, сохранились сочинения и письма преподобного, из которых непредвзятый читатель почерпнет не только массу информации о святом и его времени, но и обретет немалую пользу душевную.
Будущий подвижник родился в дворянской благочестивой семье в 1439 году от глубоко религиозных родителей Иоанна (в монашестве Иоанникия) и Марины (в схиме Марии). В миру его звали Иван Санин. Род Саниных уходит корнями в Литву, но к моменту появления на свет преподобного Санины обретались в Волоколамском княжестве в деревне Спировской, ставшей их родовой вотчиной. Отец преподобного находился на службе у удельного князя Бориса Волоцкого, родного брата Великого князя Ивана Третьего, и владел селом Язвище. Семья отличалась редким единодушным устремлением к Богу, практически все члены семьи приняли монашеский постриг. Это духовное семейное единство преподобный Иосиф будет потом всю жизнь созидать в своем монастыре.
В семь или восемь лет преподобный был отдан для обучения старцу Арсению в Волоцкий Крестовоздвиженский монастырь. Мальчик оказался чрезвычайно одаренным и интеллектуально, и духовно. Будучи весьма прилежным в молитве и церковной службе, отрок за один год изучил Псалтирь, а в следующем году - все Священное Писание.
Отрока Ивана Господь одарил уникальной памятью. Он нередко совершал монашеское правило без книг, читая по памяти Евангелие, Апостол и положенные по уставу псалмы. Еще не будучи иноком, Иоанн проводил иноческую жизнь.
Он стал чтецом и певцом в монастырской церкви и показал уже тогда неодолимое стремление к монашеству. Из сверстников он дружил только со своим единомышленником князем Борисом Кутузовым, с которым  они вместе молились, вместе читали духовные книги и мечтали о том, как бы побыстрей перебраться в монастырь на постоянное жительство.
Около 1459 года Иван Санин и Борис Кутузов свою мечту осуществили и поступили в монастырь. Поначалу путь Ивана Санина лежал в Саввину обитель в Твери к известному старцу Варсонофию Неумою. «Характерно, что он заранее дает завет ни в чем не преступать велений избранного им старца. Но что сразу испугало целомудренного юношу в монастыре, это сквернословие в трапезной, где обедали миряне. Иван побежал из трапезной не евши: «Ненавидел он сквернословие и кощунство и смех безчинный от младых ногтей». Старец Варсонофий понял смущение юноши: «Неудобно тебе в здешних монастырях жити», – и направил его в Боровск к игумену Пафнутию» (3).
Известный русский агиолог Г. Ю Федотов так представляет нам преподобного Пафнутия: «Преподобный Пафнутий Боровский († 1477) был учеником боровского игумена Никиты, ученика преподобного Сергия, и в свою очередь был учителем Иосифа. Эта генеалогическая линия московских святых восходит к великому радонежскому старцу. Пафнутий основал свой монастырь всего в двух верстах от города, и трудовой, хозяйственный уклад жизни – наиболее бросающаяся в глаза черта его. Юный Иосиф Санин, придя в Боровский его монастырь, застает игумена за рубкой дров в лесу, а сказание о кончине Пафнутия, составленное любимым учеником его Иннокентием, начинается с того, как старец позвал его к пруду на прорванную плотину и «начат мя учити, как заградити путь воде». Аскеза преподобного Пафнутия не отличается чрезмерной суровостью, но он строг в соблюдении устава, особенно церковного правила и благочиния. Ученикам своим он внушает благоговейный страх. В дни его предсмертной болезни они с робостью приближаются к нему, и он отвечает суровым словом или молчанием на их вопросы. Но раза два в житии отмечается его улыбка, смягчающая строгость его бесед. Блюститель канонов, Пафнутий не желает признавать митрополита Иону, избранного без утверждения греческого патриарха, за что подвергается строгому наказанию. Пафнутий суров и к мирянам, перед смертью отказывается принимать и письма и дары князей и бояр. Но он внушает им такое уважение, что дары щедро текут в его обитель. Почитание его в великокняжеском доме сделало его как бы фамильным святым московских князей. Иван Грозный считался рожденным по молитвам Пафнутия и сам называл имя преподобного в ряду величайших московских святых – Сергия и Кирилла. Сам Пафнутий любит московский княжеский дом, хранит в памяти предания о московской старине, о добродетелях Калиты и делится ими в кругу своих учеников».
Но можно ли сказать с уверенностью, что «портрет Иосифа Волоцкого уже намечен здесь в основных чертах»? Едва ли. Во-первых, потому что любимым учеником святого Пафнутия (то есть человеком родственных устремлений) преподобный Иосиф не стал, хотя его высоко оценили. Видимо, монастырское хозяйство не было тем, во что он был готов всю душу вложить. Хозяйничать он научился хорошо, устава держался твердо, бесчиния не любил, но на этом его  пафнутьево-боровский настрой заканчивался. Потому  после кончины преподобного происходят довольно необычные для русских монастырей события.
 «Умирая, Пафнутий избрал Иосифа своим преемником, и великий князь Иван Васильевич, которому вручил свой монастырь Иосиф, утвердил его выбор (1477 год).
;;;Однако новый игумен вскоре разошелся с братией. При всей строгости Пафнутия в его монастыре не было полного общежития. Борьба с собственностью на Руси была труднее, чем с грехами плоти. Иосиф открыл братии свой помысл: устроить «единство и всем общее во всем», но не встретил сочувствия. На его сторону стали только семь старцев, в том числе двое из его кровных братьев. На тайном совете было решено, чтобы Иосифу ходить по всем русским монастырям и «избирати от них яже на пользу». Иосиф выбрал своим старцем Герасима Черного и ходил с ним, скрывая игуменский сан, «яко невеглас простой», работая в монастырях «на черных службах». Сильное впечатление на него произвел Кириллов, и только он один: «Не словом общий, а делы». Помимо строгого общежития, его поразила благоговейная чинность в церкви и трапезной: «Кийждо стояше на своем месте, и на ино место не сме преступити». ;;
Если бы духовный путь преподобного Иосифа был неотвратимо проторен преподобным Пафнутием, он не пытался бы что-то менять в монастыре своего учителя и что-то искать на стороне. Наверняка устав в Пафнутьево-Боровском монастыре соблюдался. Те, кто искали общежития, прежде всего жаждали внутреннего единства братии, чтобы у всех, как в древней Церкви, было одно сердце и одна душа. А этого добиться еще сложней, чем искоренить собственность. Нам думается, что преподобный Иосиф в более зрелом возрасте понял, что и введение общежительного устава в этом деле – только первый шаг. Вернувшись в Боровск, преподобный понимает, что здесь ему дальше пойти не дадут. Поэтому он вместе с единомышленниками отправляется к себе на родину в удел Волоколамского князя и там свои идеалы реализует полностью.
Вот как описывает устройство этой обители церковный историк М. В. Толстой: «По правилу преподобного Иосифа, у братии должно быть все общее: одежда, обувь, пища, питие; никто из братии без благословения настоятеля не мог взять в келью ни малейшей вещи; не должен был ничего ни есть, ни пить отдельно от других; хмельные напитки не только не позволялось держать в монастыре, но запрещалось привозить приезжающим и в гостиницу. К божественной службе должно было являться по первому благовесту и занимать в храме определенное для каждого место; переходить с места на место или разговаривать во время службы запрещалось. После литургии все должны были идти в трапезную, вкушать пищу безмолвно и внимать чтению. В свободное от службы время братия должны были участвовать в общих работах или, сидя по кельям, заниматься рукоделием.
После повечерия не позволялось останавливаться в монастыре или сходиться, но каждый должен был идти в свою келью и с наступлением вечера исповедоваться отцу своему духовному — в чем кто согрешил в течение дня. Женщинам и детям запрещен был вход в монастырь, а братии — всякая беседа с ними. Без благословения никто не мог выходить за ворота. Для управления монастырем был совет из старцев. Под руководством преподобного Иосифа братия усердно подвизалась на поприще иноческой жизни. Все время было посвящено или молитве, или трудам телесным. Пища была самая простая, все носили худые одежды, обувь из лыка, терпели зной и холод с благодушием; не было между ними смеха и празднословия, но видны были постоянные слезы сокрушения сердечного. В кельях своих братия ничего не имели, кроме икон, книг божественных и худых риз, а потому у дверей келий и не было запоров. Кроме обыкновенного правила монашеского, иной полагал еще по тысяче, другой и по две и по три тысячи поклонов в день. Для большего самоумервщления иной носил железную броню, другой — тяжелые вериги, третий — острую власяницу.
Большая часть ночи проходила в молитве. Сну предавались на короткое время, иной стоя, иной сидя. И все такие подвиги предпринимались не самовольно, но с благословения настоятеля. Таким образом послушание освящало их, а любовь увенчивала. Каждый готов был помочь душевным и телесным нуждам своего брата. Знаменитость происхождения, мирская слава и богатство за вратами были забываемы. Приходил ли в монастырь нищий или богач, они равны были: на каждого возлагались одинаковые труды, и почесть отдаваема была только тем, которые более подвизались и преуспевали на поприще иноческих подвигов. Сам Иосиф во всем был примером для братии. Прежде всех приходил он в храм Божий, пел и читал на клиросе, говорил поучения и после всех выходил из храма. Была ли общая работа для братии, он спешил и здесь предварить всех, трудился, как, последний из братии; носил такую убогую одежду, что часто его не узнавали, изнурял себя постом и бдением, вкушая пищу большей частью через день и проводя ночи в молитве. Но не видали его никогда дряхлым или изнемогающим; всегда лицо его было светло, отражая душевную чистоту.
С любовью помогал он братии во всех их нуждах; особенное внимание обращал на душевное состояние каждого, подавал мудрые советы и силу слова подкреплял усердной молитвой к Богу о спасении вверенных ему душ. Когда кто из братий боялся или стыдился открывать ему свои помыслы, опытный старец, провидя внутренние помышления, сам заводил беседу о них и подавал нужные советы. Ночью тайно обходил он кельи, чтобы видеть, кто чем занимается, и если слышал где разговор после повечерия, то ударял в окно, показывая свой надзор. Во время одного из таких обозрений заметил он, что кто-то крадет жито из монастырской житницы. Увидя Иосифа, вор хотел бежать, но Иосиф остановил его, сам насыпал ему мешок жита и отпустил с миром, обещая впредь снабжать его хлебом. Особенно любил он помогать нуждающимся. Имел ли кто из поселян нужду в семенах для посева или лишался домашнего скота и земледельческих орудий, приходили к Иосифу, и он снабжал всем нужным. В один год в Волоколамской области был голод. В продолжение всего этого несчастного времени Иосиф питал около семисот человек, кроме детей».
”Князь Борис Васильевич Волоцкий, родной брат Ивана III Московского, с радостью принимает уже известного ему игумена и дает ему землю под монастырь в двадцати верстах от Волоколамска. При постройке первой деревянной церкви сам князь и бояре носят бревна на своих плечах. Конечно, церковь эта, как и в Боровске, освящена во имя Успения Божией Матери (1479). Через семь лет на месте ее уже закончен каменный великолепный храм, расписанный «хитрыми живописцами», знаменитым Дионисием и его учениками. Церковь эта обошлась в тысячу рублей – сумма огромная по тому времени: каменный храм в Кирилловом в то время строился за двести рублей. Это одно уже говорит о большом богатстве новой обители. Князь Волоцкий дал первое село ему уже в год основания, и с тех пор денежные и земельные вклады не переставали притекать в монастырь. Среди постриженников его с самого начала видим много бояр. Хотя упоминаются и люди от «простой чади», но в общем монастырь Иосифа, как ни один другой на Руси, сразу же принял аристократический характер» (3).
Кстати, общежитие-то ввели, однако в рамки уставов русские люди вписываются весьма условно. Это преподобный Иосиф прекрасно понимал и свой устав составил только незадолго до смерти в форме завещания. Можно ли это назвать уставом, не беремся судить. «Духовная грамота» - это совет, пожелание братии, это передача опыта.
«Из четырнадцати глав этого обширного сочинения девять первых исчерпывают его материальное содержание. Все они посвящены внешнему монастырскому быту и благочинию: о соборной молитве, о трапезном благоговеинстве, о небеседовании по павечернице, о неисхождении из монастыря, о службах (работах), о запрещении крепких питий, о невхождении женщин, то же – отрочат. Эти девять правил даны в четырех редакциях: полной, краткой, для специального применения «преимущей братии», и в виде краткого дисциплинарного кодекса «запрещений». Иосиф не устает входить в подробности и в подкрепление щедро рассыпает цитаты и примеры из святых отцов и житий: об «опасном» (осторожном) трезвении, о важности самых мелких погрешений и о «страшном и немилостивом» суде, ожидающем нерадивых. «Души наши положим о единой черте заповедей Божьих». Иосиф составляет свой «Устав», приближаясь к смерти: «Сего ради боюся и трепещу... Мню убо, яко и велиции светильницы и духоноснии отци и ниже святии мученицы страшный час смерти без истязания проидоша бесовских мытарств». Так как настоятель должен дать ответ за общие согрешения и та же обязанность блюдения душ ложится на всех, особенно же на «больших» и «преимущих», то Иосиф наставляет на долге строгости к грешнику, освобождая по отношению к нему от смирения и неосуждения: «Не можно единому настоятелю сего управити... Вас да боится паче согрешивый, неже настоятеля... Нужа есть отмщати, да не с ним приимем гнев Божий»(3).
;;;Однако эта господствующая надо всем идея страха не делает волоколамский устав особенно суровым. И наказания не отличаются жестокостью: пятьдесят – сто поклонов, сухоядение, в крайних случаях – «железные узы»: требования, предъявляемые Иосифом к братии, не чрезмерны. По всему видно, что для Иосифа важна не суровость аскезы, а строгость в соблюдении не слишком трудного правила. Он сам убежден в нетрудности уставной жизни: «Кая беда еже не исходити вне монастыря без благословения? Или кая скорбь по навечернице не глаголати? Еда не довлеет весь день глаголати?» Лишь совершенный запрет питий, «от них же пьянство бывает», и доступа в ограду монастыря женщин и «голоусых отроков» – отличает волоколамский быт от обычных русских монастырей. Особенно удивительно, что при всем своем стремлении к совершенному общежитию, повторяя сам многократно, что «пища и питие всем равна», Иосиф создает в своем монастыре три категории монахов – «три устроения» – по степеням добровольно взятой аскезы. Эти категории отличаются в трапезной количеством блюд, в остальном – количеством и качеством одеяний. Рассудительный наставник считается с различием естественных сил (и небесных наград). Практический игумен привлекает в монастырь и нужных ему старцев, приказчиков, администраторов обширного хозяйства, и особенно ценный для него приток из боярства, где лишь немногие способны разделить его собственные труды и подвиги.
;;;Некоторые указания о духовной жизни дает первая глава – о «соборной», то есть церковной молитве. И здесь главное – страх Божий. Сравнения с царем и придворным бытом царского дворца повторяются постоянно. Главное внимание обращено на внешний порядок в церкви: «Вся благообразно и по чину да бывают». Иосиф знает, что необходимо «не точию телесное благообразие показати, но и ум весь собрати с сердечным чувством», но он указывает к этому единственный путь – от внешнего к внутреннему: «Прежде о телесном благообразии и благочинии попечемся, потом же и о внутреннем хранении». Характерно ударение, падающее на собранность и твердость и на взаимную зависимость телесного и духовного напряжения: «Стисни свои руце, и соедини свои нозе, и очи смежи и ум собери». В этом вся духовная школа иосифлянства» (3).
«В организации монастыря, в частности, достаточно четко отразилось понимание Иосифом Волоцким такого явления, как нестяжательство. В отличие от Нила Сорского, распространявшего нестяжательство как на личную жизнь монахов, так и на их монастырское общежитие, Иосиф полагал, что нестяжательной, т.е. свободной от обладания имуществом, должна быть только личная жизнь монахов. Что же касается монастыря в целом, то ему, по мнению Иосифа, обладание землями, селами, деньгами и другим имуществом не только не возбраняется, но и жизненно необходимо. Во-первых, для того, чтобы обеспечить средствами существования монастырских служителей и, материальными атрибутами богослужение в храмах. Во-вторых, дабы иметь возможность оказывать помощь странникам, нищим, больным. Монастыри должны принимать дарения сел и денежных средств — "вклады по душе", поскольку, писал Иосиф, "надобе церковные вещи строити и святые иконы и святые сосуды и книги и ризы и братство кормити и пойти и одевати и обувати и иные всякие нужи исполняти, и нищим и странным и мимо ходящим давати и кормити".
В противовес Нилу Сорскому Иосиф Волоцкий считал, что монастырское имущество не может препятствовать монахам достичь вечного спасения. Это доказывают примером своей жизни такие подвижники русской церкви, как Афанасий Афонский, Антоний и Феодосии Печерские, и многие другие начальники монастырей, обладавших большими материальными богатствами. Бывают, правда, иноки, которые увлекаются любостяжательностью, признавал Иосиф, но из-за этих немногих, не умеющих правильно пользоваться достоянием своих обителей, было бы несправедливо, говорил он, отнимать имущество у всех монастырей».
Нужно особо отметить, что знаменитый спор двух величайших русских святых того времени на предмет монастырских имуществ был навязан Церкви извне – Великий князь Иван Третий, подстрекаемый вольнодумными политиками, пожелал секуляризировать монастырское имущество, поставив таким образом обители в зависимость от государства и благодетелей. А поскольку самому государю ставить этот вопрос было бы недальновидно, то было предложено заволжским старцам высказать свою позицию на этот счет, которая, кстати не совсем совпадала с позицией Государя. Старцы не ставили вопрос о том, чтобы насильно отнять монастырское имущество, а только о том, насколько уместно им владеть людям, давшим обет нестяжания. Преподобный Иосиф сразу понял, откуда ветер дует. И возражал он фактически не заволжским старцам, а самому Царю.
История Росии знает преподобного Иосифа не только как вдохновенного игумена и полемиста, но и как борца с «пагубной и богохульной бурей», которая получила название ереси жидовствующих. Мы оставим в стороне вопрос об иудейских и языческих компонентах этой ереси. Здесь важно другое – то, что она охватила верхушку русского государства и церкви. И фактически преподобному Иосифу приходилось противостоять всей этой верхушке. «Длившаяся более полутора десятилетия борьба святителя Геннадия (Новгородского) и преподобного Иосифа была поистине героической и поистине трагедийной, - ибо приходилось в сущности бороться со своей собственной государственной властью и собственной церковной иерархией!» (7)  «Когда ересь обрела покровителя в лице митрополита Зосимы, преподобный Иосиф не остановился перед публичным обличением ересиарха, называя Зосиму в своих письмах «антихристовым предтечей» и «сосудом сатаниным», не отступая в обличениях до тех пор, пока собор не осудил митрополита» (5). 
«В течение тридцати лет он писал и действовал против еретиков «жидовствующих» и их заступников. Вызванный на борьбу с ними архиепископом новгородским Геннадием, Иосиф пишет послания епископам, убеждая их подвигнуться на защиту православия, составляет обширный труд из шестнадцати «слов» против ереси, объединенных под именем «Просветителя». В последние годы Ивана III он лично убеждает государя, не склонного к крутым и жестоким мерам по отношению к еретикам. Точка зрения Иосифа весьма радикальна. Царям подобает еретиков и в заточение посылать, и казням лютым предавать: «Грешника и еретика руками убита или молитвою едино есть». Нельзя верить их покаянию: пожизненное отлучение от Церкви и заточение в темницу – вот участь раскаявшегося еретика. По свидетельству жития Иосифова, эта суровость вооружила против него владык и старцев» (4).
Вникая в суть спора преподобного Иосифа  с его противниками стоит вспомнить недавно изданный замечательный многотомник Святополка-Мирского, посвященный этой эпохе. Писатель, не особенно симпатизируя преподобному Иосифу, очень тонко показал, что эти милые поначалу еретики впоследствии превратились в настоящих уголовников, не брезгующих ни откровенным грабежом, ни убийствами, а уж об их деятельном участии в дворцовых интригах и говорить нечего. Историки это подтверждают. И, надо думать, что казнили там не столько религиозных отщепенцев (не Испания все-таки), а самых обычных бандитов с религиозной путаницей в голове.
«Практические действия великого князя, направленные на ослабление монастырей, воспринимались святым Иосифом Волоцким как дополнительное доказательство того что князь подпал под влияние "ереси жидовствующих".
Подобные факты побуждали преподобного Иосифа обратиться к размышлениям о государственной власти. В том же направлении толкал его мысль и ход борьбы против "ереси жидовствующих".
В своих посланиях Иосиф Волоцкой горячо проповедовал идею божественного происхождения верховной государственной власти. От Бога цари принимают скипетр царствия, от Бога получают в управление государство.
Придавая власти Русского государя церковный характер, Иосиф Волоцкий полагал при этом, что государь не волен распоряжаться имуществом церквей и монастырей.
Отстаивая независимость церковной организации, Иосиф не считал, однако, что государственная власть должна быть поставлена на службу церкви. Его представление о взаимоотношениях государства и церкви не укладывалось ни в принцип "царство выше священства", ни в прямо противоположный ему тезис "священство выше царства" (4).
При этом преподобный не считал, что власть удельных князей имеет тот же духовный источник, что и власть Великого князя. В своих сочинениях он вознес на должную высоту великокняжескую власть, поставив ее совершенно особо по отношению к власти провинциальной. Фактически именно труды преподобного Иосифа сделали возможным возникновение широко известной впоследствии духовно-политической концепции «Москва – Третий Рим».
«Его активная деятельность пришлась на последнюю треть XV —начало XVI века, то есть на время, когда шел процесс становления политической системы и официальной идеологии Московского государства. И он сыграл в этом процессе огромную роль. Практические усилия преподобного Иосифа Волоцкого и его последователей — иосифлян — во многом определили характер внутренней организации русской православной церкви, место последней в политической системе Московии, взаимоотношения церкви с верховной государственной властью. Сформулированные же Иосифом Волоцким теоретические положения, касающиеся сущности и функций верховной государственной власти, легли в основание официальной политической идеологии русского общества XVI—XVII веков»(4).
Приближаясь к смерти, преподобный пишет: « боюся и трепещу».  Он достиг меры возраста Христова и понимал поэтому, что ни заслуги перед Церковью, ни настоятельский чин, ни священство не являются достаточной гарантией доброго ответа на суде Господнем. Но трепеща о своей загробной участи, он, как это было всегда, как добрый отец, заботится не столько о себе, сколько о своей обители. Именно это подвигает его к написанию «Духовной грамоты», где он стремится не только наставить своих драгоценных чад, но, прежде всего, предостеречь, предохранить от ошибок и всех возможных преткновений.
И в глубокой старости, так сказать, в «сухом остатке» жизни абсолютно доминирует та черта характера преподобного, которая, видимо, и привела его к святости – полное бескомпромисное самоотречение ради ближних своих.
Преподобный Иосиф Волоцкий скончался 9 сентября 1515 года на 76 году жизни. В 1579 году было установлено местное почитание святого в Иосифо-Волоцком монастыре. 1 июня 1591 г. преподобный Иосиф стал общерусским святым. Мощи его покоятся в Успенском соборе Иосифо-Волоцкого монастыря.

Использованная литература:
1. Митрополит Макарий (Булгаков) «История русской Церкви», том 4, часть 1.
2. «Московский патерик»
3. Г. П. Федотов «Святые Древней Руси»
4. История политических и правовых учений 5. Алексеев А. И. "Иосиф Волоцкой".

http://www.istpravda.ru/books/12102/

6. Иосиф Волоцкий - «Википедия»
7. В. В. Кожинов «Обличитель ереси непостыдный».
8. Я.С. Лурье «Иосиф Волоцкий» «словарь книжников и книжности Древней Руси»

для журнала "Монастырский вестник" август 2015 год