Aqua

Я сижу на самом краю воды и представляю, как большая волна накрывает меня с головой. Как она разбивается о прибрежные камни, на миг застывает, и это - мир за секунду до взрыва. Море гладит мои колени. Море возьмёт меня  первым и не будет со мной жестоко. Я кладу письма в бутылки, которые бросаю в море. Это всё -  мои тайные страхи, мои скрытые мысли и чувства. Это всё - эти люди. Я ссылаю их на чужие континенты. Я бросаю их на дно. Их так много во мне.

Со стороны заброшенного приюта доносится глухой женский крик. Это Тамарис, она кричит на своих детей. Год или два назад она натащила туда больших камней и сказала, что это - её дети. На заднем дворе, заросшем виноградом, они стоят кругом - это прогулка. Сейчас Тамарис представляет, что они её не слушают. Когда они её не слушают, она обещает бросить их на произвол судьбы, но ни разу, ни разу не делает этого. Другие лежат на полу в комнате, где раньше хранились матрасы, это - тихий час. Для меня они спят вечным сном. Одни вечно спят, другие вечно гуляют, третие ждут обеда в холодной пустой столовой. Тамарис создала себе вечность, и никто не смеет уйти. Я смотрел, как она защищает их от чаек. И я понял: любовь - это плата. Кредит длинной в навсегда.

Я кормлю чаек небом. Мимо гремят электрички. Из окон смотрят мириады глаз. Я не вижу лица, я вижу только глаза, проезжающие мимо с попыткой утопить свою тоску в море, как бумажный пакет  или фантик. Они бросают, а я вылавливаю. Я вылавливаю их тоску, чтобы в ней не запутались рыбы. И одни здесь так однажды остались. Одни глаза в отсутствии тела, но с большой надеждой на чудо. Чуда не случилось, на островах случаются перебои с горячей водой, со связью и особенно с чудесами. Или они - везде. В морском песке и в воздухе. А вы хотели чего-то большего? Те, кто хочет чего-то большего, сильно разочаровываются, найдя лишь горсть чёрной гальки внутри сандалий. Но это и есть то самое большее, что остров вам может дать - чёрные мокрые камни внутри вашей обуви, постоянные перебои со светом, свежий ветер, пальмы и гамаки. И грусть. Грусть. Но для этих глаз чуда не получилось. Они тускнели с каждым сезоном, их губы  всё крепче сжимались. А смерть настигает своё на любой точке континента. Глупо прятаться, глаза цвета ртути. Глупо  прятаться. Смерть - кредитор, не прощающий долгов. Смерть знает ваш адрес и вашу фамилию, ваши привычки. А глаза цвета ртути умирали от рака и спрыгнули в море с обрыва. Они позвали смерть сами, они решили отдать долг раньше срока.
 
Жизнь у моря расставляет приоритеты. Жизнь на острове обостряет инстинкты. Так ты привыкаешь к тому, что однажды всё кончится, что однажды вода в кране станет солёной, и весь твой мир станет водой. Наводнение в рамках одной квартиры - вытекающие стёкла, смазанная краска на плинтусе. Вода входит в дома, чтобы забрать людей, превратить их в дельфинов. Ванна - маленькое комнатное море, предназначенное для комнатных утопленников понарошку. Их смерть стала несерьёзной, их смерть на газетных афишах. Тамарис закрывает глаза своим детям, когда видит их.

Фильмы с расчётом на континент, с памятью о нём же. Я пишу стихи по ночам, не включая компьютера. Экран остаётся чёрным, и мои мысли уходят в воздух. Мои мысли, как трясина. Как холод. Как память. А диски с фильмами про континент порой уходят нераспечатанными туда же. Мало, кому интересны страдания континентальных актрис здесь, где в дома прорастают лихорадка и виноград, а на трубах вьют гнёзда птицы.

Чужака узнаёшь по запаху духов и мыла. Здесь жил один, но он вернулся через 3 года на континент, пропахший солью и одичалый. На нём как будто остался след. Большой след от чьего-то ботинка. Говорят, он умер сразу по приезду. В аэропорту. Почти что не успев почувствовать твёрдую землю. В международной зоне, в средоточии всех континентов и стран на одной маленькой точке. Он харкал кровью и, кажется, не заметил, как был этот момент прекрасен. Море вошло к нему внутрь, море оставило свою печать. У родившихся здесь иммунитет к морю. А у него не было. И оно забрало его.

Но он не так интересен, как хозяин кафе, который ловко препарирует устриц и считает себя гуманистом. Он читает красивые книги о прекрасном. А потом вырывает страницы и заворачивает в них фаршированных мидий. "Искусство должно приносить пользу", - так он говорит.

Выпивая в день по стакану вина, падая по колени в море, становишься ближе к звёздам, замечаешь, как от тебя не остаётся, ничего лишнего/личного, никаких указующих черт, характерных манер. Впитывая в себя чужие хроники, чужой хронос, переживания становишься всеми на свете. Впитывая в себя тепло солнца и ягодный сок, твоё тело не вечно, бренно, как и любое другое, как и что-либо, когда-либо. Ничего не значимо. Ничего не вечно.

Рыбы бьют хвостами о воду. Выбрасываясь на песок, о чём думают умирающие киты? Что последнее сказала рыбка перед тем, как быть пойманной на крючок? За секунду до взрыва все наши сны будут общими. Именно это я всегда понимал  под "Сознанием Христа" и потоками благостной энергии. Восполняйте пробелы в памяти, чёрные дыры в вашем сознании, склейте свои сердца в одно большое картонное сердце - мы пойдём танцевать!

Те, кто возвращается с континента,  часто подхватывают тропическую лихорадку. Те, кто возвращается, разочаровались в жизни без моря, да и вообще - в жизни. Все они возвращаются с разбитым сердцем. Никто, никто ещё не вернулся с целым.

"Светло-голубые стены, облупившаяся краска. Ты говорила, что это чертовски красиво. Ты видела только эти стены и небо. Ты так боялась таблеток, уколов, и это убило тебя. Эмили, не стоило и надеяться. Эмили, тебе было глупо надеяться. Эмили, мне было только 17 лет, когда мне сказали, что ты уехала. Я-то знал, что ты уехала на тот свет. Не хотелось скучать, не хотелось плакать. Да и я никогда не любил тебя. Просто так ничего не случается, просто ты была странная. Кроме твоей комнаты в лечебнице - ничего, но твоя комната была доверху набита чучелами животных: совы, белки и кулики. Эмили, тебе кололи лекарства, а ты боялась. Вот и ты стала точно таким же чучелом. Точно таким же со стеклянными зрачками, Эмили. Каждый может к тебе прикоснуться, Эмили. Потому что ты трусиха. Ты боялась лекарств и отказалась от них. А если бы ты не боялась, то и не умерла бы".

Это письмо стало первым, которое я сложил на 4 части, засунул в бутылку и отправил в путешествие по дальним странам. А потом разразилась гроза и попала в дерево. Дерево около дома, где жила семейная пара. По выходным они ездили в маленький город за полсотни километров. Они покупали фрукты в цветастых сетках и конфеты в немнущихся упаковках. Они смотрели американские сериалы, и он носил дорогие часы, а она - пластмассовые браслеты. У них был  бассейн, а морем они пользовались только как видом. Они говорили всем своим друзьям, что у них есть "дом с видом на море". Они рассорились. Она кидала в него вещи и кричала. Она улетела первым же самолётом. Он жил здесь некоторое  время один, и дом зарастал вьюном. Он не убирал разбитую ей посуду, он не убирал разбросанные ей вещи. Он не закрывал ни окна, ни двери, когда лил дождь. По выходным он всё так же ездил в супермаркет и покупал её любимые конфеты, и раздавал их детям, но детям они не нравились. Его можно было часто встретить, сидящем на лавке у входа в дом,  размышляющим о жизни и о смерти, о вере и о правде, читающим номер газеты за прошлый год. Всё время одни и те же страницы, как будто для него их смысл менялся ежедневно. Ему не нужна была ни она, ни все эти вещи - просто ежедневный ряд ритуалов, приковывавших его к скоротечности бытия. Но она ушла, он забросил всё, и однажды ритуал прервался. Он вышел из дома ночью и исчез в спелом воздухе цвета ржавеющего железа. И исчез, ничего после себя не оставив кроме старой газеты, промокшей в струях дождя.

Остров - обиталище языческих богов; остров, фонящая связь со всем миром - поклонение природе. И поэтому - родина самых весёлых женщин, самых беспечных мужчин. Ничего не стоит денег, деньги - просто бумага. Ничего нет важнее гальки, песка и фруктов. Всё, что ты находишь - только цветение пальмы. Всё, что ты знаешь о жизни - только песня цикад. Ветер поднимает песок на уровень солнца. Если не закрывать на ночь окна, то можно вылететь в космос. На кровати, с открытой душой, с распахнутым сердцем. Так они сгорают в верхних слоях атмосферы. Так они сгорают, как мотыльки, если к ним поднести зажигалку.

Но если вспомнить: только лишь ненависть в этом мире вечная вещь.