Великому Бунину. На санях!
Тихо-тихо в полях после грохота поезда!
Откинешься в задок саней,
прикроешь глаза – красота, нет её милей;
и только покачиваешься и слышишь,
как заливается колокольчик над тройкой, запряжённой в протяжку, что мчит через поля,
как визжат и постукивают на ухабах полозья.
Коренник сеет иноходью,
передние поджарые лошади, пофыркивая, несутся вскачь,
вокруг искрится снег, ещё далеко до вечера,
комья снега бьют из-под копыт в передок,
а около саней, быстро-быстро, как змея, вьётся длинный кнут кучера.
Обернёшься – и кажется, что полоса дороги выскальзывает из-под полозьев,
бежит назад, в ровное снежное поле, но за нами...
А потом – шагом по занесённым вьюгами лугам,
под обрывами с нависшими тяжелыми снегами!
Огромными раковинами завиваются внутрь гребни снеговых навесов.
Ясно и резко отделяются их чистые, холодные изваяния от фона неба:
небо снизу кажется тёмно-тёмно-синим! Особенно над лесом.
Пристяжные играют, на ходу хватают губами и отбрасывают снег...
Балуй! – грозно кричит кучер, щёлкает кнутом с силою, –
и опять постукивают сани на ухабах, лошади ускоряют бег
и звонко заливается колокольчик под мерно качающейся дугою...
А между тем уже догорает короткий день;
встали лиловые тучи с запада, пропала их тень,
Солнце ушло в них
и наступает тихий, зимний вечер. День затих.
Над посиневшими снегами залегает к востоку морозная мгла ночи.
Сливается с нею вдали снежная дорога и кажется из-за теней короче,
и мёртвое молчание царит над степью, над ближним оврагом,
Только полозья тихо скрипят по снегу и задумчиво позванивает колокольчик:
лошади идут шагом.
Овсянки бесшумно перелетают перед ними по дороге, как бы играя с ними налегке...
Мужик на розвальнях пристал за нами где-то на перекрёстке,
и заиндевевшая морда его шершавой, низенькой и бокастой лошадки,
которая трусит рысцой за нашими санями, будто везёт лёгкий возок,
равномерно дышит тёплым паром в мой затылок.
Не наезжай! – раздаётся иногда голос нашего кучера среди мёртвого молчания поля.
И мужик тоже что-то покрикивает, соскакивает на раскатах, где скользко, чтоб не съехать в сугроб зря,
и снова бочком, на бегу, вваливается в свои дровни и поглядывает в тёмные поля.
А кругом всё темнеет и темнеет,
и уже ночью въезжаем в знакомое село, за нами – лошадёнка с розвальнями.
Ночь тёмная, но звёздная; мелкие звёзды содрогаются острыми синими огоньками,
крупные блещут переливчатым блеском разноцветных камней над нами.
Резкий, морозный воздух так и охватит всего, когда выйдешь из дому.
За садом ещё холодно краснеет заря.
Солнце только что выкатилось огнистым шаром из-за снежного поля.
Но вся картина села уже сверкает яркими и удивительно нежными, чистыми красками: северное утро зимнее, раннее!
Клубы дыма алеют и медленно расходятся над белыми крышами, заря всё светлее.
Сад – в серебряном инее...
–––––––
Иван Алексеевич Бунин. В деревне. (Отрывок)
Тихо-тихо в полях после грохота поезда! Откинешься в задок саней, прикроешь глаза - и только покачиваешься и слышишь, как заливается колокольчик над тройкой, запряженной в протяжку, как визжат и постукивают на ухабах полозья. Коренник сеет иноходью, передние поджарые лошади, пофыркивая, несутся вскачь, комья снегу бьют в передок, а около саней, быстро-быстро, как змея, вьется длинный кнут кучера. Обернешься - и кажется, что полоса дороги выскальзывает из-под полозьев, бежит назад, в ровное снежное поле... А потом - шагом по занесенным вьюгами лугам, под обрывами с нависшими тяжелыми снегами! Огромными раковинами завиваются внутрь гребни снеговых навесов. Ясно и резко отделяются их чистые, холодные изваяния от фона неба: небо снизу кажется темно-темно-синим! Пристяжные играют, на ходу хватают губами и отбрасывают снег... - Балуй! - грозно кричит кучер, щелкает кнутом, - и опять постукивают сани на ухабах, и звонко заливается колокольчик под мерно качающейся дугою... А между тем уже догорает короткий день; встали лиловые тучи с запада, солнце ушло в них, и наступает тихий, зимний вечер. Над посиневшими снегами залегает к востоку морозная мгла ночи. Сливается с нею вдали снежная дорога, и мертвое молчание царит над степью. Только полозья тихо скрипят по снегу, и задумчиво позванивает колокольчик: лошади идут шагом. Овсянки бесшумно перелетают перед ними по дороге... Мужик на розвальнях пристал за нами где-то на перекрестке, и заиндевевшая морда его шершавой, низенькой и бокастой лошадки, которая трусит рысцой за нашими санями, равномерно дышит теплым паром в мой затылок. - Не наезжай! - раздается иногда голос нашего кучера среди мертвого молчания поля. И мужик тоже что-то покрикивает, соскакивает на раскатах и снова бочком, на бегу, вваливается в свои дровни. А кругом все темнеет и темнеет, и уже ночью въезжаем в знакомое село. Ночь темная, но звездная; мелкие звезды содрогаются острыми синими огоньками, крупные блещут переливчатым блеском разноцветных камней.
II
Резкий, морозный воздух так и охватит всего, когда выйдешь из дому. За садом еще холодно краснеет заря. Солнце только что выкатилось огнистым шаром из-за снежного поля; но вся картина села уже сверкает яркими и удивительно нежными, чистыми красками северного утра. Клубы дыма алеют и медленно расходятся над белыми крышами. Сад - в серебряном инее...
Свидетельство о публикации №115080106592