Степные бесы

                Предыстория.

Ранней весной 2005 года со мной случилось большое несчастье – я попала под прессинг политической полиции Казахстана. В этот печальный  день меня по телефону вызвал к себе следователь по особо важным делам УВД  Павлодарской области по адресу: ул. Лермонтова, 50/1 и показал мне бумагу, где черным по белому было написано, что якобы я утаила от казахских властей черные пятна своей биографии.
Казахская политическая полиция разоблачила меня в том, что я, имея преступный умысел, совершила преступное деяние: проникла на работу в государственное бюджетное учреждение на должность врача медико – социальной экспертизы. С какой целью и для какой выгоды, об этом бумага скромно умалчивала. Я не сразу осознала силу нанесенного мне удара. Не поняла, что меня, живую, вычеркнули из списка живых и что, теперь мое существование зависит от слепого случая.

Удивило то, что бумага была подписана начальником  КНБ (Комитета Национальной Безопасности) по Павлодарской области и адресована лично начальнику областного УВД. Кстати, это было не просто мое жизнеописание, а требование о возбуждении уголовного дела. Следователь, который ознакомил меня с документом, разговаривал со мной очень вежливо, тихим голосом, как врач с умирающим пациентом. Позже, вспоминая наш разговор, мне пришло в голову, что мысленно он уже попрощался со мной. Возможно, он был прав.
Дома я стала размышлять. Кто хочет меня уничтожить? Кому я мешаю жить и дышать? Первым делом подумала о работе. Нас в отделе 5 человек: врачи Ауезова, Сумина, Дюсенова, начальник Жалелова, секретарь Анара.  Жалелова хотела повышения, мечтала о должности начальника ОблМСЭ, но кто-то наверху в Астане был против, вел свою игру. Ауезова была недовольна тем, что моя зарплата выше на 500 тенге ( 100 рублей ), а она старше меня на 6 лет. Что тут ответить? Что я, одинокая мать, и мне надо думать за двоих. Если даже я уходила с одной работы, то на следующий день выходила на другую. Перерывов в стаже у меня не было. Я почувствовала, что это их работа. Вот откуда вопросы про места работы, про смену фамилии. Но было еще что-то. Какая связь между тайной полицией и рядовым врачом? Экстремизмом я не занимаюсь, в оппозиции не состою. Хожу в церковь. Неужели? Гадать бесполезно, надо готовиться к худшему.
               
                Следствие.

Даже сейчас, когда прошло более 8 лет я не смогу читателям обьяснить суть предьявленных мне обвинений и, похоже, что в тот момент, это никому не было нужно.
Обвинение исходило из того, что в моей злосчастной трудовой книжке, к примеру было указано, что я работала в железнодорожной больнице и в тубдиспансере, а на самом деле по версии обвинения,в этот временной отрезок работала в горбольнице №5. Из этого сделали вывод, что я собственной рукой делала запись в трудовой книжке и решили публично разоблачить врага народа в назидание другим.
Сразу отмечу, что в горбольнице № 5 работала моя сестра Гуля, и там ее хорошо знают. Я работала в железнодорожной больнице и в тубдиспансере. Но это уже не имело никакого значения. Все было против меня. Меня допрашивали, с какой целью я меняла фамилию в 2002 году. Я долго и нудно рассказывала следователю перепитии своей семейной драмы. Тасболат Дюсенов умер в 2001 году, а пенсионный отдел отказывал в назначении пенсии по потере кормильца, требовал, что бы я взяла фамилию покойного. Пришлось покориться. Тщетно я пыталась доказать отсутствие преступного умысла, меня уже назначили виноватой. Маховик  закрутился и меня никто не слушал.

Следующий раз меня допрашивал следователь Северного отдела полиции на ул.Ленина, 55. Запомнила его имя – Хиссамутдин, среди казахов такого имени я раньше не встречала. Почему-то, он все воспринял близко к сердцу. Он ходил в тюбетейке, повадками напоминал муллу, садился на полу, скрестив под собой ноги, вел со мной нравоучительные беседы типа: « ваше православное вероисповедание не имеет никакого отношения к сути предьявленных вам обвинений » и при этом горестно вздыхал, глядя на отступницу.
Таким же задушевным тоном он мне сообщал: « Госпожа Дюсенова, государственная машина вас раздавит без следа.»
Такие приступы вежливости  быстро заканчивались. И, обычно, придя на допрос, я большую часть времени проводила в коридоре, так как он то и дело выгонял меня из кабинета. То он делает срочную работу, то ему надо подумать над моим делом. В обшем, и целом я была для него неразрешимая загадка.

                Экспертиза.

Как-то он вызвал меня в свой кабинет на ул.Ленина, 55 к 12.00 и повел меня вниз, там, где у них находился то-ли буфет, то-ли столовая. В обеденное время там было много народу. Следователь усадил меня за столик, крикнул раздатчицам что-то вроде: « Тетя Глаша, тетя Света будете свидетелями», и началась почерковедческая экспертиза.
Судя потому, что присутствующие, числом не менее 30 кушали с большим аппетитом, я сделала справедливый вывод, что проведение почерковедческой экспертизы в общественной столовой является здесь обыденным делом.

Как вам описать мое состояние? Вы читали историю средних веков? Помните публичные казни? О, это целый процесс! Когда приговоренного везут по главным улицам к месту казни, его сопровождает сдержанный гул ждущей толпы. На эшафоте его ждет палач. Есть такой вид казни – колесование. Несчастного распинают на колесе, стягивают тело цепями. Затем палач медленно отрубает ему сначала правую ногу, затем левую, потом принимается за верхние конечности, и в последнюю очередь - голову. При этом отрубленные части тела палач высоко поднимает над головой. Фонтаны крови под напором работающего сердца хлещут из изрубленного тела, алые брызги разлетаются во все стороны, жертва, или то, что от нее осталось содрогается в предсмертных конвульсиях. И, все это происходит под вопли воющей толпы. Нищие и убогие беснуются от возбуждения и осознания того, что есть кто-то, кто поставлен ниже их. Они в экстазе от страданий жертвы. Видя страдания других, они на краткий миг забывают о своих. Опытный палач может при желании закончить муки жертвы одним ударом. Но, это миг его власти над презирающей его толпой, и он ее не упустит. Он будет длить страдания жертвы вечно, чтобы насладиться своим могуществом до конца.

Представьте себя на моем месте. Зайдите в любое бистро, ресторан, когда там много людей. Сядьте где-нибудь в углу и просто смотрите на людей. Это такие же люди, как мы с вами, но есть и другие. Поменяйте мысленно обстановку. Представьте длинный стол в центре, а вокруг много столов поменьше. На центральном столе лежите, сидите, стоите вы. Вокруг вас размеренно ходит палач. Он наносит вам удары, изощренно мучает вас, и одновременно наблюдает за вашей реакцией. Вы понимаете, что он получает наслаждение, но вы бессильны, незримые кандалы сжимают вашу душу. Вам нечем дышать, в последней надежде вы озираетесь по сторонам. Рядом ходят, кушают, делают свои дела такие же палачи мужского и женского рода, но вас они не видят, вы для них не существуете. Вам страшно и одиноко в этой камере смерти. Вы кричите от ужаса и боли, но вас никто не слышит, на вас не обращают внимание, вас уже нет.

Вам страшно? А мне страшно до сих пор. Я плачу и душа моя кричит от боли. Где нет сострадания, там нет жизни, вместо этого - безжизненная пустыня. Палачи всех времен и народов не мучают тело, они мучают душу человека. Они, как кровью, питаются страданиями своих жертв. Они не мучают трупы, они мучают живых. Они живут страхами своих жертв, для них пытки - не рутина, это - моменты наивысшего наслаждения и счастья. Коллективные оргии нужны палачам для поддержания дисциплины, для них это - нечто вроде обязательного ритуала, отсутствие на котором, означает только одно: что, вскоре, отсутствующий окажется на конвейере, но уже в роли жертвы.
 
Экспертизу провели ударно в течение недели. По ее результатам я думала, мент меня убьет, так он разьярился. Он самолично повел меня в старое здание УВД, в эту самую экспертизу и в моем присутствии стал спорить с пожилым казахом – экспертом. И все требовал повторить экспертизу. Даже, видавший виды эксперт был в шоке и все спрашивал: «А зачем вы ее привели?».  На следующий день вышло так, как хотел следопыт. И, мы снова ходили в столовую, и снова я переписывала целые страницы Уголовного Кодекса.

Но у дружной команды что-то не клеилось, тогда в один день меня вызвал непосредственный начальник моего экзекутора по фамилии Макимов, и в ультимативном тоне мне обьявил, что отстраняет меня от работы на время, как он пояснил, необходимое для следственных действий. «Необходимое время» затянулось почти на месяц. Только потом, когда следователь торжественно привел меня на работу и сдал на руки директору департамента Рахимову Е., а тот развел ручками и уволил меня с чистой совестью за прогулы, я поняла, что они все в одной связке.
               
                Развязка.

Но это было только начало. Мой почтовый ящик в жалком состоянии, неизвестные вандалы снесли дверцу вместе с замком. Немногие письма, которые приходят на мое имя вскрыты, конверты разорваны. Иду на почту, договариваюсь, что буду приходить за письмами сама, может, хоть вскрывать будут аккуратно.
В июле умирает сестра. Надо идти помогать. Утром собираюсь выходить, открываю дверь, а в проеме мордатый казах: «К Вам едет следователь, никуда не выходить.» Милостиво разрешает дочери покинуть квартиру, проходит в зал. Велит мне садится в кресло, сам усаживается в соседнее. Сидим,ждем,молчим.Я лихорадочно соображаю, какую ловушку они приготовили на этот раз.

Наконец пожаловал «новоявленный мулла». Усаживается на ковер в своей любимой позе и начинается проповедь. Я слушаю в пол-уха, а сама думаю: «как дружно они обьединились против меня, а ведь,я такая - же казашка, как и они.  А как ненавидят!» С трудом возвращаюсь к реальности, оказывается,  плохой следователь превратился в хорошего. Думает обо мне, о моей судьбе. Утверждает, что не все так плохо. Да, есть у меня враги, которые жаждут меня уничтожить, но можно смягчить последствия. Плавно переходит к моей дочери, переживает за ее будущее. Вот он знает больших людей, которые могут сильно помочь и они знают о моей ситуации. Но, «Вы же знаете, большие люди - большие деньги.»  Задает вопрос о квартире.
Про себя поражаюсь: « ну и наглецы!» Слезы от безысходности текут сами собой. Уговоры и угрозы продолжаются долго. Потом соседи сказали, что меня в квартире продержали более 6 часов, все это время я плакала. Все слышали и молчали. Звонил их командир Макимов, просила его отпустить на похороны, он орет в трубку, что отправит меня на похороны под конвоем. Я все равно не соглашаюсь. Наконец мучители устали, ушли угрюмые. Чувствую, что приближается развязка. Каждый день хожу в церковь, потом сижу церковном дворике. Господи, дай мне силы пережить все это!
Через 3 дня приходит  расстроенная соседка и рассказывает: « звонит телефон, беру трубку, а там мужской голос мне говорит:  Вы - гражданка такая-то, проживаете по такому-то адресу. Я говорю: да. А он мне: передайте вашей соседке Дюсеновой, пусть завтра придет в городскую прокуратуру в такой-то кабинет подписать обвинительное заключение и положил трубку.»

На следующий день пошла в городскую прокуратуру. В указанном кабинете находился молодой казах до 25 лет. Почему-то он не захотел здороваться, или посчитал ненужным, молча сунул мне бумагу и велел убраться из кабинета. На мое удивление ответил, что очень занят, а я могу прочитать обвинительное заключение и подписать  в коридоре. На том наше общение закончилось, не успев начаться. В резюме могу отметить молниеностность следствия, причем в основном большую часть столь короткого следствия я провела в коридорах власти.

                Суд.

Стали ждать дату суда. В указанное время суд не начинается, секретарь приносит горькую весть: суд отложен на неделю, судья заболел. Через неделю суд снова откладывается по обьективным обстоятельствам. Знающие люди советуют: не злите судью, дайте взятку. Гуле жалко сестру, она решает стать спонсором. С нашей стороны идет на высокую встречу парламентер. Судья выздоровел и готов к переговорам. Наша сторона просит оправдательный приговор. Судья возражает категорично: дело идет по линии КНБ, оправдания не будет, согласен на штраф. Цена вопроса: 1000 долларов США, после переговоров соглашается на 800. Судебное действо проходит кратко в течение 17-18 августа. Я гордо не признаю вину. Судья выносит приговор: 10 000 тенге ( примерно 200 рублей). Казалось,все довольны.

                Эпилог.

Мое дело закончилось хорошо для всех, приложивших к нему руку. Все проявили высокую гражданскую позицию и доказали свою лояльность. Начальника  Павлодарского КНБ через несколько месяцев с повышением перевели в Астану.  Я надеюсь, что Машевская и другие сотрудники КНБ, готовившие на меня материал, получили денежные поощрения. Начальник моего отдела Жалелова стала начальником областного МСЭ, а Ауезова заняла ее место. И только мне, было не до веселья.
В конце октября этого же года получаю послание от судьи, где он разьясняет мне, что враги не дремлют и, посему прокуратура обжаловала приговор и судебная драма возобновляется. Сама не помню, как нашла дорогу от почты домой. Смотрю в потолок и думаю, как сообщить черную весть родным. Пришлось звонить, идти не решилась. Старшая сестра пошла к заместителю прокурора, оказался русский. Стала рассказывать ему ситуацию. Он ее выслушал и сказал, что его проинформировали не в полном обьеме и дело мое закрыто. Все закончилось для меня. Но ему видно не простили. Через несколько месяцев читаю в местной газете, что у него обнаружили якобы поддельный диплом и он уехал из Казахстана.

                Кому это выгодно?

В документах следствия упоминалась фамилия директора областного департамента здравохранения Казангапова, к тому времени он занимал эту должность не более года. По каким - то причинам он принял активное участие в моей судьбе, обращался с запросами в разные органы о моей трудовой деятельности.
Прошло несколько месяцев и в сознании стали всплывать какие-то обрывки разговоров, неясные намеки. У меня отобрали трудовую книжку, надо было все восстанавливать. В тот момент мне казалось, что жизнь моя разрушена. Я боялась провокаций, боялась людей. Мыла полы, собирали с дочерью бутылки, стала шить на дому самое простое. В голове совершалась медленная работа. Однажды решилась и пошла к жене Казангапова на работу. Спрашиваю ее, почему ее муж принял такое деятельное участие в моей судьбе. Вроде друг друга не знаем, негде не пересекались. Обещала узнать. Через 2 недели снова иду к ней. Она говорит, что спрашивала, но он ей ответил, что не помнит такую фамилию.

Весной 2006 года еду на родину мужа в Коктюбе, в гости к знакомой. За дастарханом рассказываю свой триллер. Она мне говорит: « в твоем доме живет племянница Казангапова, а с нею ее мать - его сестра, ты же приезжала к ним в 2002 году, пыталась продать им дом, а чем кончилось дело?» И тут, я вспомнила, что после смерти Тасболата весной 2002 года оформляла наследство. У покойного наследников оказалось больше, чем мух. А,в нашем доме жили какие-то его родственники. Да, я к ним ходила, предлагала либо купить, либо освободить жилплошадь. Помню, что они были недовольны. Обещали подумать, сказали, что сами найдут. Получается, что нашли.

Стала восстанавливать документы на дом. Летом приехала вновь в Коктюбе, пошла к недругам. Спросила, зачем подключили Казангапова, ведь можно было сделать по другому. У дома фактически три хозяина: Тасболат, я, и наша дочь. Тасболат умер, я же, хозяйка после него. А местные власти не позволят им проживать нелегально. Мамаша врет, не моргнув глазом. Утверждает, что просила брата найти меня, что бы купить дом, о большем и не помышляла. Но, я тоже казашка, притом битая, произношу многословную речь. Кратко, ее суть: «Прошлое забыто, бизнес прежде всего, либо платите, либо убирайтесь». Через неделю нахожу покупателя, на его машине едем в Коктюбе, заходим в дом. Взрослые на работе, дома дети. По хозяйски провожу покупателя по всем комнатам, ему все нравится. Жалко детей, а кто пожалел мою дочь? Стою на остановке, жду автобус, бежит молодая хозяйка. Просит приехать на следующей неделе. В 2002 году дом стоил 50 000 тенге, сейчас отдаю за 500 000 тенге, и они согласны. Эх, люди.

                Эпилог.

Ночь с 17 на 18 июня 2008 года, стоим на казахской таможне, рукой подать до России, но как она недостижима! За три года ажиотаж вокруг меня сошел на нет, вышла на работу сначала в частную клинику, затем однокурсница устроила в государственную амбулаторию участковым врачом – терапевтом, восстановила трудовую книжку, но многих записей нет, предприятия канули в лету. Последние полгода собирала документы для выезда в Россию, скрывали от всех, знают только мама и Гуля.Бедная мама довольна, ей больше 80 лет.
Признается: "каждый день боюсь, что тебя схватят, я не переживу. Уезжай, я буду спокойна за вас обеих."               

И вот последнее испытание. Меня отделяют от основной группы. Пока для отдельного разговора. Подходят 2 казаха – таможенника, пожилой молчит, молодой и наглый говорит: « Вот Вы уезжаете навсегда, а у Вас всего 2 сумки носильных вещей. Вот мы и думаем, на что собираетесь жить в России, может Вы везете в Россию наркотики?» Я уже закаленный боец и ко всему готова. Молча достаю из кармана 2 пары золотых сережек, и сую в карман к пожилому. Они разворачиваются и уходят. Путь свободен! Садимся в автобус. В последний раз поворачиваюсь лицом к темноте, перед глазами одни руины и пепел. Прошай навеки, Родина! Что я Тебе такого сделала? За что Ты так со мной? Автобус трогается.  Прочь из ада!

P.S. Моей жизни в Казахстане посвящены стихотворения: «Узник», и «Автобиография».