Из Овстуга

Блажен, кто посетил сей мир
В его минуты роковые:
Его призвали всеблагие,
Как собеседника, на пир.

   То, что Тютчев – гений было ясно уже многим современникам Поэта. И время – самый бесстрастный критик – подтвердило: гений! А то, что он был поэтом-мыслителем, – «закономерная черта эпохи его творческого становления» (рубеж 1820 – 1830-х годов). Но это был  необыкновенный мыслитель…
Я, конечно, мог бы не повторять известный факт, но эта страница судьбы великого художника и патриота трогает меня даже больше некоторых стихотворений. И так – 1873 год. Фёдор Иванович в шаге от смерти, уже совершил немую и глухую исповедь и впал в беспамятство. Казалось, наступил конец. Но неожиданно Тютчев открыл глаза и спросил: «Какие последние политические известия?»…
Или – другой случай: Александр II решил навестить умирающего. И поэт заметил, что испытывает большое смущение, так как будет крайне неделикатно, если он не умрёт на другой же день после царского посещения…
   Вот так и многие его строки воспринимаются, «как ответы на какие-то события, как восклицания на полях философских книг. И эти восклицания по глубине своей не уступают тексту, которым вызваны к жизни. Подчас они превосходят его». Поэтому и живут и жить будут. И это касается не только его философских стихотворений. И  некоторые стихи, вызванные к жизни политическими играми того времени, не только ценны, но, к сожалению, –  злободневны и сегодня. И даже сегодня они ещё злободневней:

СЛАВЯНАМ
                Man muss die Slaven an die Mauer drucken *
Они кричат, они грозятся:
"Вот к стенке мы славян прижмём!"
Ну, как бы им не оборваться
В задорном натиске своём!

 Да, стенка есть - стена большая,-
И вас не трудно к ней прижать.
Да польза-то для них какая?
Вот, вот что трудно угадать.

Ужасно та стена упруга,
Хоть и гранитная скала,-
Шестую часть земного круга
Она давно уж обошла...

Её не раз и штурмовали -
Кой-где сорвали камня три,
Но напоследок отступали
С разбитым лбом богатыри...

Стоит она, как и стояла,
Твердыней смотрит боевой:
Она не то чтоб угрожала,
Но... каждый камень в ней живой.

Так пусть же бешеным напором
Теснят вас немцы и прижмут
К её бойницам и затворам,-
Посмотрим, что они возьмут!

Как ни бесись вражда слепая,
Как ни грози вам буйство их,-
Не выдаст вас стена родная,
Не оттолкнет она своих.

Она расступится пред вами
И, как живой для вас оплот,
Меж вами станет и врагами
И к ним поближе подойдёт.
 

* Славян должно прижать к стене (нем.).- Ред.

   И это написано человеком, который прожил в Западной Европе свои весенние годы (с 1822 по 1844 г.).
   А сегодня? Что сегодня происходит с душами юных (и не только юных) земляков? Откуда у многих такое стремление к дьявольскому торгашеству: к тому, чтобы свои души поскорее притащить и бросить на прилавки базаров Европы и Америки? Почему это происходит? Причин – тьма. Но, думаю, одна из них, и не последняя, та, что не очень-то дозволяется нынче поэтам говорить со своим народом. (В отличие от тех, кто играется в стихи и свои «игрушки» разбрасывает по «песочницам»). Даже ушедшим гениям наглецы при власти  умудряются не давать слово: урезают часы в школьных программах, телевизионные  передачи о них – редкость (в лучшем случае – в юбилей)… Новоявленные хищные князьки ухитряются  даже оттяпать у них часть земли для застройки её своими высотными и «низотными» хижинами… И к тому же – вот ещё что: зачем-то устраивается спешка при возведении памятников  тем, кто жил  за тридевять земель от Родины, кто успел её обругать не только на родном языке, и кого бесстрастный критик – время – не очень-то разглядело.
  Да, Чаадаев когда-то очень сильно сказал: «Не могу любить Отечество с закрытыми глазами». Но мне думается, что настоящий гений, наряду с тем, что его многие вещи можно с упоением читать и перечитывать вечно, всё-таки может любить Родину и с закрытыми глазами.
Я мало говорю о поэзии Тютчева, хотя и

… муза, правду соблюдая,
Глядит - а на весах у ней
Вот эта книжка небольшая
Томов премногих тяжелей.

– мало говорю лишь по одной причине: здесь многие с ней коротко знакомы. Сам же Тютчев о поэзии нам оставил такие строки:

Среди громов, среди огней,
Среди клокочущих страстей,
В стихийном, пламенном раздоре,
Она с небес слетает к нам -
Небесная к земным сынам,
С лазурной ясностью во взоре -
И на бунтующее море
Льёт примирительный елей.
               
  А Николай Рубцов, уже о нём самом, о своём любимом предшественнике, сказал так:

 …А он блистал, как сын природы,
Играя взглядом и умом,
Блистал, как летом блещут воды,
Как месяц блещет над холмом.
И сны Венеции прекрасной,
И грустной Родины привет –
Всё отражалось в слове ясном
И поражало высший свет.

Думаю, теперь мне уместно будет прочесть и свои стихи, которые появились здесь, в Овстуге, прошедшей осенью:

ЛЕБЕДИ В ОВСТУГЕ

 Тот день – он был... как бы хрустальный!
День – лучше лучшего.
Тебе, чудесной и печальной,
Читал я Тютчева.

А ты на озеро смотрела,
Где гуси-лебеди
На всех косились то и дело,
Как в сказке-небыли.

    Но в птицах было так немало –
В земных – небесного.
И ты им крошево бросала
С мостка железного.

И от своей плавучей будки
К нам плыли лебеди.
А ты спросила: «Где же  утки? –
Весь день их не было.

А я про время золотое
Напел с улыбкою.
А ты мне: «Всё-таки – былое
Считай ошибкою»...

И ты ушла. И день хрустальный
Разбился вдребезги;
И ты ушла. А я, печальный,
Слагал тебе стихи.

Я вспоминал златую осень
И бронзу осени –
С живыми знаками вопросов
На тихом озере.

Я пел про очи-незабудки:
Про чудных две беды…
Но пусть умчались к югу утки –
Остались лебеди.
 
   И пусть эти мои стихи скоро выветрятся из памяти читателя, но всё равно – спасибо Тютчеву: их бы не было – не будь его. Да что там! Без наших гениев не было бы многого. Они заставляют мыслить целую нацию для того, чтобы она уцелела, они умеют объединять людей, великие их творения благословляют нас на великие дела. С нашими гениями мы становимся и мудрее, и сильнее. Они берегут русский язык – этот драгоценный родник, который питает наши страждущие души. Наши гении всегда стоят на страже Отечества. А если уж совсем приземлиться на грешную Землю, то нелишне будет напомнить, что они сегодня, вдобавок ко всему, ещё и спасают такие русские деревни как Михайловское, Константиново, Овстуг, Воробьёвка, Тарханы, Спасское-Лутовиново, Ясная Поляна, Болдино…

Застали врасплох…  Рассеяли.
И город наш стольный пал.
Но Александр Сергеевич
Михайловское отстоял.

Опять из гнезда осиного
Прямою наводкой – в нас.
Но Спасское-Лутовиново
Иван Сергеевич спас.

На шею деревни верёвку
Набросили – жизни ей нет.
Но отбил Воробьёвку
Афанасий Афанасьевич Фет.

Нечистый лютует, радуясь,
Что спит, уморившись, Бог.
Но Сергей Александрович
Константиново уберёг…

Как жаль, что рождались гении,
Ходили пешком под стол
Не в каждом русском селении:
О, сколько порушенных сёл!

О них поминаю, тоскуя,
О них я и пел, и спою…
Но песней своей не спасу я
Деревню родную свою.

   Да, наши гении активно участвуют в жизни страны, и мира, и не только в чисто духовной сфере, но и в экономике. Например, Пушкин создаёт рабочие места для многих тысяч человек: здесь и критики, и сценаристы, и композиторы, и певцы, и поэты, и музейные работники, и реставраторы, и сторожа, и актёры… И, к нашему счастью, наши гении бессмертны. Но есть одно непременное условие: должна быть вечна сама Россия. Ушедшие гении своё дело сделали и делают. Надо постараться и не ушедшим: всем – и мастерам, и подмастерьям…
   Да, сто раз прав Фет: «эта книжка небольшая / Томов премногих тяжелей»…
   И как же много схожего, при всей самобытности и неповторимости каждого из них, в поэзии Тютчева и Фета. Это и глубина, и высота, это и великая радость жизни и её печаль – и солнечная, и туманная; это и долгое поэтическое «затишье» в судьбе каждого из них. Они даже схожи и тем, что после «затишья», хотя и, что естественно, остались гениями, но стали как бы другими.   
   А эта близость имён: Тютчев – Фет! Она мне напоминает и другие вершинные страницы нашей истории и литературы, и другие, неотрывные друг от друга имена. Это Пушкин – Лермонтов; Блок – Есенин; Васильев – Корнилов; Исаковский – Твардовский; Симонов – Сурков; Яшин – Рубцов…  И, наверное, вслед за Рубцовым, большинство настоящих поэтов мечтали бы

…книгу Тютчева и Фета – продолжить своей книгой.

   Ну, что тут скажешь: надо творить, а люди сами разберутся, кого и что взять  с собой в дальнюю дорогу. И всё-таки, интересно: кому бы сегодня мог адресовать Тютчев свои строки:

Иным достался от природы
Инстинкт пророчески-слепой, —
Они им чуют-слышат воды
И в тёмной глубине земной...
Великой Матерью любимый,
Стократ завидней твой удел —
Не раз под оболочкой зримой
Ты самое её узрел...

   Да, Фет был проницателен! Он, при помощи своего волшебства, для него совершенно обыкновенного, как все великие, умел превращать и суровую прозу жизни в поэзию.

Не жизни жаль с томительным дыханьем,
Что жизнь и смерть? А жаль того огня,
Что просиял над целым мирозданьем,
И в ночь идёт, и плачет, уходя.

   А в других стихах Фет, обращаясь к Всевышнему, говорит:

Нет, Ты могуч и мне не постижим
Тем, что я сам, бессильный и мгновенный,
Ношу в груди, как оный серафим,
Огонь сильней и ярче всей вселенной.

   «Этот духовный огонь, то теплящийся спокойно и ровно, то превращающийся в мощное мятущееся пламя, и являет собой, если угодно, содержание лирики Фета». Это слова Вадима Кожинова. А другой наш замечательный критик – Лев Озеров – считал, что суть поэзии Фета это «трепет жизни». А ведь ещё сравнительно недавно  было распространено  мнение, что наследие поэта сводится только к пейзажной лирике и к любовным романсам.  Но, слава Богу, люди не только слепнут от ярости, но и прозревают от красоты, поэтому и сумели открыть в поэзии Фета и глубину, и размах художественного смысла, и Вселенную в её беспредельности. Впрочем, могли бы открыть и раньше, если бы расслышали Толстого, Чайковского, Тютчева, которые высоко ценили поэта, «любимого Великой Матерью».

Кстати, хотя мы и знаем, что поэзия не ограничивается красотой, но содержанием лирики поэта, думаю, можно назвать и саму красоту его  космических и, в тоже время, таких земных стихов:

 Молчали листья, звёзды рдели –
И в этот час
С тобой на звёзды мы смотрели,
Они – на нас.

Когда всё небо так глядится
В живую грудь,
Как в этой груди затаится
Хоть что-нибудь?..

    Чудо! А ведь не только поэзия умеет подражать жизни, но и жизнь подражает поэзии. И поэтому, чем больше вокруг нас будет такого светлого душевного чуда, тем больше его будет и в нашей памяти, и в наших сердцах. И тогда легко сделать такой вывод: и весь мир станет чудесней. Но продолжим чтение:

Всё, что хранит и будит силу
Во всём живом,
Всё, что уносится в могилу
От всех тайком,

Что чище звёзд, пугливей ночи,
Страшнее тьмы,
Тогда, взглянув друг другу в очи,
Сказали мы.

   «Сказали мы». Без слов! Лишь «Взглянув друг другу в очи». Я так не могу. Поэтому мне придётся призвать на помощь и слова, и знаки препинания, чтобы прочесть – в завершение – своё стихотворение о стихах Фета.

Почти – как Бог: Почти из ничего
Фет создавал свой светлый мир,
И – создал!
В нём место есть и светлякам и звёздам,
Он создал мир! И отдал нам его.
   
Стихи! Стихи!
Я взял в дорогу их.
Без них в пути – как без воды и хлеба;
Я взял себе, не обделив других:
Они похожи на весну и небо.
    
Железа нет – нет ни в одной строке,
Но, может быть, в век страшного прогресса
Необходимей нефти и железа –
Стихи на чистом русском языке.
    
Прочтёшь – и вдруг услышишь запах трав,
Прочтёшь – и словно побываешь в храме.
Фет! Смерть свою поэзией поправ,
Он к жизни воскрешает нас стихами.
    
С ним – и в плену базарных этих дней,
И несмотря ни на какой убыток, –
Мы любим нашу Родину сильней
Без всяких там призывов и агиток.

   Всем - всего доброго!


В ГОСТЯХ У ФЕТА

Ливень! Белого свету
Не видать - не видать.
Но приехали к Фету -
И всё ясно опять.

Ясно, радужно в небе,
Ясно, радостно мне:
Ведь счастливый нам жребий
Выпал - жить на Земле!

Я шагаю к поэту
По грязи - по грязи,
Но мне ясно, что нету
Стран милее Руси!

Слышу: "Вот чудаки вы! -
Что за прок от стихов?"
Но здесь лица красивы -
Краше всяких цветов.

Здесь ясней - все мы Божьи,
Божьи дети:
Святых
Нет меж нас, но - побольше
Чудаков бы таких!..