васильковая кислота
Хлебушек в холщовой несет суме.
Бабушка-Россия почти не ест,
На пальтишке старом свалялся мех.
На пальтишке старом свалялся мех,
Вместо глаз - кислотные васильки;
Было время - грех превращала в смех,
Заплетала струи дождя в венки.
Нынче на душе поселилась грусть,
Протекла бороздками вдоль лица -
А была когда-то девчонка-Русь
Сильная, шальная язычница.
А была ведь первой из атаманш,
Ночевала ночь у костра в степи.
Кто же нам устроил такой демарш,
Что боимся собственного пути?
Многим сильным чудилась власть над ней -
Разносила всякого в прах да пух:
"Воля - говорила, - всего важней,
И дворцов, и денег, и побрякух."
То меха дарили ей, то шелка,
То запястья - на руки кандалы,
Но манило вечное свысока,
И шелка казались ей не милы.
И казались ей не милы шелка,
И стальные путы - не так крепки;
И сбегала - к травам да облакам,
Где цвели кислотные васильки.
Нынче ей остался - кухонный рай,
На балконе садик на старость лет.
Телевизор, шепчущий: "Умирай! "
Да советский, траченый молью плед.
На стене ковер, у стены - диван ,
Образа картонные на дверях,
Да привычный, ставший родным сервант,
Где стекло бокалов пылится в ряд.
Говорит: как страшно, кругом враги -
Запугали бедную, не могу.
Здравый смысл подзуживает: "Беги!"
Только где же я от себя сбегу?
Не изжить кислотные васильки -
Все себе цветут на изнанках душ,
И куда ты тело твое ни кинь -
Все равно настигнет родная глушь.
И в бреду настигнет родной подъезд,
И с авоськой бабушка у перил -
Что, согнувшись, (будто бы тащит крест)
Вверх ползет по лестнице до двери.
И никто не вызовется помочь -
Дети все - по тюрьмам да кабакам,
А кого-то просто умчало прочь -
Головой в кислотные облака.
А кого-то выгнала бабка - мол,
Не живешь по-моему, так вали...
И никто, никто не пришел домой -
Так и затерялись в чужой дали.
Так и затерялись в дали чужой,
Унося кислотные васильки,
Чтоб втравился в сущее, как ожог
Этот цвет безумия и тоски.
Чтоб втравился в сущее этот цвет -
Радости, не надобной никому...
Чтобы из-под тонких, прозрачных век
Два огромных глаза смотрели вверх, -
И вбирали свет, отражая тьму.
Свидетельство о публикации №115072804990
Потому что *это* тоже исчерпано - явившись "наконец-то" без каких-либо покровов и помех.
Что *это*? - да великая прострация, расценивающая себя как усталость-навсегда, как историческую старость ("тысяча лет!.. - а, не говорите нам об армянах, индусах и особенно о китайцах") - и вековую измотанность "такими бедами, каких ни одна другая страна не знала и не вынесла бы". (Что есть не правда, но то же самое "мы самые-самые", только вывернутое наизнанку.)
(К теме "второкрещения", как его ни оценивай - да хоть как победу тех, кто "тысячу лет назад превратил славян в рабов, отравив им души еврейским богом" - *это* всё лишь по касательной.)
А вот по-прежнему свежий ответ на эту историческую задачу-загадку -
напоминает Сергей Есенин:
...Радуюсь песней я
Смерти твоей.
Крепкий и сильный
На гибель твою
В колокол синий
Я месяцем бью.
Зачем, казалось бы, именно и только ему - а не какому-нибудь руганному-переруганному "за это за самое" Багрицкому или Алтаузену - понадобились страшные и кощунственные (не отрицаю) слова "смерть" и "гибель"?
А затем, что именно он лучше большинства даже лучших - знал, с кем - и с чем - имеет дело. С кем и чем - когда разляжется на дороге - переговоры бесполезны и компромиссов быть не может.
Боргил Храванон 05.09.2015 20:09 Заявить о нарушении
Но вы натолкнули на интереснейшую мысль
Цветочная Сова 07.09.2015 19:13 Заявить о нарушении