Великому Бунину. Cумерничать
IV.
Запах антоновских яблок исчезает из помещичьих усадеб. Эти дни были так недавно,
а меж тем мне кажется, что с тех пор прошло чуть не целое столетие. Давно...
Вот я вижу себя снова в деревне, глубокой осенью. Дни стоят синеватые, пасмурные всё более.
Утром я сажусь в седло и с одной собакой, с ружьем и с рогом уезжаю в поле.
Ветер звонит и гудит в дуло ружья, словно кто-то с охотничьим рогом бежит мимо бегом,
ветер крепко дует навстречу, иногда с сухим снегом.
Целый день я скитаюсь по пустым равнинам.
Голодный и прозябший, возвращаюсь я к сумеркам в усадьбу к нам
и на душе становится так тепло и отрадно, когда замелькают огоньки Выселок и к ним подхожу я,
и потянет из усадьбы запахом дыма, жилья.
Помню, у нас в доме любили в эту пору "сумерничать" –
не зажигать огня и вести в полутемноте беседы, потом, слушая тишину, некоторое время молчать.
Войдя в дом, я нахожу зимние рамы уже вставленными, через них виден сад
и это ещё более настраивает меня на мирный зимний лад.
Хороша и мелкопоместная жизнь!
Мелкопоместный встаёт рано.... Бледный свет
раннего ноябрьского утра озаряет простой, с голыми стенами кабинет,
жёлтые и заскорузлые шкурки лисиц над кроватью, а в иных комнатах и шкурок нет...
Грудь широко дышит резким воздухом зари
и запахом озябшего за ночь, обнажённого сада – отрада.
Свернувшиеся и почерневшие от мороза листья кое-где ещё алеют,
шуршат под сапогами в вырубленной уже наполовину берёзовой аллее.
Вырисовываясь на низком сумрачном небе, спят на гребне риги* нахохленные галки...
Славный будет день для охоты! Вот где понадобится много смекалки.
И, остановившись среди аллеи, долго глядишь в осеннее поле, на опушку, где ещё есть опята,
на пустынные зелёные озими, по которым бродят телята.
Но что сделаешь теперь с гончими? Хорошо, когда снег – следы видны на любой тропе,
А зверь теперь в поле, на взмётах, на чернотропе**
и в лесу он боится, потому что в лесу ветер шуршит листвою...
Эх, кабы борзые, да лёгкий снежок, да зимою!
Поглядываю в поле...
Скоро-скоро забелеют поля, виден будет волчий след, а то и бег,
скоро покроет их зазимок...
Зазимок, первый снег!
Борзых нет, охотиться в ноябре не с чем; веселей, конечно, с ними;
но наступает зима, начинается "работа" с гончими.
И вот опять, как в прежние времена, съезжаются мелкопоместные друг к другу,
по целым дням пропадают в снежных полях, не замечая ни метель, ни вьюгу.
А вечером на каком-нибудь глухом хуторе, подальше от дома,
далеко светятся в темноте зимней ночи окна флигеля.
Там, в этом маленьком флигеле, плавают клубы дыма,
тускло горят сальные свечи, настраивается гитара времён сотворения Крыма.
«На сумерки буен ветер загулял,
Широки мои ворота растворял», –
начинает кто-нибудь грудным тенором.
И прочие нескладно, прикидываясь, что они шутят,
подхватывают с грустной, безнадежной удалью нестройным хором:
«Широки мои ворота растворял,
Белым снегом путь-дорогу заметал...»
–––
*Рига – (эст. рыга), молотильный сарай с овином, крытый ток с сушилом; рига более овина; как мера хлеба, идущего в посад, в риге считают 5 тыс. cнопов, в овине – пятьсот.
** Чернотроп, чернотропа (охотн.) – путь по земле, не покрытой снегом.
––––––
Иван Алексеевич Бунин. Антоновские яблоки. (Отрывок)
IV
Запах антоновских яблок исчезает из помещичьих усадеб. Эти дни были так недавно, а меж тем мне кажется, что с тех пор прошло чуть не целое столетие. ... Вот я вижу себя снова в деревне, глубокой осенью. Дни стоят синеватые, пасмурные. Утром я сажусь в седло и с одной собакой, с ружьем и с рогом уезжаю в поле. Ветер звонит и гудит в дуло ружья, ветер крепко дует навстречу, иногда с сухим снегом. Целый день я скитаюсь по пустым равнинам... Голодный и прозябший, возвращаюсь я к сумеркам в усадьбу, и на душе становится так тепло и отрадно, когда замелькают огоньки Выселок и потянет из усадьбы запахом дыма, жилья.
Помню, у нас в доме любили в эту пору "сумерничать", не зажигать огня и вести в полутемноте беседы. Войдя в дом, я нахожу зимние рамы уже вставленными, и это еще более настраивает меня на мирный зимний лад ......Хороша и мелкопомествая жизнь! Мелкопоместный встает рано.... Бледный свет раннего ноябрьского утра озаряет простой, с голыми стенами кабинет, желтые и заскорузлые шкурки лисиц над кроватью...
...Грудь... широко дышит резким воздухом зари и запахам озябшего за ночь, обнаженного сада. Свернувшиеся и почерневшие от мороза листья шуршат под сапогами в березовой аллее, вырубленной уже наполовину. Вырисовываясь на низком сумрачном небе, спят нахохленные галки на гребне риги... Славный будет день для охоты! И, остановившись среди аллеи...долго глядишь в осеннее поле, на пустынные зеленые озими, по которым бродят телята.
Но что сделаешь теперь с гончими? Зверь теперь в поле, на взметах, на чернотропе, а в лесу он боится, потому что в лесу ветер шуршит листвою...
Эх, кабы борзые!
Поглядываю в поле... Скоро-скоро забелеют поля, скоро покроет их зазимок... Зазимок, первый снег! Борзых нет, охотиться в ноябре не с чем; но наступает зима, начинается "работа" с гончими. И вот опять, как в прежние времена, съезжаются мелкопоместные друг к другу... по целым дням пропадают в снежных полях.
А вечером на каком-нибудь глухом хуторе далеко светятся в темноте зимней ночи окна флигеля. Там, в этом маленьком флигеле, плавают клубы дыма, тускло горят сальные свечи, настраивается гитара...
На сумерки буен ветер загулял, Широки мои ворота растворял, -- начинает кто-нибудь грудным тенором. И прочие нескладно, прикидываясь, что они шутят, подхватывают с грустной, безнадежной удалью: Широки мои ворота растворял, Белым снегом путь-дорогу заметал...
Свидетельство о публикации №115072306082