17-й скорый

17-й    СКОРЫЙ


Купе качало.
За окном виднелась Лида,
Отнюдь не радуя мне глаз унылым видом.
В нависшем небе сумерки разлиты.
Я, не спеша, тянул напиток на ксилите.
Перрон уплыл,
Остался позади незримо.
И я подумал:
– Как всё в мире повторимо.
Миг расставанья.
Встречи и разлуки.
И эти машущие вслед кому-то руки...

Вечерний город провожал меня огнями,
И фонари мелькали тусклыми буями.
Локомотив прибавил ход.
Его дорога
По расписанию ведёт к другим порогам.
Меня никто не ждёт,
Никто не встретит.
Случается и так на белом свете.
Я не спешил домой,
Не торопился в гости.
Во мне ни грусти не было, ни злости.
В ладах с собой и с остальным всем миром,
Я был обыкновенным пассажиром
Состава скорого под номером семнадцать.
Мне оставалось быть в пути ещё час двадцать.
Она вошла.
Подсела, видно, на стоянке.
Без чемодана.
И с глазами китаянки.
Присела молча у окна за стол, напротив.
Я допивал свой лимонад и был не против.
На стыках рельс колёса счёт вели минутам,
Своим глухим однообразным перестуком.
Наш проводник,
По виду полный проходимец –
Угодник дамский, их же и любимец –
Из коридора пожелал спокойной ночи
И нам, и остальным всем пассажирам прочим.
Моя попутчица, тем временем, разделась
И, даже очень симпатично так, смотрелась.
Её классический, в неясном свете, профиль
Напоминал собой разрезанный картофель.
И я, без всякой задней мысли и влеченья,
Галантно предложил попутчице печенье.
Она с достоинством, конечно, отказалась,
Слегка смутившись, впрочем, как мне показалось.
Другого повода продления беседы
Я не нашёл
И вышел в коридор к соседу,
Который молча предложил мне сигарету
В знак от него скупого, доброго привета.
Мы помолчали вместе в тамбуре немножко,
Пуская дым в слегка открытое окошко.
Пожали руки в окончанье нашей встречи,
Мужчинам не нужны пустые речи.
Я возвратился скоро к месту пребыванья,
Придумав злую шутку в оправданье.
Открыл купе и за порог шагнул, не глядя,
Изображая из себя смешного дядю.
Хотел уж было рот открыть порезче
И поразить попутчицу фигурой речи,
Но так и стал немым, в нелепой позе,
Описанной, не раз, в любовной прозе.

Она сидела у окна и вся сияла,
Как будто с неба солнце ласковое сняла.
И исходила от неё такая сила,
Как будто на себе весь мир носила.
На столике –
Открытая бутылка водки,
Два бутерброда
И остатки снятой пробки,
Гранёных парочка стаканов для разлива
И две бутылки, закупоренные, пива.
Ну, а венцом той гениальной сервировки
Был плавленый сырок без упаковки.
Мой разум от восторга исказился
Настолько, что я чуть не прослезился.
Бывают в жизни всякие моменты...
Жизнь любит проводить эксперименты.
Она испытывает болью нас на прочность,
Любовью проверяет на порочность,
Но очень редко генерирует мгновенья,
Нас просветляющие до благоговенья.
И этот миг, вдруг, озарил теплом мне душу.
Я стал столбом
И слушал, слушал, слушал...
То был лишь миг, мгновение, песчинка,
Но всколыхнулась вся моя начинка.
Я был повержен, ну почти, бесповоротно,
Спектакль разыгран превосходно, как по нотам.
И тут добить меня совсем уже, наверно,
Должна была простая баночка консервов.
В томате килька – аргумент довольно веский,
Закуска всей, такой большой, страны советской.
Она на стол её поставила с акцентом,
И я повержен точно стал на сто процентов.
Достала нож.
Легко вспорола банку.
И крышку вывернула на изнанку.
Налила водки в два стакана и сказала:
– Купила в ресторанчике вокзала.
Гонять по миру в поездах в людском обличье,
Уж сколько лет прошло, а всё мне не привычно.
Вот и тебя, Сохатый, чуть догнала,
Пожалуй, что немножко подустала.
Ты долго от меня, зараза, бегал,
Но от судьбы нельзя уйти побегом.
А я – судьба твоя.
Что стал?  На полку падай.
Бери стакан.
И пей, пока – не падаль.
Давай!
За жизнь твою!
И за меня в придачу!
Ведь это я, Сохатый, приношу удачу.
Ведь это я тебе даю и отбираю.
И я своей рукой тебя вожу по краю.

Я взял стакан, пытаясь улыбнуться,
Прийти в себя и как-то хоть встряхнуться.
Вперёд продвинул руку ей на встречу.
Действительно, перестаёт быть томным вечер.
Мы стукнулись стаканами негромко,
И, вдруг, разверзлась времени воронка.
Передо мною пронеслись года и люди...
События... Что было... И что будет...
Я залпом выпил.
И ответил, предлагая
Нам отойти на время трапезы от края.

Сказал, что отношусь к ней с пониманьем
И слушаю с почтеньем и вниманьем,
Что я питаю к ней, конечно, уваженье,
Не допуская в мыслях собственных броженья.

Ещё раз попытался улыбнуться
И человеческим умом судьбы коснуться.
Ведь до конца, её природы разуменье,
Как оказалось, выше, чем ума уменье.

Мы хоть в одном с ней мире существуем,
Но во вселенной в разных сущностях дрейфуем.
Судьба живёт в миру предначертаний,
А я – в миру осмысленных метаний.

Два этих мира воедино как-то слиты,
И в каждом правят бестелесные флюиды.
Они и есть разлитый во вселенной разум.
Они и есть вселенские все боги сразу.

У нас рождаются в умах большие формы,
Великие идеи и платформы.
И мы, как возомнившие букашки,
Ползём по жизни, как по промокашке.

А по дороге ей же нас и промокают
Те, кто другие сущности смекают.
Они же и становятся судьбою
Для нас, которым жизнь – как поле боя.

И я готов принять судьбы моей величье,
Тем паче, в девичьем приятном мне обличье.
Я благодарен ей за то, что жил без скуки,
За расставанья и тяжёлые разлуки,
За редкие минуты озаренья
И годы негасимого горенья.
Я понял, что
Моя судьба – не повелитель,
Я понял, что
Она – мой ангел и хранитель.

Все эти мысли пронеслись в моём сознанье,
Обременённом вечной тягою к познанью.
Чтоб не сидеть при даме истуканом,
Наполнил заново гранёные стаканы.
Я понимал, что
Волшебство витает.
Я понимал, что
Время быстро тает.
Я понимал, что
Я – не датский принц наследный.
Я понимал, что
Этот тост – последний.
Сказал:
– Спасибо, что ты есть.
А я не верил.
Я даже в этом абсолютно был уверен.
Выходит, что я сильно заблуждался.
И, в этом смысле, твой визит вполне удался.
Во мне бродила, правда, дерзкая мыслишка,
Но наяву тебя увидеть...
Это слишком!
Давай, за карнавал!
За долгий праздник!
А то меня жизнь, до сих пор, им только дразнит.

Я маханул легко стакан.
Потом на вилку,
Со знаньем дела, насадил в томате кильку.
Не торопясь, посмаковал.
И мысль продолжив,
Спросил:
– А сколько человек за праздник должен?
Какой у судеб прейскурант на праздник жизни?
Хотелось бы туда попасть по ставке нижней.

От алкоголя тормоза мои спустили,
И я решил пустить в глаза немного пыли,
Поговорить с судьбой своею откровенно,
Хотя, она сама всё видела, наверно.
Я постарался быть спокойным и учтивым,
И предложил, сначала, даме выпить пива.
Открыл бутылку, сковырнув о столик пробку.
Достал из сумки с чипсами коробку.
Разлил бутылку аккуратно по стаканам,
Мол, торопиться некуда пока нам.
Я говорил, конечно, с юмором.
С надеждой,
Что на худой конец сойду простым невеждой:
– Ведь это ты – моя судьба, а я – свободный.
Не в понимании: “творить всё, что угодно”,
А персонально, в плане волеизъявлений,
И абсолютно не приемлю повелений.
Я понимаю, что силёнок маловато,
Жизнь нескладуха, да и хата небогата.
Вид неказистый: не герой, не победитель...
– Так получился, – утешал меня родитель.
– Но на ногах стою уверенно и прочно,
А что не сдамся никогда, так это – точно.
Заканчивая монолог, добавил фразу:
– Ты заходи. 
Не пропадай, – и выпил сразу.

Наш поезд сбавил ход. Мы прибываем.
Как оказалось, волшебство ещё бывает.
И как стреляет со стены, раз в год, берданка,
Случается  и  у  судьбы  своя  “таганка”.
Она стакан по дамски пригубила
И улыбнулась мне, как будто, даже мило:
– Не надо из себя так много корчить,
А то, Сохатый, можешь плохо кончить.
Я не господь бог, если так тебе угодно,
Но топай ты, Сохатый, лучше в Гродно.
Скажи спасибо, что встречаемся мы в среду.
А что касается заносчивого бреда,
Который ты тут нёс самовлюблённо,
Так это твой умишко воспалённый
Придумал спьяну эту ахинею.
Я от тебя, Сохатый, сатанею.
Считай, что я не слышала ту ересь,
В которую и сам ты слабо веришь.
На этот раз расстанемся друзьями.
И помни – пешки не становятся ферзями.

Судьба сама открыла новую бутылку
И провела себе рукою по затылку.
Потом за два глотка её опорожнила,
Я первый раз смотрел, чтоб женщина так пила.
Добавила:
– Надейся, но не очень.
На самом деле, ты совсем не так уж прочен.
Живи, как жил, и ничего не бойся.
И не впадай в ненужное геройство.
Не следует судьбу дразнить, как злого гуся.
Она, конечно же, за ногу не укусит,
Но может сделать жизнь сплошным кошмаром,
И будешь трусики стирать дешёвым шмарам.

Свет заморгал. Вагон остановился.
И на минуту я как в омут провалился:
Не слышал звуков, и не видел света,
Но сам в себе всё чувствовал при этом.
Когда опять в реальность возвратился,
В купе уже один я находился.
Лишь два стакана и остатки сервировки,
Напоминали о попутчице негромко.

Судьба исчезла, не прощаясь.
Это значит –
Она со мной по жизни, так илИ иначе.
Ещё покувыркаемся!
И даже,
Быть может, встретимся когда-нибудь на пляже.

Засуетились пассажиры:
Кто на выход,
Кто покурить,
Кто свежим воздухом подыхать.

Пункт назначения.
Вокзал.
Такси.
И дома!
Как это всё до боли мне знакомо...

В ночь прохрипел негромко что-то репродуктор.
Махнул рукой, в дверях вагона, мне кондуктор,
Их потому ведь и зовут проводниками,
Что провожают всех, особо не вникая.

В вокзальном ресторане отгремела пьянка.
Движение людей, машин.
В огнях автостоянка.
Народ валил:
Кто – по домам, а кто – в дорогу.
Я улыбнулся. Всё путём.
И слава богу.

Ну здравствуй, Гродно!
Жизнь, ведь – долгая бодяга.
К тебе вернулся гродненский бродяга.

* * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * *