Сказка по мотивам-12. Обвинение

- Газета к утреннему чаю? Это что-то новенькое...
Гном в приподнятом настроении разливал чай, пока не заметил названия газеты.
- "Новости Трёхгрошовья"? С каких это пор нас начали интересовать их новости?
- Да вот, в дип.почте обнаружил... Боюсь, что придется заинтересоваться, - вздохнул Полуэльф, брезгливо разворачивая старую офсетную бумагу на второй странице. - Итак, заголовок: "Дерзкий побег рептилий!" Текст читать?
   Принцесса, которая до этого момента была погружена в себя и десерт, напряглась и застыла, готовая сорваться с места на поиски, но Гном осадил ее коротко и жёстко: "Помнится, они Вас променяли на мясо..."
Полуэльф прослезился, но огласил текст: "Вчера, в результате побега десяти крокодилов из Южно-Таврического заповедника наше сельское хозяйство понесло серьезный урон и материальные убытки в особо крупном размере. Так, были полностью уничтожены кролиководческая ферма - 50 голов, птицеводческое хозяйство - около 500 голов, стадо молодого рогатого скота - 10 голов, стадо барашков - 100 голов и мыловаренный заводик. Следствие ведется, виновные установлены."
   Гном с трудом подавил приступ истерического хохота, но тут с площади донесся стук копыт и крик всадника-курьера с требованием открыть ворота.
- Еще чего! - проворчал хозяин резиденции и самолично спустился вниз, чтобы получить и расписаться.
При вскрытии увесистого пакета в нем оказались: повестка в суд Трёхгрошовой сказки, засаленная кипа копий заявлений от пострадавших и строгое предупреждение на отдельном листке, что в случае неявки в суд всё движимое и недвижимое имущество Гнома будет арестовано и выставлено на торги с целью покрытия ущерба, выраженного семизначной цифрой...
- Быстро они... - резюмировал Гном и затребовал к ужину Вежливого Ветеринара и Страшого Пинкертонского. - А когда суд?
- После дождичка в четверг. А сегодня у нас понедельник...
Полуэльф обреченно махнул рукой и покинул чаепитие на подкашивающихся ногах.
- Да заплатите Вы им тем золотом, что у Вас в каблуках! - предложила Принцесса простейший выход.
- Не могу. Это на черный день. - отрезал Гном.
- Тогда возьмите мои наследные драгоценности от рас-пра-прабабушек!
- Не могу. Это не по-мужски. Суд так суд...

   История умалчивает, о чем шептались после ужина хозяин с приглашенными, только под покровом темноты через Южный мост тихо выкатились две повозки без фонарей - большой фургон с Вежливым Ветеринаром и десятью топ-моделями из местного Клуба Культуристок и маленькая старая легковушка с тремя бывшими смотрителями за рептильками.
А в среду прошел дождь...
Ранним четверговым утром Гном поцеловал спящую Принцессу в макушку и шагнул в неизбежное.

Площадь перед зданием суда Трёхгрошовой сказки кишмя кишела барыгами, брокерами и прочими проходимцами, падкими до легкой наживы.  На каждом шагу продавались карты королевства Гнома, разбитые на участки для продажи. Тут же делались ставки и по дешевке продавались лоты грядущего аукциона, как будто решение суда уже было оглашено и вступило в силу. Страсти кипели нешуточные до такой степени, что никто не заметил появления массивного черного автозака с королевскими гербами на дверях. И только когда из него вывалили две дюжины пинкертонов в спартанской одежде и образовали живой коридор, до самых дверей правосудия отгородившись от толпы щитами, эта самая толпа отвлеклась от бизнеса и приветствовала подсудимого пошлыми шуточками, но без рук. Кто же будет резать курицу, несущую золотые яйца?..

Зал суда был битком набит хуторянами и хуторянками, над коими висел плотный дух испарений с запахами лука, сала, немытых тел и неизвестного спиртосодержащего напитка низкого качества.
Под рёв подогретых граждан секретарь суда провел Гнома на место подсудимого, огороженного от мира тоскливой чугунной решеткой с облупленной краской - "ради Вашей же безопасности".
Полуэльф занял место защитника, сильно сомневаясь в возможности этой самой защиты.
За столами справа важно бездействовали присяжные заседатели из нейтральных Просвещённых сказок, отмахиваясь от мух и перегара несвежими газетками.
Слева на скамье тесно жались в живописную группу потерпевшие, они же свидетели. Судя по выражениям лиц, шкура неубитого медведя была уже поделена.
А на судейский стол все ложились и ложились новые заявления о причиненном ущербе...

- Встать! Суд идет! - прокричал секретарь в рупор, и откуда-то из-за пыльной занавески нарисовались три колоритные фигуры, похожие на тройняшек, с одинаково бородавчатыми рожами и жабьими губами. На ходу натягивая старые свалявшиеся парики и откровенно почесываясь, они плюхнулись в свои кресла, а секретарь услужливо разгреб для них оконца в кипах заявлений. Судьи извлекли из-под мантий плоские фляжки, глотнули, занюхали блохастыми париками и дали отмашку обвинителю с фамилией Богомол и такой же внешностью тропического насекомого. Процесс пошел.

Богомол верещал фальцетом и судорожно дергал тонкими конечностями, акцентируя выступление на "виновен, виновен, виновен!" С места в карьер он перешел к показаниям свидетелей. Первым получил слово кроликовод. Он пафосно распинался  о трехметровых рептилиях и невосполнимой утрате питомцев, а затем предъявил улику - ремень из крокодиловой кожи, якобы собственноручно срезанной с монстра в битве за крольчатник...
Хуторянки в зале массово всхлипывали, хуторяне кричали "Смерть ворогам! Слава кроликам!"

Гном сидел с невозмутимостью Будды и таинственной полуулыбкой Моны Лизы, вперив немигающий взгляд в остатки лепнины на балконе, где под толстым слоем пыли всё еще угадывалось досказочное сытое прошлое Трёхгрошовья...

Вторым номером открыл рот птицевод и не краснея поведал жуткую историю о четырехметровых монстрах, которые намедни вырывали печень у сотен его гусей, тут же готовили из нее фуа-гра, а потом ели его большими ложками.
Хуторянки истекали слюной, хуторяне кричали "Смерть ворогам! Слава фуа-гра!" и прикладывались к пузырькам с настройкой боярышника.
Третьим был вызван животновод, который описал пятиметровых крокодилов, на раз перекусывающих хребты годовалым бычкам вместе с загоном.
Хуторянки вспоминали вкус гематогена из детства и стонали по утраченному, хуторяне же почему-то резко сбавили обороты от "смерть ворогам" до "во, бля, даёт!"
На четвертой позиции оказался пастух из труднодоступного горного района, по свидетельствам которого шестиметровые чудовища перегородили единственную в тех краях дорогу и просто распахнули пасти, а его бедные барашки зашли туда ровно по десятку в каждую и уже обратно не вышли...
Хуторяне и хуторянки почему-то вдруг перешли от вселенской скорби к внезапному местному веселью, сопровождаемому перезвяком катающихся по полу пузырьков, и кто-то в задних рядах даже запел, невзирая на шлепание судей ластами по столу.
Обвинитель поспешил предоставить слово последнему свидетелю - директору мыловаренного заводика. И веселью пришел каюк, ибо речь пошла о безвременной аннигиляции ста двадцати пяти милых, несчастных, бездомных собачек на глазах у всего мыловаренного коллектива производителей.
Хуторяне и хуторянки повскакивали с мест, предвещая самосуд. Но щиты спартанцев Гнома предусмотрительно  подперли их тела и желания. В итоге вспыхнула потасовка между напирающими и подпёртыми, которую прервал выстрел секретаря суда из ракетницы в потолок. Процесс явно затянулся, у судей опустели фляжки, блохи заедали, присяжные заседатели всячески намекали на перекур, да и призывный грохот сгружаемых на площади голубых био-удобств не остался незамеченным...

Секретарь провозгласил-таки перерыв, а когда зал опустел, принес подсудимому и защитнику кофе  с печеньками, зачем-то нежно пожав при этом руку Гнома повыше локтя и задышав ему в ухо.
- Вы такой... такой... Я сделаю всё, чтобы этот зал услышал Ваше последнее слово...

(продолжение следует)