Настольные часы

               
12 на часах,  верней – 24,
в окне я вижу, как, почти что под крыльцом,
на страже кипарис во тьме стоит в мундире –
и выправкою взял, и статью, и лицом.

А прямо над окном свет звёзд Селена тушит
и крыши сараюх её накрыла тень,
и двух в ночи хребтов мерцают в море туши,
в них бьётся мелких волн лихая дребедень..

Наверно, будет шторм,  к утру всегда крепчает,
и тени шатких крон мелькают на стене;
как демонов каких, ночные крики чаек
над городом  в ночи тревожат душу мне.

Я на часы взглянул, уже на них два тридцать.
На страже кипарис. А я что стерегу?
В Приморском парке всё кричит ночная птица:
Ху-гу! – и тишина, и вдруг опять: – Ху-гу!

Строка не хочет лезть  в стих, горбится, упрямо
упёрлась, ни на шаг, и как тут не тужить,
хоть это, что юлить, не жизненная драма,
но это часть судьбы и с этим надо жить.

А в секторе окна уже другие звёзды,
Селена уплыла и держит путь к горе,
и именно сейчас особенно стервозны
кошачие концерты во дворе.

Ну что же, створ окна закрою я плотнее,
чтоб мыслей не прервать связующую нить.
Я на часы смотрю – в пять двадцать пять яснеет
и птицы начинают гомонить