Низко колос клонился к земле

               

 Утренний ветер разогнал облачность у горизонта. Первые лучи солнца озарили восток. Будто лёгким золотым туманом легли они на лесные верхушки деревьев, поля и дома на пригорках. Не обошли они и княжеские хоромы, стоящие величаво и крепко, словно Русский богатырь с палицею перед внешним врагом.
 Ещё с вечера князь Гаврила Михайлович надеялся, что враг не посмеет приблизиться к границам его княжества, да, видать, выпала тяжкая доля - противостоять супостату, нахлынувшему чёрною тучей и грабившему деревни да городища. Враг сметал всё на своём пути.
 - Сколько слёз да бед приносит война, - подумал князь.
 Ночь прошла в тревоге. Гаврила Михайлович, встал с постели и прикрыл княжну покрывалом. От прикосновения она открыла глаза.
 - Что тревожит вас, мой господин? - спросила она у него.
 - Да ты спи, голубка моя ясная, Мирославушка, - успокоил он княжну. - Думы тяжкие одолели нынче меня. Народ подымать надо. Вражья сила у врат наших – у града стольного. Ты, любимая моя, отдыхай, рано пока. Разошлю я гонцов по деревням, да городищам, что пока не под вражьим оком, подыму народ на борьбу. Да бояр покличу, чтобы в трудный час помогли мошной. Не за себя стараюсь, за Русь матушку переживаю.
 Он встал с постели и позвал коридорного, чтобы помог одеться. Тот быстро явился на окрик и помог одеться князю.
 -Что ещё прикажете? - спросил он, глядя на Гаврилу Михайловича.
 -Да нет, не надобен, иди пока, я уже тут сам.
 Одевшись, князь вышел на крыльцо. Солнце трубило в свои золотые горны, пробуждая мир.
 - Ох, не ко времени супостат явился, не ко времени, - подумал он, стоя на крыльце. - Только колос зерно набрал на полях, убирать бы время…
 - Вот незадача, - пробормотал он, бросая свой княжеский взор на восток, откуда враг чёрной конницей топтал Русскую землю.
                ***
 - Дмитрич, - окликнул сосед Елизара.
 – Чего тебе? - остановившись у изгороди и прислонившись к ветвистому клёну, спросил тот.
 -Хлеба, когда думаешь убирать?  Вон колос в поле как наклонился, не ровен час, совсем упадет, собери его тогда.
 – Правда, твоя,- ответил Елизар, - дня через два выведу всех своих на покос. Чего ждать ещё? Только бы дождя не было, а там, с Божьей помощью, вовремя управимся.
 Обычно в это время на деревне точили косы и готовили лошадей под уборку урожая. У деревенского кузнеца Фомы это был самый горячий период. - Хороший кузнец всегда в почёте, - говорили мужики.
 Нехватки заказов у Фомы не было. Кроме домашней утвари и лемехов он ковал и мечи.
 -Время не спокойное, - говорил он, - и оружие должно всегда быть в запасе.
 В любое время года Фома постоянно был в работе. А время было неспокойное и тяжёлое. От набегов, да воин крестьянин едва успевал оправиться, да к земле приноровиться, как в очередной раз сгущались тёмные силы, посылая огненные стрелы на и без того слабое, крестьянское подворье. Обычно лето было напряжённое для взрослых, и лишь малая детвора бегала, играя, оседлавши сломанную ветку, словно всадник коня. Размахивая палкой, напоминающей меч, мчались мальчишки по травяному покрову. Дети, которые были постарше, больше приобщались к домашней работе и помогали взрослым. Что и говорить, в те времена дети познавали тяжкий крестьянский труд с раннего детства.
 - Смотри, Матрёна, - проходя мимо её дома, сказала Устья, указывая на ребятишек, бегающих возле домов. - Что значит ни забот, ни тебе тревог. Матрёна только покачала головой и вздохнула.
 - Нам бы их заботы, - ответила она и поправила повязанный на голове платок.
 - Вот который год нет моего Захара, - тяжело вздохнула она, - и всё легло на старших Федьку и Клавдию. Если бы не они, я бы не знала, как жить. - Да, милая, всё в руках Бога, - согласилась Устья. - Мой-то Кузьма говорил, что скоро косить начнут. Хлеба вымахали и клонятся к земле - небывалый год на урожай, - добавила Устья, радуясь тому, что будет народ с хлебом.
 - А сын мой старший пошёл в кузню к Фоме косы править, чтобы потом время не терять, - сказала Матрёна. – Всё  хозяйство на нём сейчас , - сочувственно произнесла она.
 - Да что это я тут с тобой, - спохватилась Устья, - домой пора, а то Кузьма спросит, строг он у меня, - пожалилась она, - хозяин со всех сторон, - и, махнув рукой Матрёне, заторопилась по дорожке к дому…
 Солнце, клонившееся к закату то, словно красна девица, прятало своё лицо за наплывающими тучами, то снова появлялось, словно озорной мальчик, рассматривая деревню любопытным взглядом. С косогора, на которой расположилась деревня, было видно, как вдалеке по дороге кто-то скачет, оставляя клубы пыли. Деревенские мужики, завидев скачущего всадника, собрались у избы купца Терентия.
 - Что за сбор? - выйдя к собравшимся мужикам, спросил бородатый купец?
 - Всадник скачет, - сказал один из мужиков, показывая на пылящуюся дорогу.
 - Видать, весть от князя несёт, - заговорили остальные мужики. Подошедшие деревенские бабы и маленькие дети, увязавшиеся за матерями, сбились в кружок. Было слышно, как они, разговаривая между собой, качали головами и охали.
 - Ой, не к добру это, не к добру, - доносилось из бабьих уст.
 - Тихо, вы там, - прикрикнул на них Пахом – вдовец, у которого было пятеро детей. - Ну чего раскудахтались? Ничего неизвестно, а вы подняли гам. Бабы немного успокоились, и только был слышен тихий шёпот.
 Подъехавший всадник осадил коня, держа в одной руке копьё, на котором был герб князя.
 - Кто старший? - спросил он, у собравшихся мужиков, слезая с коня.
 Терентий вышел вперёд и поклонился.
 – Что случилось? - спросил он, видя, как взволнован гонец.
 - Беда, - отдышавшись, произнёс тот. - Князь народ созывает на защиту от врага заклятого. Идёт враг силой тёмною, порабощая наши деревни и городища. Говорят, у стен града скоро будет. Князь дружину собрал и вас просит помочь в трудную  для отчизны минуту. Знает князь про ваши беды, что не ко времени - урожай собирать пора, да только жизнь наша поставлена на кон. Вот князь и собирает войско, чтобы могучим кулаком ударить врага, да отогнать от границ наших.
 Зашептались мужики.
 - Да как не помочь, сам князь челобитную бьёт, - прервал мужской ропот Терентий.
 Бабы в рёв заголосили.
 Не обращая внимания на бабские слезы, купец обратился к селянам:
 - Видать доля выпала нам тяжкая, защищать матушку Русь. Передай князю, что будет от нас помощь ему, - и Терентий поклонился всаднику. Всадник вскочил на коня и со словами: - Мне дальше путь держать, - ударил в бока жеребца и помчался по дороге в другие селенья, оповестить о беде, что подбирается к стенам града стольного…
 Много разговоров о приближении вражьей силы было говорено, да только дел в деревне не убавилось, а ещё больше стало. Мужики старались быстрее убрать урожай, да куда там - время не ждёт, и враг не станет ждать, когда урожай соберут. Стонет Русская земля под вражьей конницей, да под стрелами огненными. Вот и пришлось весь груз житейский взвалить на плечи женщин, да немощных стариков, да детишек малых. В таком деле каждая пара рук была на вес золота. Даже малые дети и те вносили посильный вклад в уборку урожая…
 Настал день, когда здоровое мужское население собралось идти на помощь князю. В доме Антипа с утра было шумно. Все готовились провожать его, снаряжая в дорогу. Во двор, запыхавшись, забежала Лукерья.
 – Василина, - позвала она жену Антипа,- что хоть брать с собой, хочу узнать, - затараторила она с порога.
 - А что дашь, то и будет, смотри, чтобы не оголодал, - бросив удивлённый взгляд, произнесла та. - Ой, Лукерья, я тут сама уж с ног сбилась. Ладно, иди, не отвлекай, а то забуду чего надо, - и она махнула рукой, чтобы та не мешала.
 Дети ещё не осознавали всей трагедии происходящего, бегали по двору. - Ну, так что брать? - уходя, спросила она Василину? - Сама знаешь, крестьянская котомка не велика, - сказала она и смахнула набежавшую слезу. - Что есть, то и давай – путь не близкий. 
 По деревне чуть ли не у каждой избы собирались родные, проводить уходящих крестьян на помощь граду стольному. Вот и у дома Антипа собрался народ, зная его доброту и покорность. Да и мужик он был работящий. Всё в руках спорилось, за какую бы работу он не брался. У многих женщин соседок, да и у Василины были на глазах слёзы.
 - Неведомо, - вытирая слезы, говорили старушки, крестя на дорогу родных, и близких, - вернутся ли домой или падут во славу землицы Русской наши соколы?
 - Василина держала Антипа за руку. Дети, обняв отца и мать, стояли, молча, будто прощались с ним навсегда. Подошедшие богомолки тронули Василину за плечо:
 - Поплачь, матушка, поплачь, может легче станет. Пусть вся боль, что на сердце камнем лежит, вырвется наружу.
 Антип сильнее прижал к себе жену, и она, не выдержав, заплакала навзрыд, прижавшись к его плечу – к плечу, что было опорой в её жизни.
 - Как я без тебя, Антипушка? - только и смогла произнести она.
 Он целовал её влажные губы и щёки, по которым текли солёные слёзы – слёзы долгой разлуки, может и навсегда.
 - Ну что, милые, - обратился купец к мужикам, - вот и мой старший тоже идёт, провожаю кровинку родную. Не держу дома, коли враг топчет нашу землю, - и он смахнул старческую слезу.
 - А вы, мужики, не волнуйтесь семьи ваши не останутся без помощи. Всем миром помогать будем, - заверил женщин и стариков купец.
 Авдотья и Серафима – богомолки, что были частыми гостями у Антипа, наделив крестным знамением, тихо шепнули Антипу: - Защитник ты наш, копья на басурмана не жалей, да рази нехристей силушкой богатырской своей, что взрастила земля Русская. С Богом, сокол ты наш.
 Вся деревня провожала мужиков, и долго было видно, как по дороге, поднимая пыль, шли защитники отечества на помощь княжеской дружине…
 Редко доходили известия, а если и доходили, то только отрывки разговоров от случайных людей, проезжающих мимо деревни. В этот год вся уборка урожая пришлась на плечи стариков да женщин. Женам, у которых ушли мужья на борьбу, пришлось брать всё хозяйство в свои руки. Дети, хоть и помогали, но заменить мужские руки не могли.
 - Плохо нам и тяжко, - жалились бабы, - да и мужьям там не сладко, - успокаивали они друг дружку…
 Уж не первый год тянулась война, лёжа тяжким бременем на крестьянском подворье. Постарели жёны от ожидания и бессонных ночей, а дети спешили стать старше, чтобы помочь матерям. Время, оно никого не жалело. Многие старики, что провожали сынов, давно покоились в сырой земле, так и не дождавшись возвращения любимых чад. Да только не в каждую семью вернулся соколик, как называли воинов в деревнях. Во многих семьях молились, не зная, жив ли, или сложил он голову на поле бранном. Так и Василина не дождалась Антипа, и каждый вечер, когда дети спали, она долго стояла на коленях перед иконой. Она просила Бога вернуть голубя своего, какой есть, лишь бы видеть глаза голубые, да черты родные.
 - Всё смогу, - шептали губы Василины, - только бы жив был, - и слёзы катились по щеке женщины, измученной ожиданием любимого мужа.
                ***
 - Мама гляди,- сказал сын Егор матери, показывая на небо. - Весна, знать, ранняя будет.
 - Вот ты у меня и примечать стал погоду. Совсем большой стал, - улыбнулась она, глядя, как сын повзрослел. - Двенадцатый годок пошёл, - подумала она, и на сердце стало спокойно.
 - Вот вспашем поле, да посеем, а там, гляди, я и крышу начну чинить – совсем прохудилась, - будто хозяин, успокоил он мать. - Теперь я старший, и мне за всё отвечать, пока отец не придёт. Правда, мама?
 - Да, Егорушка, правда, - сказала она, смахнув, будто навязчивую муху, слезинку.
 Василина давно заметила в волосах, ни весть, откуда взявшуюся, серебристую нить волос.
 - Боже, как время быстро бежит, - подумала она, прикрывая платком волосы, закрученные на макушке и приколотые гребнем - подарком Антипа на праздник. Выйдя во двор, она позвала Егора.
 - Сынок, ты в хлеву убрал? - спросила она сына.
 - Да, мама, - ответил Егор, налаживая плетень.
 Прошёл ещё один год ожидания и суровой зимы. Только не верилось Василине, что сгинул её Антип на поле бранном. Вот не верила и всё тут. Как ни говорили соседки, что дому хозяин нужен и мужские руки, да только знала она, сердцем своим чувствовала, что придёт её Антип и обнимет, как и прежде, свою ненаглядную. Верила и ждала. Говорят, чувствует Бог, кто чисты помыслы имеет и от чистого сердца просит…
 Будто бы сговорились года - как и в тот год хлеба от наливного колоса клонились до земли.
 - Будем своими силами управляться,- говорила Василина детям. - А тяжело будет, соседей позовём, чтобы помогли, не пропадать же урожаю.
 - Плохо без отца, - не раз говорила Василина детям, да знать судьба наша такая, ждать. Да и на судьбу не особо сетовала, а верила и данному слову перед Богом была верна, чувствовала сердцем, что жив и придёт…
 Лёгкий, прохладный ветерок забежал в деревню. Покрутил пыль по дороге и, словно его и не было, спрятался в овраге, где белоствольные берёзки, словно невесты, распустив изумрудные волосы, готовились выйти навстречу восходу. Егор сидел на бревне у изгороди и, глядя на небо, наблюдал, как плывут по небу облака.
 - Это же надо, чего только не привидится в облаках, - подумал он, и не заметил, как по тропинке к их дому подошёл странник. Длинные волосы, что спадали на плечи, и борода не давали рассмотреть его хорошо.  Держа в руках посох, он остановился возле Егора, и тихо произнёс слабым голосом:
 - Не хлеба прошу, сынок, мне водицы бы напиться. Издалека я иду, - закончил он, обращаясь к Егору.
 - Мама, - крикнул Егор, - тут странник просит воды.
 - Сейчас, - отозвалась Василина, доставая журавлём воду из колодца. Пусть присядет странник, а я принесу, только кувшин возьму.
 Подойдя к изгороди, Василина подала кувшин с водой страннику. Тот отпил холодную воду и поблагодарил хозяйку. В это время Василина почувствовала что-то знакомое в его голосе. И глаза, глаза! Это его глаза, она не могла ошибиться, цвета голубого неба, и она вскрикнула от неожиданности.
 - Боже, - опустилась она на бревно, лежащее рядом. - Я знала, что ты придёшь и ты жив. Она бросилась обнимать его и целовать. А он стоял и легонько обнял её, измученный войной, исколотый холодными ветрами, но такой близкий и родной.
 - Дети! - крикнула Василина, - отец вернулся, - только и смогла произнести она. Слёзы радости стекали по щеке, не давая сказать ей ни слова. Антип стоял и смотрел на дом, который тоже «постарел» без мужских рук.
 - Наконец-то я вернулся, - прошептал он Василине, идя с ней рядом по тропе к дому, где у порога их ждали дети.