Опаленная юность

Памяти моей мамы Лидии Степановны Ческидовой
(в девичестве – Мироновой)
 
В сорок первом было ей тринадцать.
Детский возраст, в куклы бы играть,
Но она себя считала взрослой
И во всем старалась помогать:
 
Нянчить младших, наводить порядок,
Сеять рожь и овощи садить
И с утра до вечера работать,
Чтобы выжить, чтобы сытой быть.
 
До войны полубосое детство.
Пара валенок с сестренкой на двоих
И пальтишки, сшитые на вырост,
Тоже по наследству от старших.
 
Только все это осталось в прошлом
В год, когда нагрянула война.
И уже казалась просто счастьем
Мирная под небом тишина.
 
Прятались ночами от бомбежек,
Наскоро укутав малышей.
И в снегу, озябшие, ревели.
И хотелось жить еще сильней.
 
А потом бояться перестали:
Погибать, так вместе, так и быть!
И вставали молча на колени,
И молили Бога пощадить.
 
Пожалел семью тогда Всевышний,
И остался целым ветхий дом,
А соседей рядом разбомбило,
Лишь дымилась яма за углом.
 
Всей стране жилось тогда несладко,
Не хватало ей везде рабочих рук.
И мужские нормы выполняли
Чьи-то дед, жена, сестра и внук.
 
Все для фронта! И все для Победы!
Даже малый это сознавал.
И делились с Родиной последним.
Чтоб солдат ни в чем нужды не знал.
 
А самим всегда хотелось кушать,
Клянчила добавки малышня.
И она украдкой им совала
Паечку ржаную от себя.
 
Рыли в поле мерзлую картошку
На лепешечки со жмыхом пополам,
Сдобренные чуть машинным маслом.
«Вкусно» так, что и не снилось вам.
 
А тепла дождавшись, ликовали –
Лес накормит вкусною едой:
Ягодой, орехами, грибами
И лекарственной целебною травой.
 
А в пятнадцать дом пришлось покинуть
И устроиться работать на завод,
Чтоб помочь родителям, одеться,
Снять с довольствия излишний рот.
 
Голод был уже не страшен,
Только холод очень доставал.
Не хватало дров, угля и торфа:
С этим тоже был большой аврал.
 
Маленькая хрупкая девчонка
Красоты небесной, неземной
По ночам носки вязала фронту
И звала солдат с Победою домой.