а Пушкин первым не стрелял

Император Николай Павлович по словам лицейского товарища Пушкина М.А. Корфа, уже после смерти поэта как-то рассказывал о поразительном эпизоде:

«Под конец жизни Пушкина, встречаясь часто в свете с его женой, которую я искренне любил и теперь люблю, как очень добрую женщину, я как-то раз разговорился с ней о камеражах (сплетнях), которым ее красота подвергает ее в обществе; я советовал ей быть сколь можно осторожнее и беречь свою репутацию и для самой себя, и для счастья мужа, при известной его ревности. Она, верно, рассказала это мужу, потому что, увидевшись где-то со мной, он стал благодарить за добрые советы его жене.

—Разве ты мог ожидать от меня другого? — спросил я.

—Не только мог, — ответил он, — но, признаюсь откровенно, я и вас самих подозревал в ухаживании за моей женой.

Это было за три дня до последней его дуэли». ([8] с. 531).

Обратим внимание на явный укор в вопросе императора и глубокое раскаяние в тоне поэта, прямодушно открывшего царю свое самое наболевшее, — то из чего разгорелся весь «сыр-бор».
«Перед смертью Пушкина приходим мы (к нему в гости)… Пушкин сидел на стуле; на полу лежала медвежья шкура; на ней сидела жена Пушкина, положив свою голову на колени к мужу. Это было в воскресенье, а через три дня Пушкин уже стрелялся.» И.П. Сахаров, [8] с.431. Вероятно, гости застали финальную стадию того объяснения с поэта Натальей Николаевной, открывшая ему глаза на истинную роль царя, который оказался «не виноват» перед Пушкиным. Вскоре последовал этот памятный разговор Пушкина с Николаем.

Разговор с царем произошел за три дня до дуэли — то есть 24 января 1837 г., а уже на следующий день или даже в тот же день вечером ([8] с.545, [1] с.189) Пушкин отправил Геккерну роковое письмо, после чего дуэль стала неотвратимой. Именно беседа с императором могла окончательно подвигнуть Пушкина к дуэли.

Почему так случилось? Во-первых, Пушкин уверился в добром, нравственном, чисто платоническом отношении императора к Наталье Николаевне и в человеческом участии царя в делах его семьи, что было чрезвычайно важно для будущего жены и детей; во-вторых, что не менее существенно, совесть поэта была отягощена написанием пасквиля, намеренно оскорбительного для чести своего венценосного благодетеля, гаранта будущего его семьи, — человека, против которого поэт еще недавно пытался организовать «совершенную месть». А неблагодарность он почитал худшим из грехов.

Итак, у Пушкина были, по крайней мере, две веские причины желать себе смерти: история с сочиненным им самим «дипломом рогоносцев», непристойно затронувшая честь императора, и безвыходные материальные обстоятельства его семьи, которые мог решить только царь. Позволить императору заплатить долги или отсрочить платежи по казенным векселям было бы теперь особенно бесчестно, совершенно невозможно по понятиям поэта, — абсолютно немыслимо за одним единственным, фатальным исключением…

Смерть в защиту чести императора, искупляющая пасквиль, могла быть по совести достойным поводом для принятия царского благодеяния, в котором Пушкин после разговора с Николаем 24 января 1837 г. уже не сомневался. Поэтому заготовленный еще в ноябре картель был немедленно перебелен и отправлен.

То, что это случилось вскоре после разговора с императором, косвенно уличает поэта в авторстве анонимок. Пушкин сам был инициатором этого разговора, как, вероятно, и предшествующего объяснения с женой. Ему было важно расставить все точки над i до 1 февраля 1837 г., когда истекал срок выплаты по частному векселю десяти тысяч руб. Примерно в такую сумму оценивалось все движимое имущество в Михайловском ([2] с. 263, 267). Надежды на прибыль от «Современника» не оправдалась: журнал окончательно разорил поэта и поставил крест на его надеждах выкрутиться из долгов, не прибегая к самоубийственной царской «страховке».

Царская «страховка» сработала отменно. В вечер после дуэли, когда Николай объявил свое намерение оплатить долги поэта, Пушкин, подозвав Данзаса, просил его записывать и продиктовал ему все свои денежные обязательства, на которые не было ни векселей, ни заемных писем. Всего долгов Пушкина было оплачено по пятидесяти счетам около 120 000 рублей ([8] с. 637). Над его семьей была установлена опека, и дети получили приличное образование.

Вот почему перед барьером Пушкин, меткий стрелок и опытный дуэлянт, позволил противнику сделать первый выстрел.

Пётр Лебедев

Владимир Орныш-Полонский   25.03.2019 08:19   •   Заявить о нарушении