Часовой

Пока скребется мышь – я жив. Мое сердце гоняет кровь по телу, а легкие качают воздух. Я жив. Липкие стены карцера раздражают. Как я сюда попал? Почему? Зачем мы пишем, составляем предложения, слова. Разбиваем все по строчкам, разделяем точками и запятыми? Зачем писать то, чего не исполняем, не делаем, не следуем. Зачем писать законы, если мы их не соблюдаем? Почему я – тот, кто его соблюдает, сижу в карцере? Всего год назад, я был просто солдатом, на службе Родины. Безусловно, что отправляясь туда, я знал, что там все не так хорошо, как мне хотелось бы. Быть может я идеалист? Или как нынче модно говорить – перфекционист. Для меня честь, совесть, достоинство и справедливость – главные законы. Они не написаны никем. Даже странно. Люди создали свои. Наверное чтобы легче жилось, но живется от этого только хуже. Особенно таким как я. Я попал в полк по охране разных объектов. Он был не лучше и не хуже других. Как говорится – хорошо там, где нас нет. Та же дедовщина, смешанная с уставщиной, то же вымогательство денег. Я никогда не платил, даже когда били. Меня мотивировала мысль – с какой стати я кому-то что-то должен? Учил устав в упоре лежа, был дневальным, ходил в караулы, ездил на стрельбы, ходил в кухняк и еще черт знает чем занимался. Словом служил Родине. Я пришел добровольно. Наш сосед работал в военкомате, и предлагал меня отмазать, но узнав об этом я возмутился и ответил решительным отказом. Я очень хотел пойти в армию. Быть может потому что она делает из парня – мужчину? Не знаю. Свободы много в нашей жизни, а ты попробуй-ка побыть не свободным. Подчиняйся приказам, лечь встать и никакой свободы. Кроме того, я очень люблю Родину. Хотя я прекрасно понимаю, что это понятие нам вбивается в голову с детства, и по простым человеческим законам я, как живое существо, человек разумны, никому и ничего не должен. У меня нет Родины, я свободное мыслящее существо, живущее на планете Земля. И никто не виноват в том, что я Родился на этой территории, которую меня заставляют называть Родиной. Но все таки Родина – это то, что нас объединяет. Это единственное, что я принимал в этом мире, наверное. И вот однажды, спустя год службы моей любимой Родине, в морозную ночь я стоял на посту часовым. Пост был уличным, и я ходил триста метров вдоль забора, вглядываясь в тени, и вслушиваясь в порывы ветра. Дембеля меня гоняли, но не трогали особо, а вот деды на меня точили зуб очень давно. Особенно один. Который был мне практически земляк. Этой ночью он был разводящим. Без тревожной группы и караульных, в эту ночь он явился на пост, дабы проверить мою бдительность. Его пьяный угар я сразу учуял, и побрел к воротам поста на доклад, что мол все в порядке, несу службу товарищ сержант. У ворот я был встречен трехэтажными непотребными словами. Спирт выжег его мозг, и озлобленный сержант высказывал мне какое я ничтожество. Что он в свое время бегал за забор, чтобы принести своим дедам ништяки, а я не могу даже сигарет купить своим дедам. Бла-бла-бла подумал я. Старая песня. Мол ты лизал чужие задницы, чтобы потом кто-то лизал ее тебе. Интересно получается. Лично я предпочитал принцип наставничества. Когда старший передает опыт младшему. Просто потому что, так правильно. Но правильно мы давно разучились жить.
    -Ну молись тварь. –сказал он, и наставил на меня автомат. У меня промелькнула мысль, что его душу не вымолит и весь наш полк, но озвучивать я ее не стал. После таких саркастических мыслей я ответил ему взаимностью, и наставил ствол, передернув затвор предварительно. По уставу, и по закону – это есть нападение на часового. Я смотрел на этого малолетнего пьянчушку, и мне хотелось спустить курок, но я не мог. Это было бы неправильно. Но я знал, что спущу его, когда он нападет. А там будь что будет.
Ночную тишину нарушила автоматная очередь. Нападение свершилось, и его кровь залила белый как серебро снег. Всех их я считал малолетними идиотами. А как я могу еще называть пацанов которым не более двадцати лет от Роду, и которые играют во взрослую жизнь? Считая себя лучше других. Такое чувство, что каждый из них просто кладезь мудрости. Однако чтобы быть им, нужно понимать и человечность, которой в них нет ни капли. О чем может думать малолетний пацан, оторванный от мамкиной сиськи? Именно – приключения, свобода. Несомненно я был прав, но вот я здесь. В карцере. Мне дали пять лет. Очень сильно пытались замять дело. Скрыть от журналистов и прочее-прочее. Согласитесь, ну кому нужен геморрой? Сперва я был в дисбате где нас травили собаками, но через месяц меня отправили в колонию за нападение на тех кто натравливал собак. Я такой человек. За справедливость я загрызу. И я загрыз. Сперва собаку, а потом того кто ее натравливал. А сегодня меня должны отвести в дальний карцер, и пристрелить как собаку. За мою честь. За мою совесть. И воздастся вам по делам вашим. Жизнь не без иронии. И вот пока где-то за стеной скребется мышь, я знаю что я жив. А знаете, ведь меня так и не сняли с поста. Потому что в ту ночь, все были ньяны. Все начальство караула. И согласно уставу, я уже пять лет часовой. Ведь ни начальник караула, ни разводящий, меня не сняли с поста, не перевели в караульные. Меня просто под руки отвели в караульное помещение. Чему я несу службу, пять лет? Кому? Зачем? Я умру часовым, на службе Родине. За это время я пережил десять нападений, включая первое. Трое были убиты мной, не считая натравленной на меня овчарки. Интересно кто сегодня дежурит? Может Джек? Зеки так называли надзирателя Матвея за его странную походку. Он мне должен. Может отпустит, придумает что-нибудь? Или может Рекс? Его так прозвали за злобную ухмылку. Ему уже должен я. Одному должен я, другой мне. Хм. Джек может рассчитаться со мной, или отвести на расстрел, чтобы списать долг. Второй может либо удвоить долг, либо вернуть его. Что будет – не знаю. Знаю лишь одно. Я живой – пока скребется мышь.