купаю маму

Давным-давно,
…………в эпоху букваря,
мне было семь….. и «мама мыла раму…»,
Но   жизнь прошла…… прошла от «А» до «Я»…
И вот уж  я сама  купаю маму…
Убожество  священной наготы
……………….годами изувеченного тела,
в котором мне мерещатся черты
той женщины - весёлой, загорелой -
отдавшей всё -
…………. и  юность, и тепло,
растратившей себя необратимо.
Купаю мать…
и чувствую крыло
нависшего над нею Херувима.
Иных миров прозрачную хоругвь,
земную истончённость хрупкой нити…
А мама прикрывает жалко грудь
и близких упреждает: «Не входите!»
Смущается…
Беспомощна, слаба…
Я долго тру согнувшуюся спину
и пряди убираю ей со лба -
как дань последней нежности невинной.
Судьбина зла - 
проехалась катком…
И пену дней смывая осторожно,
невольно  ощущаю в горле ком…
а слезы…
слёзы катятся безбожно….
Всё чудится сквозь трепетный хрусталь
великая, ушедшая эпоха…
Общественная муть советских бань,
в лоханях причащающая лохов.
Крестившая  водою Колымы,
морившая туманом Беломора
под вопли «Букваря»
…………….«Рабы не мы!» -
не знавшего ни гнева, ни позора.
А где-то принимал последний «душ»,
под Вагнера страдалец Холокоста.
И дьявол отделял от сонма душ
огнём обезображенные кости.
Довольно!
Хватит! Хватит кости мыть!
Пусть банный день….
Но нить воспоминаний
не даст мне опрометчиво забыть,
что стих не об эпохе….. а о маме…
Давным-давно ушёл её апрель…
Но Свет хранит измученное сердце.
Как будто бы наполнена  купель
отнюдь не для старухи….
………………..Для младенца…
Чей кроткий взгляд доверчив и лучист -
так тих…
так удивительно наивен…
Придёт пора: 
рукой дрожащей….в мыле
мы с ней перевернём  последний лист.
Вмещая жизнь в границы «Букваря»,
побуквенно, увы, дойдём до точки.
И тишь осиротевшей,
......................гулкой ночи
взорвёт не "Мы", а боль сквозного "Я"