В Думе нашей когорта ослов...
Исаак Нюренберг
22.04.2014 г. - Госдума во втором чтении приняла закон о запрете мата ;
5 мая 2014 г. - Президент России Владимир Путин подписал закон о запрете
нецензурной лексики в произведениях литературы и искусства, в продукции
средств массовой информации, концертах, театральных постановках, зрелищно-
развлекательных мероприятиях, а также при показе фильмов в кинотеатрах.
В Думе нашей когорта ослов,
недоумки из всех поколений
нас лишают любимейших слов,
ставят русский народ на колени.
Нашим матом гордилась страна,
Восторгались им страны другие.
А из Думы вдруг – вот тебе на! –
объявили: «Слова те плохие…»
И издали дурацкий запрет.
И его подписал Путин Вова.
На Руси матюгов больше нет!
Но без них, братцы, очень хреново.
Нет замены достойнейшей им
в анекдоте, в застолье, в частушке.
Запрещён тот, кто нами любим,
на кого мы цепляли игрушки.
Думской нелюдью запрещена
прелесть та, чем все бабы владеют.
Сразу нищею стала страна,
только в Думе народ не жалеют.
Перестанем все трахаться мы –
сократится в стране населенье…
Дума! Мы не в застенках тюрьмы,
нам до задницы ваше веленье!
С матюгами* нам радостней жить! –
И шутя, и серьёзно, мы с ними.
За века научились дружить,
а вернее – мы стали родными!
* Законом запрещены к употреблению слова: *УЙ, *ИЗДА,
*БАТЬ, *ЛЯДЬ и все производные от них.
Написать рецензию
порою мат и джентельмен-
вопрос тут с разным знаком:
когда шли на смерть- один хрен-
и брит ревел со смаком...
да, помогал нам русский мат
с "полундрой"- в штыковую!
сегодня, с вывертом стократ-
"искусство", что от "ф-я"!..
Статья
из интернета
...............
Автор: Матвей Ромодановский
Великий, русский, литературный. Теперь без мата.
3 июля 2014, 10:16
Первые упоминания о попытках ограничить употребление мата относятся к временам Ивана Грозного, который наставлял своих подданных чтобы они «матерны не лаялись, и отцем и матерью скверными речами друг друга не упрекали». Пытались бороться с нецензурной бранью и другие правители Российской империи. При царях Михаиле Федоровиче и Алексее Михайловиче за мат подвергали публичной порке.
Однако, ограничения нецензурной брани особых успехов не имели, и уже в 19 веке, Федор Михайлович Достоевский отметил в «Дневнике писателя»: «Народ наш в пьяном виде (ибо в трезвом сквернословят несравненно реже) если и сквернословит, то делает это не из любви к скверному слову, не из удовольствия сквернословить, а просто по гадкой привычке, перешедшей чуть не в необходимость, так что даже самые далекие от сквернословия мысли и ощущения выражает в сквернословных же словах».
При этом нецензурная брань до революции 1917 года крайне редко переходила грань и переносилась в художественные произведения (есть исключения и мы их все знаем, но это именно исключения). В советский период истории по понятным причинам мат ушел из литературы (а на киноэкране он и не появлялся). Ходит история, что за нецензурное слово, случайно сорвавшееся с губ, известного спортивного комментатора надолго отлучили от эфира.
За нецензурную брань в общественном месте по Уголовному кодексу СССР полагалось 15 суток ареста.
Ситуация радикально изменилась в постсоветский период. Увидело свет огромное количество «художественных произведений» содержащих нецензурную брань любой этажности как в кино, так в театре и литературе.
Анализируя это
По поводу причин столь широкого распространения мата, а также его корней опубликовано большое количество многостраничных научных трудов маститыми учеными разных направлений. Достаточно много текстов выложены в открытом доступе в интернете, в т.ч. статьи известных филологов, профессора Б.А. Успенского и профессора В.Ю. Михайлина. Изучали феномен мата и психологи.
Поскольку нецензурные слова не несут никакой информации, и в зависимости от ситуации могут означать совершенно противоположные вещи и понятия, то в бытовом общении чаще всего подобная лексика используется либо как слова-паразиты, либо для выражения эмоций (чаще всего негативных). В связи с этим, согласно исследованиям, бытовой мат значительно обедняет речь, приводит к уменьшению словарного запаса.
В одной из работ я обнаружил интересную классификацию применения мата разными людьми:
- бытовой мат (окраска речи может быть обыденной у тех, кто пользовался ею раньше и всегда, восполняет скудность языка, выполняя роль словесных протезов) используется, как правило людьми низкого социального положения и с невысоким IQ;
- вызванный различного рода психическими отклонениями (при незавершенности детского «пенис-вагинального» периода, при психосексуальной недоразвитости личности и т.п.);
- в экстремальных эмоциональных ситуациях (после физической или психологической травмы).
Кино без мата невозможно?
Нецензурные слова на большом экране - стали символом нового российского артхаусного кино. Редкий фильм демонстрирующийся, например, на Кинотавре обходится без ненормативной лексики.
Апологеты использования мата в кино скажут, что сквернословят люди разных социальных слоев, и мат на экране - это отражение реальной жизни. Но разве для того чтобы показать умственно отсталого, неграмотного, невоспитанного или психически больного человека необходимо обязательно сквернословить? Да и кто сказал, что для изображения реальности нужно бесконечно понижать планку? Неужели скудость языка, психические отклонения и экстремальные ситуации невозможно отобразить на экране без мата?
Тезис об обязательности нецензурной брани для художественного высказывания выглядит сомнительным. Большая часть фильмов со всего мира, показываемых на международных фестивалях обходятся даже без достаточно безобидной англоязычной идиомы «Пошел ты...», и завоевывают пальмовые ветки, львов и медведей, а иные российские «шедевры» без омерзения невозможно смотреть, при этом они не попадают даже во второстепенные программы.
Мат - это всегда эмоциональная агрессия, до недавнего времени довольно часто использовался без меры. Есть масса новорусских «шедевров», где эпатируя матом и выливая на зрителя (почти буквально) словесные и визуальные нечистоты режиссеры либо канализируют какие-то свои психосексуальные отклонения (благодатное и еще непаханое поле для психоаналитиков), либо маскируют свою полную художественную беспомощность - им просто нечего сказать.
За что боролись...
Массовое распространение нецензурной брани у молодежи, подростков ученые фиксируют начиная с 90х годов. В середине 2000 появилось множество статей, в которых психологи и лингвисты связывали широкое распространение сквернословия с тем, что благодаря СМИ, театру и кинематографу мат перестает быть табу и все больше переходит в публичное пространство. Это беспокойство части общества прошло мимо кинематографической и театральной тусовки, не было услышано или было проигнорировано. Фильмы и театральные постановки, в которых использование мата сложно объяснить с художественной точки зрения продолжали делаться и распространяться. Этические тормоза или не сработали или отсутствовали вовсе. Резкое неприятие мата частью общества воспринималось и продолжает восприниматься многими отечественными кинематографистами как явление консервативное. Страсти в соцсетях дошли до того, что отдельные наши коллеги называют людей, неприемлющих мат в публичном поле, убогими, а новую норму априори неконституционной, видимо забыв что ст. 20.1 КоАП (Мелкое хулиганство, то есть нарушение общественного порядка, выражающее явное неуважение к обществу, сопровождающееся нецензурной бранью в общественных местах) действует уже очень давно.
В результате, поскольку часть общества не захотела следовать принятым и прописанным в законе правилам, посчитала себя выше их, в дело вмешались законодатели и на свет появился закон о запрете мата в публичном пространстве.
Под действие закона, к сожалению, попадут и те фильмы, в которых мат используется как художественный прием. В том числе такие как «Изображая жертву» Кирилла Серебренникова, «Левиафан» и «Елена» Андрея Звягинцева и другие. Наверное, закон о запрете нецензурной брани в публичном поле несовершенен. Продюсеры жалуются, что они не понимают, что делать с уже существующими фильмами - можно ли обойтись «запикиванием» , или нужно полностью перемонтировать фильм. И как быть с теми фильмами, где все диалоги сведутся к бесконечному пип-пип, пип-пип?
Одно понятно совершенно точно - уверенность части «креативного класса» в том, что он выше «серой массы» (читай общества в целом), убеждение этих людей, что только они обладают истиной в последней инстанции, отсутствие желания понять интересы других людей и найти разумный компромисс приводят к дополнительному и, возможно, излишне жесткому регулированию. А мат?! Возможно, его стоит оставить именно там где он был всегда - под забором?
рец. - В Думе нашей когорта ослов...
© Copyright: Эдуард Кукуй, 2015
Свидетельство о публикации №115071401461
Свидетельство о публикации №115071401461
Рецензии
С пересланной тобой статьей во многом не согласен. Многие факты искажены, многое подтасовано автором «под себя». Здоровье не позволяет развернуть эту тему, как я её знаю, а знаю я в ней многое: не раз приходилось участвовать в дискуссиях с «интеллектуалами» и читать лекции.
В основе разногласия с автором лежит моё отличие мата и матерщины. В моём понятии матерщина – грязная, злобная, а чаще бессмысленная брань.
Мат – составная и наиболее выразительная часть языка, неправомерно изгоняемая ханжами и лицемерами из культурного наследия народа.
Работая в шахте, я часто восхищался речью шахтёров и шахтёрок, их частушками и песнями за праздничным столом, где бытовое единение образных и обычных разговорных слов доставляло неподражаемую эстетическую зависть.
Писал ли об этом – не помню, но есть у меня одно стихотворение. Вот оно:
Урок *
Вы видели засыпанных в забое? –
не полностью, а лишь наполовину,
когда твоё движение любое
вдруг разорвёт надежды пуповину,
что может смерть отступит, не засыплет
схватившая в свои объятья «синька»**?
Мной яд отчаянья был залпом выпит,
когда увиделась такая вот «картинка».
Салага в шахте, я не знал, что делать.
А крики пострадавших оглупляли.
И от бессилья леденело тело.
И слёзы бурые на бурый спец стекали.
Мне показалось – это длилось вечность,
ну, а прошли какие-то минуты.
Калашников, да, это он, конечно,
в забое был уже. Скомандовал мне: «Ну, ты,
чего стоишь, разинувши ****о?
Сюда горноспасателей живее.
Да не ори им в трубку что попало,
а объясни, как можно поточнее.
Да, телефон в трёх метрах от гезенка.
Шуруй! Учти тебя я ожидаю.
Да подотрись, а то промокли зенки.
А я пока сам посоображаю».
На пострадавших, чтобы не орали,
прикрикнул матом. И сказал потише:
«Ребятки, вы ещё не пострадали.
Руда висит, раздумывая, в нише.
Коль испугать, она опять из течки
рванётся вниз, тогда вот будет худо.
Сейчас я ей поставлю в жопу свечки.
А вы терпите, милые, покуда».
И стал запруду делать он из досок,
рискуя быть в обвале погребённым.
Услышал я, вернувшись: «Недоносок!
Вот я и справился с тобой, ****ным!»
Слова его обращены к потоку
коварной «синьки», – тих он укрощённый.
Калашников – уже седьмой потомок
династии горняцкой, здесь взращённый.
Вот у таких мне надобно учиться
и постигать талант души и рук их.
У них, пусть, не изыскана речистость,
и чувства внешне и скупы, и сухи,
но человечность их переполняет,
придут всегда на помощь бескорыстно.
Пусть в мире племя их не иссякает!
Желаю здравствовать и ныне им, присно.
1962 г.
* Прочитав это стихотворение, Анатолий Жигулин, большой русский поэт, с кем» приятельствовали» почти полстолетия, убедительно просил его к опубликованию, но только, чтобы я изменил «режущие ухо» слова. Я отказал его просьбе, обосновывая тем, что изменение речи героя или персонажа произведения изменяет его характер, его внутреннюю суть, что для меня более важно чем, будет это произведение допущено к опубликованию или нет. Ни в одном из шахтёрских стихов я не подался просьбам и настояниям своих доброжелательных критиков. И бесконечно рад, что наступили времена, когда
я смог донести свои шахтёрские строки до читателей.
* * «синька» – мелкая, как песок, руда с большим содержанием железа, синего или сине-бурого цвета.
А эти строки из письма Анатолию:
Чистосердечно хвалишь ты меня
и просишь дать в печать хоть что-то сразу,
и как сказал, не можешь ты понять
причину жесточайшего отказа.
«Такое я о шахте не читал.
По жути что-то сходно в «Жерминали».
И, если честно, это не видал,
хотя трудился сам я на отвале.
Чуть-чуть подкорректировать слова,
чтоб мягче шли они в людское ухо…»
«Ты понимаешь: Слава – трын-трава, –
ответствовал тебе я сухо. –
Не для печати я пишу стихи.
Я в них свою реальность отражаю.
И матюги, коль есть в них, неплохи
для тех, о ком пишу, кому читаю.
Слова такие в речевой состав
вошли давно, и ими мыслят люди.
Мат в нашей жизни частью быта стал.
Сегодня так, так послезавтра будет.
И если я в строке их заменю
тебе, читателю возможному в угоду,
стих как бы враз засохнет на корню,
без нужной влаги в жаркую погоду.
Поэтому я как-то уж стерплю
без публикаций, проживу иначе.
Редакторства любого не люблю.
Своих поступков. А стихов тем паче».
1962 г.
Исаак Нюренберг 15.07.2015 09:26 • Заявить о нарушении
В основе разногласия с автором лежит моё отличие мата и матерщины. В моём понятии матерщина – грязная, злобная, а чаще бессмысленная брань.
Мат – составная и наиболее выразительная часть языка, неправомерно изгоняемая ханжами и лицемерами из культурного наследия народа.
Работая в шахте, я часто восхищался речью шахтёров и шахтёрок, их частушками и песнями за праздничным столом, где бытовое единение образных и обычных разговорных слов доставляло неподражаемую эстетическую зависть.
Писал ли об этом – не помню, но есть у меня одно стихотворение. Вот оно:
Урок *
Вы видели засыпанных в забое? –
не полностью, а лишь наполовину,
когда твоё движение любое
вдруг разорвёт надежды пуповину,
что может смерть отступит, не засыплет
схватившая в свои объятья «синька»**?
Мной яд отчаянья был залпом выпит,
когда увиделась такая вот «картинка».
Салага в шахте, я не знал, что делать.
А крики пострадавших оглупляли.
И от бессилья леденело тело.
И слёзы бурые на бурый спец стекали.
Мне показалось – это длилось вечность,
ну, а прошли какие-то минуты.
Калашников, да, это он, конечно,
в забое был уже. Скомандовал мне: «Ну, ты,
чего стоишь, разинувши ****о?
Сюда горноспасателей живее.
Да не ори им в трубку что попало,
а объясни, как можно поточнее.
Да, телефон в трёх метрах от гезенка.
Шуруй! Учти тебя я ожидаю.
Да подотрись, а то промокли зенки.
А я пока сам посоображаю».
На пострадавших, чтобы не орали,
прикрикнул матом. И сказал потише:
«Ребятки, вы ещё не пострадали.
Руда висит, раздумывая, в нише.
Коль испугать, она опять из течки
рванётся вниз, тогда вот будет худо.
Сейчас я ей поставлю в жопу свечки.
А вы терпите, милые, покуда».
И стал запруду делать он из досок,
рискуя быть в обвале погребённым.
Услышал я, вернувшись: «Недоносок!
Вот я и справился с тобой, ****ным!»
Слова его обращены к потоку
коварной «синьки», – тих он укрощённый.
Калашников – уже седьмой потомок
династии горняцкой, здесь взращённый.
Вот у таких мне надобно учиться
и постигать талант души и рук их.
У них, пусть, не изыскана речистость,
и чувства внешне и скупы, и сухи,
но человечность их переполняет,
придут всегда на помощь бескорыстно.
Пусть в мире племя их не иссякает!
Желаю здравствовать и ныне им, присно.
1962 г.
* Прочитав это стихотворение, Анатолий Жигулин, большой русский поэт, с кем» приятельствовали» почти полстолетия, убедительно просил его к опубликованию, но только, чтобы я изменил «режущие ухо» слова. Я отказал его просьбе, обосновывая тем, что изменение речи героя или персонажа произведения изменяет его характер, его внутреннюю суть, что для меня более важно чем, будет это произведение допущено к опубликованию или нет. Ни в одном из шахтёрских стихов я не подался просьбам и настояниям своих доброжелательных критиков. И бесконечно рад, что наступили времена, когда
я смог донести свои шахтёрские строки до читателей.
* * «синька» – мелкая, как песок, руда с большим содержанием железа, синего или сине-бурого цвета.
А эти строки из письма Анатолию:
Чистосердечно хвалишь ты меня
и просишь дать в печать хоть что-то сразу,
и как сказал, не можешь ты понять
причину жесточайшего отказа.
«Такое я о шахте не читал.
По жути что-то сходно в «Жерминали».
И, если честно, это не видал,
хотя трудился сам я на отвале.
Чуть-чуть подкорректировать слова,
чтоб мягче шли они в людское ухо…»
«Ты понимаешь: Слава – трын-трава, –
ответствовал тебе я сухо. –
Не для печати я пишу стихи.
Я в них свою реальность отражаю.
И матюги, коль есть в них, неплохи
для тех, о ком пишу, кому читаю.
Слова такие в речевой состав
вошли давно, и ими мыслят люди.
Мат в нашей жизни частью быта стал.
Сегодня так, так послезавтра будет.
И если я в строке их заменю
тебе, читателю возможному в угоду,
стих как бы враз засохнет на корню,
без нужной влаги в жаркую погоду.
Поэтому я как-то уж стерплю
без публикаций, проживу иначе.
Редакторства любого не люблю.
Своих поступков. А стихов тем паче».
1962 г.
Исаак Нюренберг 15.07.2015 09:26 • Заявить о нарушении