это было очевидно

Если я сам не был участником событий, то с интересом читаю о них, чтобы знать и понимать.

Но когда речь заходит о тех событиях, в которых я сам принимал участие, хочется запретить свободу прессы, а журналистов и аналитиков выслать в Грецию на гору Афон.

Многое из того, что я знаю трудно объяснить, а кое-что рано открывать народу.

Расскажу одну историю 30-ти летней давности из моей опаленной дымами «юности весёлой, но ничего в прошедшем мне не жаль».

1982 год. Мне 16 лет. Я сижу на траве поздним летним вечером с тремя такими же бездельниками во дворе медицинского училища в маленьком украинском городке, где родился и жил.

В одноэтажном здании медучилища горят все окна, оттуда слышна музыка – заканчивается дискотека, до которой нам дворовым нет никакого дела.

Со мной были: Сашка по кличке Бурсак, отчисленный из местного профтехучилища за неуспеваемость. Уникальный случай, из-за которого ему досталась кличка.

Бурсой у нас называли ПТУ, а пошло это от Гоголя – в «Вие» семинаристы называли Киево-Могилянскую академию бурсой, а фильм с молодыми Куравлёвым и Варлей видели все.

Сашка Бурсак был неплохим и вполне вменяемым, но речью владел половинчато, не договаривал слова, глотал или путал слоги. Он будто уставал от слов. Начинал правильно, но всегда сбивался в конце.

При попытке сказать «заходил вчера в магазин к Нине» у него получалось «заил веа у маин до ины», а звучало это одним длинным воем на вдохе-выдохе «заилвеа у маиндоины».

Внешность Сашкина совпадала с реконструкцией неандертальца из киевского исторического музея работы профессора Герасимова – роста Сашка был выше среднего, широк в плечах, не богатырь, но с руками практически до колен, он внешне производил жутковатое впечатление, если не знать, что он добрый и даже не глупый.

Сашкин ум проявлялся в двух плоскостях. Во-первых, он абсолютно не комплексовал. После неудачной попытки окончить ПТУ на токаря, пошёл на завод разнорабочим и пытался стать токарем в цехе.

О своей цели стать токарем Сашка говорил мечтательно, но понять его могли не многие.

Во-вторых, Сашка старался почаще быть среди людей и внимательно слушал разговоры.

Во время интересных рассказов его глаза загорались сухим огнём в нужных местах. В семье Сашке не с кем и не о чем было говорить с самого детства. Родители его пили и пропали где-то на Севере, а жил он у глухой полуслепой бабки.

Иногда Сашка вдруг пытался длинно заговорить, забывая, что не будет понят, но, быстро опомнившись, замолкал на полуслове.

Сашкиной речью можно было управлять. Это умел делать один человек Сеня Маленький, который тоже в тот вечер был с нами.

Сеня перебивал Сашку и заставлял медленно проговаривать слова. У Сашки не получалось, но вместо длинных непонятных звуков появлялись всё же отдельные слова из которых Сеня строил предложения, а Сашка кивал.

В свои 16 лет Саня имел рост меньше метра – в детстве он упал с дерева и не вырос, нося на спине сорокасантиметровый горб.

Во всём остальном Сеня был более чем нормален. Мудрый человечек с большими взрослыми грустными глазами, он обладал большой силой рук – специально упражнялся. Его можно было попросить о любой помощи, ему доверяли секреты.

Третьим в компании был Юрка Хвост. Роста под два метра, худущий как щепка.

Юрка был наглый. Для него, единственного из нас, тогда уже существовали девочки, хотя говорить об этом в то время было не принято. Он просто дружил, и мы это знали. Он мог уйти с середины вечера, и было понятно, куда он уходит, но непонятно зачем.

Мы разожгли на траве небольшой костерок и, усевшись вокруг него, травили.

В медучилище закончились танцы. Толпа из трёхсот девочек-девушек и полсотни парней вывалила во двор. Они шли шумной плотной колонной по плохо освещённой единственным фонарём дорожке метрах в тридцати от нашего костра.

Двор училища был проходной – его пересекали насквозь три пешеходных и велосипедных маршрута, поэтому наш костерок в углу не был нарушением правил.

Кто-то из толпы медиков крикнул в нашу сторону что-то невежливое.

Юрка огрызнулся. Из толпы медиков отреагировали. Юрка огрызнулся. Толпа остановилась.

Несколько парней из толпы вышли вперёд. Один из них позвал нас.

Плотная людская масса из трёхсот человек гудела. Парни из медучилища стали собираться в группу.

Вперед группы вышел высокий парень.

Сашка Бурсак встал и пошёл к нему. При свете костра за спиной Сашкина фигура с длинными руками казалась зловещей. Сашка достал из кармана ключи на длинной цепочке от хибарки, где он жил с бабкой и стал крутить цепочкой перед собой.

За Сашкой поднялся Сеня и Юрка. Я тоже встал и пошёл вперёд.

Когда Сашкино лицо неандертальца, и невозможные загробные очертания Сени с Юркой целиком оказались в свете фонаря, в толпе жутко вскрикнула девочка.

«У него нож», – крикнули в толпе.

«Умеяож», – заорал Сашка Бурсак.

Толпа из трёхсот человек в панике с криками бросилась бежать.

До трамвая, до площади с фонарями по улице было около километра. Через пару минут триста бегущих и орущих людей вытянулись на полкилометра. Парни-медики быстро обогнали девчонок.

Мы, четверо дворовых футболистов, могли бы обогнать их всех и первыми прийти к финишу, но орали позади и даже не бежали, а быстро шли, оставаясь в десяти метрах от арьергарда из девочек с голыми коленками в босоножках и белых платьях.

Орущая толпа неслась по засыпающему ночному городу. В окнах зажигался свет, на балконы пятиэтажек выходили жители.

Первые из бегущих вынырнули на площадь с трамваями, а последние ещё были в ста метрах от медучилища. Вдоль всей улицы валялись босоножки и женские сумочки.

Кто-то упал. Кого-то притоптали.

Многие девочки, обессилив, просто быстро шли вперёд. Какая-то из них повернулась к нам и на удивление спокойно сказала: «Ну, всё, хватит. Идите отсюда».

Мы отстали.

Под звуки милицейских сирен мы рассредоточились и разошлись по домам.

В городе был объявлен план «Перехват». Искали банду, напавшую на дискотеку медучилища.

По городу ходили слухи о банде, нападавшей на дискотеки, которые временно из-за этого отменили.

Две недели мы не собирались во дворе медучилища.

Через две недели вечером мы были на своём месте. Наверное, уже в ином составе, но с неизменными Сашкой и Сеней.

Сидели и лежали на траве. О чём-то говорили.

Из темноты вышел участковый Валентинович, старший лейтенант милиции предпенсионного возраста в фуражке и с папкой под мышкой.

Никто не испугался, не встал, не убежал – Валентинович был свой человек.

«Здорова, – сказал Валентинович, – тут банда у нас завелась. Надо присмотреть, чтобы порядок был. Давно вас ищу, да что-то не видать вас никого».

После короткой, но излишне глубокой и тягучей паузы Сеня сказал: «У нас порядок, Валентиныч. Вы же знаете».

«За вас я спокоен, – сказал Валентинович, – медучилище вывешивает на дверях объявление о дискотеке. Вы поглядывайте»…

Сашки и Сени давно нет. Самогон. Юрка отсидел десятку за убийство.

Пару лет назад я приехал с двадцатилетним сыном в родной городок и встретил у медучилища Юрку.

Мы зашли втроём к нему. Он живёт один во флигеле с печным отоплением. Входная дверь, проходная кухня с печкой и комната на три четверти занятая кроватью с железной скрипучей сеткой. Поверх сетки матрац без простыни и подушка без наволочки. Работает сторожем.

Пили чай из щербатых чашек с поломанными ручками. Вспоминали всех поимённо.

Половина полегла на человеческом дне. Оставшиеся стали рядовыми бойцами криминальных группировок, контрабандистами, охранниками, валютными спекулянтами, заботливыми мужьями и отцами.

Сын молчал. Молчал ещё пару часов.

«А почему ты не такой как они?», – спросил.

«А они тоже все были разные», – ответил я, не задумываясь.

Это было очевидно.