Интервью с Сергеем Александровичем

В процессе подготовки к творческому конкурсу недавно на просторах интернета я нашла очень интересный проект rusplt.ru/sub/year-literature/ , тут корреспонденты журнала "Русская газета" берут воображаемое интервью у классиков. Меня заинтересовала эта тема, и я захотела сделать интервью с любимым поэтом и писателем. У меня их три: Александр Сергеевич Пушкин, Михаил Юрьевич Лермонтов и Сергей Александрович Есенин. Поскольку интервью с Пушкиным и Лермонтовым на портале уже имеется, я решила готовить материал о Есенине.
Так случилось, что еще с осени я заинтересовалась творчеством этого великого писателя: выписывала его цитаты, помногу раз перечитывала письма, читала его статьи и критику. В общем, материала у меня было вполне достаточно, чтобы за ночь составить вопросы и написать на них ответы.
Делюсь тем, что у меня получилось. :-)







Сергей Есенин: «Я чувствую себя хозяином в русской поэзии»


Российский поэт и писатель, автор множества аналитических и критических статей Сергей Александрович Есенин рассказал корреспонденту Гуриной Виолетте о детских воспоминаниях, любимом поэте, впечатлении от пребывания за границей, о неповторимости русской культуры и дал пару напутственных слов для своих читателей.




- Сергей Александрович, какое или какие из воспоминаний заставляют Вас полностью погрузиться в детство?
- С двух лет, по бедности отца и многочисленности семейства, я был отдан на воспитание довольно зажиточному деду по матери, у которого было трое взрослых неженатых сыновей, с которыми протекло почти все мое детство. Дядья мои были ребята озорные и отчаянные. Трех с половиной лет они посадили меня на лошадь без седла и сразу пустили в галоп. Я помню, что очумел и очень крепко держался за холку. Потом меня учили плавать. Один дядя (дядя Саша) брал меня в лодку, отъезжал от берега, снимал с меня белье и, как щенка, бросал в воду. Я неумело и испуганно плескал руками. После, лет восьми, другому дяде я часто заменял охотничью собаку, плавая по озерам за подстреленными утками. Очень хорошо я был выучен лазить по деревьям. Среди мальчишек я всегда был коноводом и большим драчуном и ходил всегда в царапинах. За озорство меня ругала только одна бабка, а дедушка иногда сам подзадоривал на кулачную. По субботам меня мыли, стригли ногти и гарным маслом гофрили голову, потому что ни один гребень не брал кудрявых волос. Но и масло мало помогало. Всегда я орал благим матом и даже теперь какое-то неприятное чувство имею к субботе. Часто собирались у нас дома слепцы, странствующие по селам, пели духовные стихи о прекрасном рае, о Лазаре, о Миколе и о женихе, светлом госте из града неведомого.

- В отрочестве к Вам прикрепилось уличное прозвище - Монах. Насколько оно  правдиво по отношению к Вам и Вашему творчеству?
- Самый щекотливый этап это моя религиозность, которая очень отчетливо отразилась на моих ранних произведениях. Этот этап я не считаю творчески мне принадлежащим. Он есть условие моего воспитания и той среды, где я вращался в первую пору моей литературной деятельности. На ранних стихах моих сказалось весьма сильное влияние моего деда. Он с трех лет вдалбливал мне в голову старую патриархальную церковную культуру. Отроком меня таскала по всем российским монастырям бабка. Я вовсе не религиозный человек и не мистик. Я реалист, и если есть что-нибудь туманное во мне для реалиста, то это романтика, но романтика не старого нежного и дамообожаемого уклада, а самая настоящая земная, которая скорей преследует авантюристические цели в сюжете, чем протухшие настроения о Розах, Крестах и всякой прочей дребедени. Поклонникам Блока не следует принимать это за то, что я кощунственно бросаю камень на его могилу. Я очень люблю и ценю Блока, но на наших полях он часто глядит как голландец. Все же другие мистики мне напоминают иезуитов. Я просил бы читателей относиться ко всем моим Исусам, божьим матерям и Миколам, как к сказочному в поэзии. Отрицать я в себе этого этапа вычеркиванием не могу так же, как и все человечество не может смыть периода двух тысяч лет христианской культуры, но все эти собственные церковные имена нужно так же принимать, как имена, которые для нас стали мифами: Озирис, Оаннес, Зевс, Афродита, Афина и т. д.

- Опираясь на опыт многочисленных романов, что Вы можете посоветовать современным девушкам для успеха в общении с мужчинами?
- Нам одинаково нужны Жанны д'Арк и Ярославны. Как те прекрасны со своим знамением, так и эти со своими слезами (вздыхает). Советую поступить на курсы. Здесь можно узнать, какие нужно носить чулки, чтоб нравиться мужчинам, и как строить глазки и кокетливо подводить их под орбиты (смеется).

- Если углубиться в древность и немного пофилософствовать, то кого бы Вы назвали самым первым поэтом?
- В древности никто не располагал временем так свободно, как пастухи. Они были первые мыслители и поэты, о чем свидетельствуют показания Библии и апокрифы других направлений. Вся языческая вера в переселение душ, музыка, песня и тонкая, как кружево, философия жизни на земле есть плод прозрачных пастушеских дум.

- А кого из поэтов Вы выделяете больше всего?
- Пушкин - самый любимый мною поэт. С каждым годом я воспринимаю его все больше и больше как гения страны, в которой я живу. Даже его ошибки, как, например, характеристика Мазепы, мне приятны, потому что это есть общее осознание русской истории. Постичь Пушкина - это уже нужно иметь талант. Думаю, что только сейчас мы начинаем осознавать стиль его словесной походки.

- Сергей Александрович, Вы со своей бывшей женой некоторое время жили за рубежом. Каково Ваше впечатление от пребывания за границей?
- Человека я там не встречал и не знаю, где им пахнет. Гадость однообразия, такая духовная нищета. В страшной моде господин доллар, на искусство начхать. Правда, они тоже имеют потуги, дюжатся снести такое же яйцо, но достижения их ограничиваются только скорлупой. Пусть мы нищие, пусть у нас голод, зато есть душа, которую там за ненадобностью сдали в аренду. На кой черт людям нужна эта душа, которую у нас в России на пуды меряют? Зато на улицах там все выглажено, вылизано и причесано. Птички какают с разрешения и сидят, где им позволено (смеется). Там я скандалил, мне это нужно было, чтобы меня знали, чтобы меня запомнили. Что, я им стихи читать буду? Я стал бы только смешон в их глазах. А вот скатерть со всей посудой стащить со стола, посвистеть в театре, нарушить порядок уличного движения - это им понятно. Если я это делаю, значит, я миллионер, мне, значит, можно. Вот и уважение готово, и слава и честь! А вообще нужен поход на Европу. Все там зашло в тупик. Спасет и перестроит их только нашествие таких варваров, как мы.

- В чем именно проявляется неповторимость русской культуры?
- Все наши коньки на крышах, петухи на ставнях, голуби на князьке крыльца, цветы на постельном и тельном белье вместе с полотенцами носят не простой характер узорочья, это великая значная эпопея исходу мира и назначению человека. Конь как в греческой, египетской, римской, так и в русской мифологии есть знак устремления, но только один русский мужик догадался посадить его к себе на крышу, уподобляя свою хату под ним колеснице. Ни Запад и ни Восток, взятый вместе с Египтом, выдумать этого не могли, хоть бы тысячу раз повторили себя своей культурой обратно. В нашем языке есть много слов, которые как «семь коров тощих пожрали семь коров тучных», они запирают в себе целый ряд других слов, выражая собой иногда весьма длинное и сложное определение мысли. Например, слово «умение» (умеет) запрягло в себе «ум», «имеет» и несколько слов, опущенных в воздух, выражающих свое отношение к понятию в очаге этого слова. Этим особенно блещут в нашей грамматике глагольные положения, которым посвящено целое правило спряжения. Но не в одних только письменных свитках мы скрываем культуру наших прозрений, через орнаментику букв и пояснительные миниатюры. Мы заставили жить и молиться вокруг себя почти все предметы.

- Как Вы оцениваете свои писательские способности и какой совет можете дать Вашим постоянным читателям?
- Я чувствую себя хозяином в русской поэзии и потому втаскиваю в поэтическую речь слова всех оттенков, нечистых слов нет. Есть только нечистые представления. Не на мне лежит конфуз от смелого произнесенного мной слова, а на читателе или слушателе. Слова - это граждане. Я их полководец. Я веду их. Мне очень нравятся слова корявые. Я ставлю их в строй как новобранцев. Сегодня они неуклюжи, а завтра будут в речевом строю такими же, как и вся армия. В стихах моих читатель должен главным образом обращать внимание на лирическое чувствование и ту образность, которая указала пути многим и многим поэтам и беллетристам. Не я выдумал этот образ, он был и есть основа русского духа и глаза, но я первый развил его и положил основным камнем в своих стихах. Он живет во мне органически так же, как мои страсти и чувства. Это моя особенность, и этому у меня можно учиться так же, как я могу учиться чему-нибудь другому у других. Вот и все то короткое, схематичное, что касается меня. Здесь не все сказано. Но я думаю, мне пока еще рано подводить какие-либо итоги себе. Жизнь моя и мое творчество еще впереди.



(В интервью использованы цитаты из заметок, статей и писем Сергея Александровича Есенина)