Дзуйхицу- эссе- 3

                Дзуйхицу- эссе- 3.

      Существует мнение, что будущее русского хайку и в какой-то степени танка зависит от того, насколько успешно авторы будут использовать прием стихосложения японской поэзии твёрдых форм "какекотоба"(поворотное слово). В связи с этим утверждением возникает ряд недоразумений, обсудить которые - моя цель.
      Сам по себе приём "какекотоба" не имеет себе равных по красоте, изяществу, как никакой другой в японской литературе и особенно поэзии всех жанров (не только твёрдых форм). Сложилось так, что японский язык, китайские иероглифы, традиционная японская культура во многом полисемантичны, другого подобного феномена мне неизвестно где бы то ещё в мире. Знаки вообще и "знак" японской культуры позволяют легко "играть" смыслами.
      В советской и российской японистике утвердился и специальный термин, обозначающий ряд сложных культурных феноменов - "омонофонетический каламбур", им, в частности, широко пользовался советский исследователь японской поэзии и искусства Е.С.Штейнер, редакторы Главной редакции восточной литературы(АН СССР)-Л.М.Ермакова, А.Н.Мещеряков, В.П.Мазурик, академик Н.Т.Федоренко также свободно использовали в своих работах подобный термин.
      Многие наши авторы достаточно успешно пользуются этим приёмом, правда чаще всего нам в целом на русском языке доступен первый уровень полисемантики, это и понятно - в русском языке в разы меньше всевозможных "омо..."
      Самое главное, что исследователи едины в своём мнении, что сам по себе приём не самоцель автора, стремящегося продемонстрировать то, с какой лёгкостью он "играет словами".
     Для автора, оставившего заметный след в истории мировой литературы этот приём только вспомогательное средство в сложении произведения. Важно отметить, что в переводе на русский язык также, как и на другие языки, многое теряется из семантического поля, но, как ни странно, человечество восхищается "жалким остатком".
     Уместно вспомнить и поэтику Басё, который в двух из четырёх периодов развития своего творчества активно боролся с нарочитой перегрузкой смыслами, утверждая, что это не черта японской поэзии, а чисто китайское и негативное влияние. Именно категория его поэтики  "каруми" как стремление автора к простоте, ясности, выражения мысли, но не упрощение и не легковесность, но "...не загромождайте хайкай и хокку, не ходите вокруг  да около, и тогда у вас получится то, что нужно..." (цитата Басё, перевод Т.И.Браславец из её монографии "Поэтика Мацуо Басё").
     Существует также мнение, абсолютно разделяемое всеми исследователями, что все эстетические категории поэтики Басё взаимообусловлены и онтологически происходят одна от другой и тесно переплетены.
     Возможно, не к месту мне вспомнился и такой аргумент: целое направление в традиции сложения поэзии твёрдых форм,существовавшее до великого Старца, широко используемое им самим и его учениками вплоть до Нового времени- имитация детского сознания и речи. И процесс работы над произведением - это  стремление именно эту "простоту и непосредственность" отразить в результате.
     Но полисемантика боролась за свои права, не взирая на "заповеди" Старца. Уже в Новое и Новейшее время новое поколение было вынужденно возвращаться к этой методологической проблеме - Сики , Такубоку. Конечно, эти революционеры-реформаторы были заняты не только отдельной этой темой, но и здесь свою руку приложили.
   Создаётся впечатление, что в независимости от того, насколько удачно автор использовал тот или иной прием в работе над сложением своего произведения, его целью был глубинный смысл универсального свойства характера.
   Возникает убеждённость в том, что будущность и развитие русского хайку- танка находится отнюдь не в том, что мы будем сидеть, изучая словари омонимов русского языка, и в итоге демонстрировать своё мастерство, играя "омофонетическими каламбурами", лишёнными  художественной ценности.
   Именно смысл, а не средство, так легко ускользающий от нашего пристального взора, но именно он, не осознаваемый, такой дорогой нашему сердцу привёл нас всех к восхищению японской поэзией малых форм.
   А тогда в чём будущность жанра?
   Приведу часть замечательного, мощного текста из монографии Е.С.Штейнера
     "Иккю Содзюн"( стихи Иккю Сждзюн в переводе Е.С.Штейнера)
   
     дэнгаку-но               Кушанья из творога
     амами-ни масару      сладкий вкус превосходит
     кэфу-но цуки           туманная луна

          "...В соответствии со стилем мусин Иккю травестийно снижает традиционный образ луны, заявляя, что она выше не чего-нибудь, а сладкого кушанья. Почти каждое слово у Иккю является какэкотоба и имеет двойной или тройной смысл. "Кушанья из творога", точнее "тофу с мисо", по-японски "дэнгаку", но этим же словом именуются сельские пляски.
    "Ама ми" - "сладкий вкус" может ещё значить "небесное тело". Кроме того, "ама"- ещё и "монахиня". Тогда вся строфа Иккю приобретает такой смысл:  "Туманная луна превосходит даже тело исполняющей сельские пляски монахини"...
    Не правда ли, великолепный образчик соединения в единое целое планов смысла и содержания? Уместно сказать, что данный пример из поэзии рунга и хокку, то есть несерьёзного и с юмористическим оттенком, и между тем - это образец высокой дзенской и, соответственно, духовной японской поэзии 15 века.


                С Ф.

   Фото- Андрей Катков: "Забытая дверь".