Любовью, а не войной

Приветствую Вас! На правах рекламы решила опубликовать несколько стихов из моего готовящегося электронного сборника, проиллюстрированного замечательными фотоработами Александра Курбатова. Если Вам понравится, буду очень рада.

По вопросам приобретения можно обращаться на указанный в резюме адрес эл. почты или сюда: http://vk.com/id196863130

ТЕПЛООБМЕН

Если Бог зачем-то устроил наш мир вот так,
То не нам судить, что в нём правильно и неправильно…
У Тамары Михайловны есть тридцать два кота.
У котов, соответственно, есть Тамара Михайловна.

У Тамары Михайловны квартирка мала и доход не ахти —
Много ли купишь со среднепечальной пенсии?
У неё в этой жизни одна только радость — её коты,
Несмотря на шум и на запах, слышный уже на лестнице.

Сосед ночь-полночь матерится: я в суд на тебя подам,
(Может, ему на стены сделать обивку мягкую),
Трындец, говорит, и тебе, убогая, и твоим котам,
Если ещё замявкают.

Но не она спасает котов… Это коты её берегут от стуж,
От тишины ночной, пустоты в углах – от чего угодно…
…У Тамары Михайловны были и сын, и муж.
Первый погиб в Чечне, и второго уже нет два года…

Хлипкий, убогий мир, состоящий из мягких стен, —
Только в них и стучат, когда ты по корки выжат…
Быть может, только странный душевный теплообмен —
Это и есть здесь единственный способ выжить,

Каждый свой день завершая нулём, начинать с нуля
С новым рассветом, размеренным шагом дойти до горба и гроба,
Ощущая при этом — да, под ногами осталась земля…

Кажется, просто, ведь правда?
Поди попробуй.

***

Что падает, то нужно ещё толкнуть.
Ф. В. Ницше
(Цитата часто изменяется до «Падающего —
толкни», «Убей слабого» или «Убей в себе слабого»).

1.

Я не хочу убивать в себе слабого — а зачем?
Он добрый и славный, и нос у него в веснушках.
От этого нет ни грязи, ни зла, ни — почти никогда — проблем;
Его же не бить, а жалеть и лелеять нужно.
Он знает, какие на запах конфеты, какая на вкус мечта,
Какие на ощупь звёзды… Смешной такой и умильный.
А если мой слабый обижен, болеет или устал,
Или заплакал, на помощь придёт мой сильный.

2.

Он придёт, под собой ломая пласты коры
Земной, на ходу разрушая замешкавшиеся миры —
Не со зла, конечно, просто он прёт, как танк
С отказавшими тормозами. И его не пугает ни браунинг, ни винчестер,
Ни ракетный комплекс — в тот момент ему по фигу. И никакой дурак
На пути у него не встанет. Вот честно-честно.

3.

А потом, не дождавшись, чтоб раны слегка подсохли,
Превозмогая свирепую боль, он встаёт на лапы,
Чуть шатаясь, идёт и ищет, куда же забился слабый,
Улыбается, утирает с лица ему слёзки-сопли,
Наливает чай, стиснув зубы, приносит варенье, мёд —
Он ведь очень сильный, он всё простит и всегда поймёт…
А тем временем слабый стирает ему грязь и копоть с кожи,
Прикладывает к ожогам и ранам салфетки и чистый лёд,
Обнимает...
И сильный его обнимает тоже.

Эпилог

Раздавай щедрее, Всезнающий Судия!
Мне уже объясняли, что воля на всё Твоя,
И никто не посмеет оспорить решения Бога.
Только не впечатляет эта галиматья —
Что бы там ни случилось, а у меня есть я.
У меня
Есть
Я.
И это предельно много.

***
Так они и не встретились.
Ведь жили в разных мирах:
Он — в непроходимых лесах и на почти что отвесных горах,
А ещё в самолётах, где-то между Сахой и Перу...
А она на ресепшене, в парикмахерской на углу.

Он искал — сам не зная, что именно и зачем.
Но старался и книги писал о том, как искал.
А она на ресепшене — да, пожалуйста, вот ваш чек...
Ей и дела-то, вроде, не было до разных болот и скал.

Он за ноутбуком в палатке ночь не смыкает глаз,
А наутро опять — в какой-нибудь самолёт...
А она вышла замуж.
И родила сынишку.
И развелась.
Больше замуж пока что её никто не зовёт.

…Он угомонился. И денег добыл уже,
И немало женщин промяло его кровать.
Он зациклен на длинноногом их типаже —
На заводе таких бы пачками штамповать!

А она живёт всё по той же схеме — стирай и гладь,
На работу к восьми-тридцати... И забудь, как внутри болит.
Но ей снятся зачем-то горы... И звёздного неба гладь...
И ревущего самолёта тяжёлый винт...

И она каждый вечер идёт через парк одна,
Крепко сжав дешёвый баллончик в кармане пальто.
Он на эти аллейки порой поглядывает из окна,
Размышляя, что в жизни... ну, как-то вот всё не то,
Наливая коньяк или кофе и вглядываясь в даль...
А у неё сын не сделал уроки... и на работу опять к восьми-
Тридцати...
Так они до сих пор и не встретились...

Жаль,
Чёрт возьми.

***

У Маши халат — как ряса — и бигуди.
Плита — алтарём и кастрюля с борщом — кадилом.
Детки — ангелы, муж — Господь её: ах, прости,
Если не угодила.
Помыта посуда, машинка стирает бельё,
Сгущается сумрак в квартире, уснули дети…
Она завершает просмотр сериала, встаёт
И гладит рубашку мужу, завидуя Свете.

У Светы «Карден» — спецодеждой — и декольте,
И ноги длинны, и раскрашены ногти броско.
В лэптопе — котэ… да она и сама котэ.
Славься, великий взвод пиротехников мозга.
Но если поклонник уже не идёт её провожать —
Дескать, всё кончено, детка — после ужина в ресторане,
Света плетётся домой одна и, ложась в кровать,
Долго не может уснуть, завидует Яне.

У Яны «варёнки», в компе фрилансера арсенал;
Она на пяти языках говорит свободно,
Увлечена фэн-шуй и пишет в Живой Журнал,
И, кажется, собралась штурмовать Сорбонну.
Однако работа доводит до слёз и до искр из глаз.
Три ночи без сна, заказчики, блин, достали…
Яна пинком выключает компьютер и, дымом давясь и злясь,
На кухне над кружкой кофе завидует Алле.

У Аллы косуха, берцы, «Харлей» и шлем,
В наушниках — панки, на шее — кило металла.
Газ до отказа — и никаких проблем,
А все ваши правила Алла в гробу видала.
Птичья свобода, ветер и жизнь вверх дном.
Не нужно вставать в пять утра или гладить рубашки…
Но, останавливаясь в мотеле очередном,
Алла порой вздыхает: везёт же Машке…

***

У тебя на глазах происходят какие-то чудеса:
Среди бела дня пропадают бесследно души —
И никто не верит. Вот, посуди: ты сам
Тормошишь потерпевших, твердишь: да хоть ты послушай,
А тебе отвечают: иди заведи кота —
Раз свободны и благодарны кошачьи уши,
Кот оценит, какая б тебе ни пригрезилась ерунда.

…Ты идёшь по улице, вечер сгущает синь.
Огоньки реклам разноцветно ведут хоровод.
Отражаются силуэты людей и машин в зеркалах витрин.
Под скамейкой на остановке сидит, притаившись, Кот.

Он… не то чтоб ничей, просто… несколько одинок.
И, наверное, этим вечером не было важных дел —
Потому он спокойно сидел себе и сидел,
Наблюдая за сотнями шин и спешащих ног,
Сочинял миры с молоком, без дождя и снега…
Этот Кот давненько хотел завести себе человека,
Только выбрать никак не мог:

Этот груб, тот дурак, этот слишком уж гнёт понты…
Этот, вроде, нормальный, но, видно, котов не любит.
Да и что с них возьмёшь — они же всего лишь люди
(Сразу видно, что не коты).
Так вот Кот и сидел, и смотрел, и гадал, что будет, —
И вдруг появился ты…

…Ты идёшь и чувствуешь: ты не слаб.
У тебя под курткой урчит мохнатый комок тепла.
Ему — дом, молоко, тебе — чай, с чабрецом и с грушей.
А ещё тебе — благодарные чуткие уши,
А ему — тебя. Своего. До кончиков лап.

А над городом Некто, ответственный за зажигание звёзд,
Ни о чём существенном больше не беспокоясь,
Закрывает дописанную в кои-то веки повесть
И вздыхает: «Ну, вот, наконец, сошлось».

РИСУЮЩИЕ СОЛНЦЕ

Вот ты идёшь — среди таких же собратьев.
Дождь, остановка, маршрутка, работа, дождь, остановка…
Дни сыплются бусами с лески — и не собрать их —
Они, как дождинки, скользят между пальцев ловко.

Всё течёт — иногда ручейком, иногда водопадом,
Ты продолжаешь куда-то идти, что-то ждать, с чем-то даже бороться…
И так живёшь, живёшь, пока не споткнёшься взглядом:
На стекле запотевшем в маршрутке — солнце.

Ну да. Пока ты устраняешь в системе сбои,
Болеешь, лечишься, ходишь в гости строго на Рождество,
Периодически меняешь сантехнику и обои,
Покупаешь два каких-нибудь барахла по цене одного,

Скачиваешь себе на выходные побольше жутких
Фильмов, реагируешь или не реагируешь на каждый пустяк,
Кто-то рисует солнце в серой промозглой маршрутке —
Всем. И тебе. Просто так.

Может быть, у рисующих солнце секта такая — что ж,
Нынче всё может быть, и сектанты в такси маршрутном.
Но ты выходишь на своей остановке под всё тот же холодный дождь —
И почему-то тебе нелогично теплей, чем утром…

***

Рафаэль рисует Мадонну. Мадонна свежа, румяна,
Толстощёка. Труд кропотливый, долгий и еженощный.
Скулы, брови девы святой получаются без изъяна…
Фрида Кало рисует свой переломанный позвоночник.

Рафаэль мешает краски, кладёт мазки и
Думает: не отвлекай меня, мирская мелкая суета…
Фриде мешает всё — мышцы, сухожилия, жилы, почти сухие;
Боль торчит под тупым углом из середины её хребта.

И, пока ни один из художников не закончил свою картину,
Не случились новые откровенья и прочие чудеса,
Фриде снятся трамваи, кромсающие ей спину,
Рафаэлю — ангелы, поющие в небесах.

И никто не вспомнит, а что там было — в начале,
Свет лучин, ночника, занавески дрожат на ночном ветру…
Рафаэль рисует, чтоб ангелы не молчали.
Фрида — чтобы не сдохнуть к будущему утру.

***

«Я люблю его, Боже… Как вечерние крыши города, как терпкий бальзам,
Как хороший и грустный фильм, как ребёнка гладить по волосам,
Как последние электрички, как си-бемоль —
До щекотки под рёбрами, переходящей в боль.

Потому я люблю корявый куст под моим окном,
Первый снег и воздушные шарики, и дедушкин метроном;
Незнакомых людей, телеграфные провода,
Стук трамвая и звук, с которым из крана течёт вода;
Рок-н-ролл, варенье, скорость, котов, причал
И колючки сухих травинок, и крепкий чай,
Тёплый дождь и озёрную гладь на семи ветрах,
Надоедливый тополиный пух — да хоть тополиный прах! —
И дурацкую игру этих слов, и игру в слова —
Во дворе траву, на траве (смейся, да) дрова,
На дровах — юрких ящерок, несущихся за жуком
С позолоченной спинкой, и чёрный хлеб с молоком;
Слушать плеер в маршрутке, дрыхнуть до десяти,
Достоевского с разными бесами — Ты уж меня прости; —
Поседевший от близости утра квадрат окна,
Или знак бесконечности… или знак «Остановка запрещена»,
Продолжая движение — восьмёрками, по кривой
И по скользкой, я всё равно люблю его, Боже мой;
Как люблю сумасшедший ветер и ковыли,
Аризонских ковбоев, пиратов из Сомали
И соседей за стенкой, даже когда они
Что-то сверлят с утра (а проснёшься — поди усни!),
Порыжевшие фотографии, сентябри или фонари,
Вообще свою жизнь и себя у неё внутри —
Потому что он тоже есть в ней … И я его узнаю;
В каждом шорохе, запахе, (rivers flows) in you (anew),
В «I love you» и «ich liebe dich», и в «мэ тут камам»;
Никому, никогда, ни за что его не отдам,
Его руки на ощупь выучу наизусть,
Я люблю его, Боже»…

…Я как-то не так молюсь,
Но я верю: в той канцелярии, что наверху,
Разделяя пришедший спам на вечное и труху,
Самый Главный слегка усмехнётся, вздохнёт ли, но невзначай,
Между делом, коснётся ладонью его плеча…