Медсестра

...Мы, наконец, ушли из-под обстрела,
Бой громыхает где-то в стороне,
И медсестра на миг повеселела
И улыбнулась...просто тишине.

Израненная мечется трёхтонка,
И ветер гонит гарь из-за реки.
...Чуть задремала, а сквозь сон: - Сестрёнка,
Не уходи, родная, помоги!

Ей не до сна. Опять в глазах тревога:
Сумеет ли от смерти их укрыть.
А вслед пылит разбитая дорога,
И хочется немного  хоть пожить.

Она разделит с ними боль и муки,
Пусть кто-то бредит: - Мамочка, согрей...
Сжимают крепко, как спасенье, руки
Последних пять засохших сухарей.

Их - пять парней, измученных, небритых,
Один из них, как будто за межой,
Полулежит отверженный, сердитый.
Их было пять...Но пятый был - чужой.

Когда сухарь последний протянула
Тому, чужому - дрогнула рука,
И где-то там, под сердцем, вдруг кольнуло:
Последним сухарём кормить врага?

Что скажут те, кто с ним и смертью рядом?
Но ТЕ молчат! И давит тишина.
Как поступить? По НИМ скользнула взглядом
И поняла - решать должна она...

Чужой глядел, насупясь, виновато,
Угрюмый и колючий, словно ёж,
В веснушках - длинноногий, угловатый -
На Тольку на соседского похож.

Быть может, это он - навстречу Тольке
Стрелял тогда в заснеженный январь,
И Толька рухнул в снег - холодный, колкий!
И дрогнул вновь в руке её сухарь...

И что ж теперь - сводить с ненашим счёты?
О нём, тревожась, тоже плачет мать.
...Он взял сухарь, сказал негромко что-то,
Но слов чужих никто не смог понять...

А медсестра в ладонь стряхнула крошки
От тех последних чёрствых сухарей...
Случилось чудо - не было бомбёжки,
Мир показался чуточку добрей.