Как у Асадова

Поэма о первой нежности. Как у Эдуарда Асадова.

Снег выпадает в четвёртый раз
После последней написанной строчки.
Что-то уходит – как сны из нас,
Не запинаясь о чьи-то точки.
Мир всё скрипит, как большой вокзал,
Меридианам вверив излишки…
Я вспоминаю твои глаза
В пыльной обложке зелёной книжки.
Можешь сказать, что давно забыл,
Каждое слово – как труп – подавно.
Что нет в свидетельстве тех чернил
Ни миллиметра горячей правды.
Ни трепетанья юной кровИ…
Ни безнадёжной нашей кромешности.
Это не строки о первой Любви.
Нет.
Это строки о первой нежности…

Кофе. Шипенье. Эдита Пьеха.
Тёмная кухня, всё та же скука...
Нет, я не стала, когда ты уехал
Ни карьеристкой, ни мерзкой сукой.
Разве что сцены топчу каблуком
Чаще, чем может, мечталось заранее.
Так же, с улыбкой, вхожу в свой дом,
Мысли меняя и одеяние.
Снег. Здесь у нас всё кругом – февраль.
Он на ресницах, на шубе, в проседи.
Кажется, что подъездный фонарь,
Как чьё-то сердце – под ноги бросили.
Тени сплетаются в потолке
Дыркой, глубокой, как чей-то кАтарсис.
Я с ноутбуком. Мир – вдалеке.
И далеко не в выигрышном ракурсе.
«Что?» - скажешь ты.-«Написать?... Ну пиши.
Здесь у меня без тебя, столько личного».
Я никогда не уйду от души –
Знаешь, в свой мир театрально-публичного.
Это насмешка чертей, что в аду,
Варят мне, может, бисквитное месиво,
Где моё сердце в вечном бреду
Нервам и мозгу делает весело.
Если бы я чуть другая была,
Я бы писала другие строки.
За поволокой чужого тепла
Мы до преступного одиноки.
И, провалившись в руки, как в снег,
Мы забываем имя и адрес.
Я очень часто вижу во сне
Наш персональный
Погибший
кАтарсис.
Ты не спеши смеяться. Да нет.
Ты – не страдаешь от безмятежности.
Я назову свой бессонный бред
Нашими строчками первой нежности.

***
Я помню балконы, перроны, вагоны. Я помню картинки вечерней Вероны.
Я помню хрусталики снега и ровно четвёртую зиму я всё это помню…
Подъезды всегда завершаются встречами.
На всех этажах были лестницы встречными.
И кофе из белых хрустящих пакетиков
Всегда разбавлялось твоим энергетиком.
«Зачем?» - Спросишь ты. – «Ведь всё в памяти тленно.
Кончается флешка у сраной Вселенной.
Я больше не буду записывать лица».
Но я загружаю. Пусть всё повторится.
Пусть всё повторится – до звуков транзистора.
Пусть всё повторится – до вечных таксистов.
Железная дверь с чёрным рваным узором.
И тусклая лампа. И первая ссора.
Какая же ссора?... Молчание точное.
Холодный коктейль, бесконечная очередь.
Автобус завьюженный. Станция – «Память».
И люди родные с чужими руками.
Смятение улиц, унылый баристо.
Пусть, к чёрту всю гордость, сейчас повторится.
Пока я царапаю в сердце подъездов
«Налево». «На право». «Вы прибыли к месту».
Четвёртую зиму почти что размыло.
Так странно узнать тебе – я ведь любила.
Как женщины могут быть странно-бездарны
И в этой бездарности чёрствой коварны.
Тебе я пишу, как Есенину Анна.
Недавно читала её и так странно
Мелькнуло по памяти бритвой – и вскрыло
Всё то, что болело, жалело, любило,
Желало, боролось, бесилось и пело…
Но я же, ты помнишь… я так не хотела
Показывать нежности робкой наркоза.
Но всё ещё помню последнюю розу.
Да, это не значит почти что ни грамма.
Четыре зимы и четыре экрана.
На каждом – по фильму с историей разной.
А снег скоро станет по-мартовски грязным.
Я честно на каждой странице по просьбе
До этого дня рисовала и розы.
И странные лица за облаком почерка.
Сегодня всё кончилось. Мягкая корочка.
Зелёная книжка в столе – как реликвия.
Любовь – это просто такая религия.
Какая-то точка в незримой погрешности
Моей теоремы о прожитой нежности.
Пусть всё будет честно. Пусть всё будет ровно.
Я каждое место предательски помню.
За строчки из песен агаты и Сида,
Спасибо тебе, моя нежность. Спасибо.
Спасибо за руки, согретые пальцами.
Спасибо за небо, сплетённое пяльцами
Тхачихой, работу свою распускающей…
Спасибо, что мы это помним пока ещё.
Я вынула флешку. И тихо растаяло
Холодное сердце далёкими стаями.
И новые фильмы в архивы спускаются.
А хочешь, скажу, как наш фильм называется?
"Пять лет и два месяца" – что-то подобное.
Где брезжило чувство до дрожи утробное,
Как кровь из прокусанной раны собачьей.
Мне больше Любовь не приносят горячей.
Хоть я и прошу разогреть, словно пиццу -
Чужие слова и чужие ресницы.
Но официанты щедры на небрежности.
На ужин – коктейль из невыжатой нежности…

Но нежность - свербит мне дыру меж висками.
Я пью анальгин и тебя отпускаю.
Формат не читается. Файл неопознан...

Туши сигарету.

Я выключу звёзды.