К Есенину

Пригвоздило снегом беленым душу к самому нутру.
Мне, поэту, знать не велено - от чего же я умру.
Небо звёздное приспущено, ночь целует чёрный пруд.
Нам прожить ещё отпущено столько, сколько не живут.
Тишина ветрами стелется по изгибам голых вен.
Иней матовый шевелится у берёзовых колен.
Закружите в танце сызнова стаи чёртовых ворон,
Чтоб смолой тягучей брызнули лики суздальских икон.
На дорогах - гололедище. Снег пешком ни протоптать.
У поэта - что ни детище - то бутылка и кровать.
Он латает сердце строчками там, где требуют врача.
Воска рыжей оторочкою гаснет блёклая свеча.
Столько правд на шаре крутится. Верной правды - ни одной.
Память временем помутится, обвенчавшись с тишиной.
Жрать с вином несёт поэзию под простой затяжный свист,
Через век... неужто грезю я!... новый хам и скандалист.
На листе его разорванном - о любви, которой нет.
Говорит: " Сейчас позорно мне вам кричать, что я поэт.
Мы поэты - пьянь голимая". - И о стену бьёт хрусталь.
Стонет публика ранимая, драя божий пьедестал.
И локтями упирается. И заказывает счёт.
Он стоит и рифмой кается. Чем же каяться ещё?
Исповедуется строками, вторя кладбищу из строк,
Где, боясь быть одинокими, каждый гол и одинок.
Лишь земля с поэтом венчана чёрной прорезью кольца.
У поэта что ни женщина - то игрушка без лица.
У поэта всё пригожее - что рисованная блажь.
Душу дьяволу, похоже он, заложил за карандаш.
И строфой вспоров столетие, он клянёт весь белый свет,
Пропуская междометия. Нет вины, что он - поэт.
Бог погиб в чужих овациях. Красным знаменем стихий
Разливаются и здравствуют ироничные стихи.
И вздыхает поколение, боль кляня, идя на свет,
Что зажёг лучиной гения, деревенщина-поэт...
Правда - водится с отчаяньем. Позабыли образа.
У Есенина - печальные, грустно-честные глаза...